Уинстон Черчилль. Последний титан - Дмитрий Львович Медведев

«Сценарий, который пишет история, не имеет конца», – сказал однажды Черчилль. Человеческая жизнь, напротив, конечна. Боялся ли он смерти? «Любой, кто скажет, что он не боится смерти, – лжец», – заметит он однажды своему секретарю. Хотя самым популярным его высказыванием на этот счет является следующее: «Я готов к встрече с Творцом, другой вопрос, готов ли Он к такому тяжелому испытанию, как встреча со мной». Вечером 9 января по заведенному обычаю Кристофер Соумс предложил тестю шампанское. Отодвинув бокал, тот прошептал: «Как мне все надоело!» – а затем после продолжительной паузы добавил: «Путешествие было приятным и стоящим его предпринять, но только один раз»{468}. Это были его последние слова. На следующий день у Черчилля произошел обширный инсульт и он впал в кому.

Понимая, что конец близок, члены семьи не хотели придавать информацию о критическом положении Черчилля огласке. Но стойкий боец продолжал держаться. Первой об ухудшении здоровья экс-премьера сообщила Guardian 16 января. К Гайд-парк-гейт стали стекаться люди. Опасаясь, что толпа нарушит покой больного, полиция перекрыла улицу. Также был введен режим тишины: машинам «скорой помощи» и пожарным, проезжающим по Нижнему Кенсингтону, было запрещено включать сирены. Британия погрузилась в траур. Несколько сотен людей сутками дежурили на подходах к улице, выражая своим присутствием уважение и преданность умирающему. В воскресенье 17 января королева посетила утреннюю службу в церкви Святого Лаврентия, на которой были прочитаны молитвы во здравие ее самого известного подданного. В тот же день тысячи прихожан пришли помолиться о здоровье Черчилля в Вестминстерское аббатство. Ведущий службу архиепископ Йоркский доктор Дональд Когган (1909–2000) сказал собравшимся: «Снова и снова он находил правильные слова для правильных действий, вдохновляя народы в час испытания»{469}.

В течение следующих нескольких дней внимание прессы было приковано к состоянию здоровья самого известного британца. Сопротивление политика неизбежности в очередной раз наводило на мысль о его стойкости и заголовок «К бою!», опубликованный 19 января на первой полосе Daily Express, прекрасно передавал эту атмосферу; журналисты описывали происходящее как «последнее, патетическое олицетворение выдающейся черчиллевской воли». Но все имеет свои пределы. В один из дней состояние Черчилля резко ухудшилось. Рандольф, Мэри, Сара и Клементина постоянно находились у его постели. Ночью стало понятно, что конец близок. Дыхание больного стало поверхностным и затрудненным. В 8 часов утра следующего дня оно остановилось. На календаре было 24 января, ровно 70 лет назад почил отец нашего героя лорд Рандольф. Однажды Черчилль признался, что его последний день тоже придется на 24 января. Для знавших об этом пророчестве двухнедельное сопротивление болезни имело отчетливо мистический оттенок. Колвилл будет вспоминать о прозрении своего босса, как о «самом необъяснимом и странном переживании» своей жизни{470}.

Другой секретарь Черчилля Монтагю Браун тоже испытал потрясение. Он регистрировал в местном муниципалитете случившееся. В стандартной процедуре его заставил задуматься вопрос о роде занятий покойного. Обычно указывалось «пенсионер», но в случае с Черчиллем это звучало слишком банально. «Государственный деятель», – ответил секретарь после некоторого размышления. Но потрясло не это. Вернувшись после похоронной процессии в свою квартиру в Кенсингтоне, Монтагю Браун обнаружил, что его квартиру ограбили. Новая Англия, новые нравы{471}.

По личному распоряжению королевы для Черчилля были организованы государственные похороны. За всю историю Великобритании лишь избранные сыны Отечества, не являвшиеся членами Королевской семьи, удостаивались подобной чести – Нельсон (1805), Питт-младший (1806), Веллингтон (1852), Гладстон (1898), фельдмаршалы Робертс (1914) и Хейг (1928). Черчилль превзошел всех. Организацией его похорон занимался специальный комитет, а сам план траурной церемонии, выдержавший восемь редакций, получил название «Оставь надежду». Не желая следовать примеру великих предшественников, Черчилль отказался от погребения в Вестминстерском аббатстве (где упокоились Питт-младший и Гладстон) и в соборе Святого Павла (Нельсон и Веллингтон). Сначала он хотел быть похороненным в Чартвелле, однако затем выбрал в качестве своего последнего приюта кладбище Блэдон, где были погребены его отец, мать и брат Джон. Учитывая масштаб личности и достижений британца, его заслуги будут также отмечены и в соборе Святого Павла (с установкой отдельного мемориала в крипте рядом с саркофагами Нельсона и Веллингтона), и в Вестминстерском аббатстве (с установкой у западных дверей на полу мраморной плиты с надписью: «Помните Уинстона Черчилля»).

Траурная церемония началась 26 января. Тело покойного было положено в гроб из древесины вековых бленхеймских дубов. После прощания близких гроб был перевезен из Гайд-парк-гейт в Вестминстерский зал, куда был организован доступ населения. Для того чтобы проститься смогли как можно больше желающих, лондонское метро работало круглосуточно, а на улице были организованы пункты бесплатной раздачи горячего супа, бутербродов и чая. Вестминстер был открыт 23 часа в сутки, и лишь один час отвели для уборки. Всего за три дня поклониться Черчиллю пришли свыше 320 тыс. человек. 29-го Вестминстерский зал посетили королева, члены Королевской семьи, премьер-министр, лидер оппозиции и спикер Палаты общин. По просьбе Черчилля во время прощания были использованы шесть массивных подсвечников, которые в 1852 году стояли возле гроба Веллингтона. Почетный караул, менявшийся каждые 20 минут, состоял из пяти офицеров. Первыми в караул встали адмирал флота Луис Маунтбэттен 1-й граф Бирманский и члены Комитета начальников штабов.

Тридцатого января в 9.45 гроб, накрытый «Юнион Джеком», поверх которого лежала черная бархатная подушка со знаками ордена Подвязки, был вынесен из Вестминстерского зала. Биг-Бен пробил четверть и замолчал до утра следующего дня. На всем пути следования процессии собралось свыше полумиллиона человек; люди занимали места с ночи. Многие наблюдали за церемонией у экранов телевизоров. Подсчеты показали, что за прямой трансляцией следили 350 млн телезрителей – десятая часть всего населения планеты.

В церемонии были задействованы свыше 7 тыс. военных. Первыми траурный катафалк приняли уланы 21-го полка, в составе которого лейтенант Черчилль шел в атаку в битве при Омдурмане в 1898 году. Они передали гроб гренадерам, с которыми покойный сражался в окопах Первой мировой войны. Гренадеры поставили гроб на специальный лафет, использовавшийся еще при похоронах королевы Виктории в 1901 году. Все замерли в ожидании, пока главный церемониймейстер граф-маршал Англии взмахнет жезлом. После того как взмах был сделан, процессия тронулась в сторону Трафальгарской площади.

Траурное шествие возглавил оркестр британских вооруженных сил. В музыкальной программе, подобранной специально Черчиллем, будут Траурный марш из Симфонии № 3 Бетховена, Похоронный марш из оратории Генделя «Саул» и Боевой гимн Республики, написанный в самый разгар Гражданской войны в США и так тронувший Авраама Линкольна. Черчилль хотел, чтобы на церемонии было как можно больше духовых оркестров. Всего их будет девять. За оркестром британских вооруженных сил шла сотня матросов Королевского ВМФ в сопровождении почти сотни гвардейцев в меховых шапках, которые медленно везли лафет с гробом. За лафетом следовали члены семьи покойного – супруга, дети, внуки и Кристофер Соумс. Мужчины шли пешком, женщины ехали в карете, запряженной шестеркой лошадей, которые были предоставлены лично королевой. Далее шли кавалеристы Конной гвардии, кавалерийский оркестр, королевские морские пехотинцы, офицеры ВВС и сотрудники лондонской полиции. Когда процессия поравнялась с Кенотафом – памятником жертвам Первой мировой войны, расположенным в центре Уайт-холла, представители французского движения Сопротивления замахали триколорами. Неподалеку от французов стояли норвежцы и датчане, которые также приехали почтить память великого британца. В Сент-Джеймсском саду прозвучали первые из девяноста пушечных выстрелов – по одному выстрелу на каждый год жизни покойного.

Достигнув Трафальгарской площади, траурная процессия, которая растянулась к тому времени на полтора километра, повернула на восток и сначала по Стрэнд, а затем по Флит-стрит направилась в сторону собора