Вороний народ - Марк Стэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крэддок похромал в темноту. Веселое пугало осталось позади, вслепую мчась горящим шаром между деревьями и завывая, словно банши.
8
Голиаф испугался низколетящих «Спитфайров»[14]
Фэй не могла сказать с уверенностью, во сколько она наконец добралась до дома прошлой ночью, но было далеко за двенадцать, поскольку отец уже спал. Ей потребовалось еще больше времени, чтобы заснуть; голова гудела, полнясь причудливыми откровениями прошедшего дня. Когда она проснулась к завтраку, отец уже ушел, оставив на кухонном столе записку:
Голиаф испугался низколетящих «Спитфайров». Пошел вытаскивать его из канавы.
Голиаф – жеребец пивоварни, дружелюбный гигант, дважды в неделю доставлявший в паб телегу, нагруженную пирамидой пивных бочек. Он был послушным малым, который обожал яблоки и морковь и пугался всех самолетов, снующих туда-сюда с аэродрома. Убежать в поле, расплескивая на ходу бочки с элем, – обычное для него дело. Фэй знала, что отцу необязательно помогать вытаскивать Голиафа из канавы. Просто он решил избегать ее. По крайней мере, пока не решит, будто дочь забыла все упоминания о том, что ее мать была замечена в сговоре с ведьмой.
Но если он полагал, что Фэй собиралась оставить сей факт без внимания, то сильно ошибался.
Она проглотила овсянку, закончила с делами по дому, затем, утратив остатки терпения, запрыгнула на велосипед. Ей нужно было допросить ведьму.
Мчась по деревне, Фэй рассекала колесами велосипеда лужи, оставшиеся после ночной бури. Вудвилл сиял в лучах утреннего солнца. Постройки эпохи Тюдоров склонялись над крытыми соломой домиками и мощеными улицами. Красные, розовые, белые и сиреневые петунии кучковались в подвесных корзинах возле каждой входной двери. Даже огрехи военного времени – мешки с землей на каждом углу, ведра с песком и водой, приготовленные на случай возгорания, заклеенные крест-накрест скотчем окна – после прошлой ночи казались странно обыденными и успокаивающими.
Мясник и пекарь уже приступили к работе, и жители деревни упорядоченно выстроились в очередь с продуктовыми книжками в руках. Фэй улыбнулась и помахала знакомым лицам, то есть всем. В любой другой день она бы остановилась, чтобы поболтать, но сегодня утром у нее была миссия, а коттедж Шарлотты был спрятан глубоко в лесу, что предполагало долгую поездку до конца тропы, а затем еще более долгую прогулку.
В конце Вуд-роуд Фэй увернулась от вереницы школьников в противогазах, следовавших за своим учителем на тренировки по воздушной тревоге. Именно тогда она заметила белую лошадь и телегу Дорис Финч, которая сворачивала с дороги к выезду из деревни.
Дорис жила в коттедже на углу Оллхоллоус-лейн. После кончины мужа, Кенни, она взяла на себя заботы о доставке молока. В деревне Дорис очень любили. Она всегда приезжала вовремя и в любую погоду дарила жителям бодрую улыбку. Чего нельзя было сказать о Кенни, который вел себя грубо и с покупателями, и со своей семьей. Было бы жестоко заявлять, что внезапная смерть Кенни от пневмонии две зимы назад – лучшее, что случилось с Дорис, но невозможно отрицать, что с тех пор, как они похоронили его на кладбище при церкви Святой Ирины, ее походка обрела легкость.
Их сын Герберт, прекрасно смотревшийся в военно-морской форме и лихо сдвинутой набекрень фуражке, ехал в повозке и пролистывал спортивные страницы «Дейли Миррор». Фэй вспомнила историю, о которой накануне упоминал мистер Пейн, и с новой силой налегла на педали, дабы догнать семью Финч.
– Доброе утро, Герберт, – крикнула она, петляя за повозкой. Пустые бутылки звякали друг о друга на особо ухабистых местах.
Парень опустил газету и улыбнулся, у него отсутствовал один зуб.
– Фэй Брайт, собственной персоной. – Это была не совсем та беззаботная улыбка, которую он демонстрировал, отправляясь на войну прошлой осенью, но в ней все еще проглядывался бодрый настрой. Он был всего на два года старше Фэй, но выглядел совсем взрослым в своей форме. – Как поживает твой старик?
– Да с ним все в порядке, – сказала Фэй, по инерции вставая на педали. – Значит, тебя отпустили в отпуск на берег?
Улыбка Герберта слегка померкла.
– Всего на пару дней. Сейчас как раз возвращаюсь. Мне нужно успеть на поезд.
– Папа говорил, что ты вошел в состав атлантического конвоя на большом старом линкоре. Должно быть, это захватывающе.
Улыбка Герберта осталась прежней, но он опустил взгляд.
– Моментами.
Фэй читала в газетах об ужасных сражениях, в которых участвовали атлантические конвои, и Герберт, вероятно, оказался в самой гуще событий. Она почувствовала, что пора сменить тему.
– Вчера вечером у нас с мистером Пейном завязался занятный разговор, – сказала она.
– А, да? Как там здоровяк?
– Все тип-топ, не жалуется. Мы патрулировали улицы прошлой ночью, и он упомянул, что по пути сюда ты видел нечто странное из окна поезда.
– О, ради… – Герберт сложил газету и повернулся к матери, управлявшей повозкой. – Мама, ты уже всем растрезвонила в этой чертовой деревне?
Дорис изогнула шею.
– Нечего меня обвинять. Это же ты… О, привет, Фэй.
– Здравствуйте, миссис Финч.
– Как твой папа?
– Порядок, не…
Герберт прервал любезности, огрызнувшись на мать:
– Кому еще ты рассказала?
– Не помню, Герберт, и я не знала, что это секретная информация.
– Значит, всем на свете.
– Не всем, – парировала миссис Финч, одарив Фэй дерзкой ухмылкой.
– О, прекрасно. Мне знаком этот взгляд, мама, – произнес Герберт. – Не знают только слабослышащие и мертвецы в могилах. Все решат, что я свихнулся.
– Ничего подобного, – возразила его мать. – Вы все вымотались после долгого пути, вот и все.
Фэй продолжала крутить педали, не желая отставать от повозки.
– Что ты видел, Герберт? – спросила она.
– Ничего я не видел, – ответил он, прячась за газетой.
– Пугала, – сказала миссис Финч. – Он видел людей, одетых как пугала, и у одного из них на голове была тыква. Хотя нет. Как ты тогда выразился? Не на голове. А вместо нее.
– Хватит уже, мама.
Миссис Финч добавила:
– Он сказал, что этот Тыквоголовый улыбался и махал ему, когда поезд проезжал мимо.
– Ма-ам.
– У него была маска в виде тыквы? Или смешная шляпа? – спросила Фэй.
– Нет, просто тыква, – утверждала миссис Финч. – Самая настоящая тыква вместо головы.
– Мама!
– Я просто пересказываю ей твои же слова, – настаивала она. – Он был бел, как полотно, когда я привезла его домой. Словно увидел привидение или что-то такое.
– Ничего подобного, – буркнул Герберт. – Я просто задремал и, вероятно, мне все это приснилось. И я больше никогда ничего тебе не расскажу, мама.
Повозка с молоком подъехала к развилке
