Кольцо - Мери Каммингс

Когда Нэнси было двенадцать лет, отец подарил ей щенка — очаровательную двухмесячную колли. Нэнси на­звала ее Рози.

Она мечтала о собаке всю жизнь, но ей обычно гово­рили, что, может быть, потом... когда она станет старше. И вот теперь у нее была собака!

Они с Рози не расставались — ходили вместе гулять, играли, Нэнси даже выпросила, чтобы щенок ночевал в ее комнате — разумеется, на подстилке. Но ночью, когда все засыпали, она тихонько втаскивала пушистое теплое тельце под одеяло и шепотом разговаривала с собачкой — Рассказывала, что было сегодня в школе, и о своих мечтах. и о том, как «он» посмотрел на нее... Счастье длилось всего два месяца. Однажды, придя до­мой из школы, Нэнси увидела, что Рози нигде нет. Она бросилась к маме — та ответила, что собачка убежала: вы­скочила за дверь и понеслась неизвестно куда.

Нэнси бегала по улицам до вечера, кричала, звала, спрашивала прохожих, показывала фотографии — и на следующий день... и на следующий... Заходила в полицей­ский участок — может, кто-нибудь нашел? А может, Рози сломала лапку и сейчас умирает, одна, в каком-нибудь под­вале или колодце?!

Мама даже слегка рассердилась: ну как можно так пе­реживать из-за какой-то собачонки?! Отец молчал и хму­рился, а Нэнси все продолжала плакать по ночам и цепе­неть при виде колли — а вдруг это Рози?!

Лишь когда ей было шестнадцать лет, она узнала, что собаку увез отец — обратно в питомник, по просьбе мате­ри, которую раздражало, что Нэнси уделяет Рози слиш­ком много внимания. Да и кто будет присматривать за со­бакой, когда через несколько месяцев девочка уедет в за­крытую школу?

Свою бабушку Нэнси почти не помнила — та умерла, когда девочке было лет пять, завещав ей фамильную дра­гоценность — старинный браслет с бриллиантами и изум­рудами. Естественно, маленькому ребенку браслет ни к чему — Нэнси должна была его получить в тот день, ко­гда ей исполнится шестнадцать лет.

Она и получила... на минуту. Отец торжественно вру­чил ей бархатную коробочку — мама тут же радостно за­хлопала в ладоши и воскликнула:

— Какая прелесть! Как он тебе пойдет! Только куда ты его будешь носить? Не в школу же? Давай, пусть он пока немножко поживет у меня — а потом, когда тебе понадо­бится, я отдам! Ну пожа-алуйста! — и, видя, что Нэнси не торопится отдавать браслет, пошутила: — У нас в семье никогда не было жадных девочек! Может, тебя в больни­це подменили? — Даже чуть огорчилась...

Нэнси рассказала уже о браслете всем подругам, и обе­щала показать — теперь получится, что она лгунья! — И про­сто хотела, чтобы он был у нее, чтобы его можно было рас­сматривать и трогать... и, может быть, иногда надевать...

Но папа смотрел так, словно ждал от нее чего-то — и немного осуждающе: разве можно огорчать маму?!

— Да мама, конечно, возьми... — вот и все, что Нэнси удалось выдавить из себя прежде, чем, сунув матери брас­лет, она убежала в свою комнату.

— Ну что ты, не надо! Если ты так переживаешь из-за этого, то не надо! И не нравится вовсе мне этот браслет! Возьми, возьми! — примчалась вслед за ней со смехом мать.

И Нэнси, прекрасно понимая, чего от нее все ждут, начала уговаривать маму взять браслет и та в конце кон­цов согласилась...

Кем она будет, Нэнси знала с детства — режиссером. Читая книгу, она всегда мысленно прикидывала, как по­ставила бы фильм по ней, и даже обдумывала, кто из ак­теров мог бы сыграть ту или иную роль, а когда смотрела фильмы — вспоминала потом тот или иной эпизод и ду­мала, как бы она сделала его.

Отец знал об этой мечте дочери и поддерживал ее — даже, посмеиваясь, говорил, что подождет с продажей права на экранизацию своих книг: кто сможет снять филь­мы по ним лучше, чем его родная дочь?! Мама не понима­ла и даже порой сердилась: что это за глупости?! Един­ственная карьера женщины — это ее семья, все осталь­ное — лишь прикрытие для неудачниц и уродин!

Но Нэнси твердо решила: сразу после школы она по­ступит в колледж, за два года получит степень бакалавра искусств — и уедет учиться в Европу, ведь именно там учи­лись ее кумиры, фильмы которых она могла смотреть де­сятки раз, снова и снова восхищаясь их мастерством! А заодно посмотрит мир, выучит итальянский язык, по­гуляет по Парижу и Риму, и многое, многое другое...

Ей было семнадцать лет, когда у отца случился инсульт. К счастью, он сохранил разум и начал мало-помалу разго­варивать, шевелить руками, потом пользоваться инвалид­ной коляской. Но ноги, увы, не работали, хотя врачи пред­сказывали постепенное улучшение и через несколько лет — практически полную реабилитацию.

Лишенный возможности ездить куда-то, встречаться с людьми, Алекс Тревер чувствовал себя заброшенным и одиноким — и был рад обществу дочери. Они гуляли вместе, Нэнси часами сидела в кабинете отца и слушала, как он рассказывает о своей будущей книге или просто о чем-нибудь интересном. Было ясно, что, пока он не встанет на ноги, ей при­дется пожить дома, да и с колледжем лучше повременить. Ну что ж — год-два можно и подождать.

А пока...

Его звали Эрик Джонатан Фаррел Третий.

Нэнси увидела его на одном из приемов. Высокий, элегантный, со светлыми вьющимися волосами и в безупреч­но сидящем белом смокинге, он показался ей сказочным принцем. Когда же этот принц подошел и заговорил с ней — от волнения она чуть не потеряла сознание.

Ему было двадцать пять лет. Он только что закончил университет и вернулся в Хьюстон, чтобы работать в фир­ме своего отца — старинного, еще со школы, приятеля отца Нэнси. Их семьи были дружны — неудивительно, что и молодые люди быстро сблизились.

Он стал ее первым мужчиной, ее возлюбленным — че­ловеком, с которым Нэнси мечтала прожить всю жизнь.

Но даже ему она не рассказала о том, что с некоторых пор мучило ее...

У матери всегда было много поклонников. Она посме­ивалась над этим, в шутку спрашивала отца: «Смотри, мне опять прислали цветы! Надеюсь, ты не ревнуешь?» — и сама же первая заливалась смехом.

Только Нэнси знала, что отношения матери с некото­рыми из них уже вышли за рамки невинного флирта. Узнала случайно: выглянула как-то из окна — и оцепене­ла, не поверив собственным глазам... и стал наконец ясен смысл услышанного ненароком за пару дней до того теле­фонного разговора.

Отцу она, конечно, ничего не сказала. Матери же го­ворить что-либо было бесполезно — та просто рассмея­лась бы ей в лицо: «Моя маленькая глупышечка, ты опять что-то себе навоображала!»

Вскоре Нэнси было достаточно взглянуть на мать, что­бы понять, когда та возвращается с очередного свидания — в эти минуты какая-то особенно красивая и сияющая. А порой все происходило прямо в доме — как в случае с приехавшим к отцу на несколько дней представителем издательства...