Единственный вдох - Кларк Люси

– Серьезно? – осторожно спросила ты, следя за моим лицом в зеркале.

Я мрачно усмехнулся.

– Сол ничего не мог с собой поделать, он словно каждую был обязан заполучить. Чуть позже тем вечером он обхаживал ее прямо у меня на глазах – будто хотел, чтобы я все видел. Будто ему было плевать на брата.

– Мне жаль.

Я пожал плечами. И постарался говорить бодрым голосом.

– Может, оно и к лучшему. Сол продолжал встречаться с ней, а я в итоге на пару месяцев уехал из Тасмании.

– Это тогда ты отправился в Южную Америку?

– Ага. Побывал в Чили и Перу, потом в Бразилии. Занимался серфингом, исследовал природу, даже нашел работу – прорубал просеки – и в Бразилии купил себе мотоцикл. Хорошее было время, оно пошло мне на пользу.

– А потом, когда ты вернулся?

– Сол переехал с ней на северную часть острова, я жил на юге… Мы не виделись.

– Они и сейчас вместе?

– Нет. Уже нет.

– И ты не можешь простить его?

Я отложил бритву и, опустив голову, схватился за край раковины.

– Он лжец, ему нельзя доверять.

Ты подошла и нежно погладила рукой по спине. Будто пыталась забраться внутрь меня и унять боль, которая, как я думал, давно утихла.

Я выпрямился и поймал твой взгляд в зеркале.

– Как думаешь, Ева, люди меняются? Они способны измениться?

Наверное, тебя изумило, что я сказал это с таким чувством. Ты убрала руку и ответила:

– Конечно. Люди меняются.

Но вот что пугает меня: вдруг это не так?

Глава 8

Слушая маму, Ева меряет шагами хижину. Улавливает слова «ультразвук», «срок», «триместр» – все это ассоциируется с работой, но никак не с собственной беременностью.

Она останавливается у тонкой стеклянной рамки с фотографией, которую взяла с собой из Англии. Снимок сделан прошлым летом, на джазовом фестивале в стиле 1920-х годов в Лондоне. На Еве легкомысленное платьице с заниженной талией, волосы украшены ободком с бисером; Джексон обнимает ее и, смеясь, слегка касается своей черной шляпы. Позади ярко светит солнце, они оба загорелые, счастливые и влюбленные.

Прижимая телефон плечом, Ева берет рамку и медленно протирает краем платья, пока на стекле не остается никаких следов, затем ставит назад на полку.

– Значит, ты вернешься домой? – спрашивает мать.

– Домой? – переспрашивает Ева, отрываясь от своих мыслей. – Нет, пока нет.

– Почему? – переходит мать на повышенный тон.

– Мои планы не изменились.

– А как же ультразвук?

– Не поверишь, в Австралии тоже есть больницы, – отвечает Ева, закатывая глаза. – К тому же через пару дней приедет Кейли.

Волнения матери ей ни к чему, Еве лишь нужно от кого-то услышать, что это отличная новость, что она будет замечательной матерью.

– Ты с ума меня сведешь – ездишь там одна, да еще беременная! – Мать всегда была очень эмоциональной, а значит, любая проблема Евы мгновенно становилась ее собственной проблемой. Беременность дочери – это ее беспокойство, ее содействие, ее страхи. – Может, вернешься жить ко мне, а гостевую переделаем в детскую, и…

– Мама, – резко обрывает ее Ева.

Она выходит на террасу: на пляже ни души, солнце маняще светит над бухтой. Ева провела на Уотлбуне три дня и уже чувствует некую удивительную связь с островом, тем более Джексон в детстве проводил здесь лето: играл на пляжах, занимался серфингом, нырял, ловил рыбу с пристани и с лодки отца. А теперь, столько лет спустя, здесь оказалась Ева и ребенок, которого она носит, – они ходят по тем же берегам, любуются теми же видами. Ева ступает по следам Джексона, которые будто по-прежнему видны в песке.

– Сейчас я хочу быть именно здесь.

Вечером она берет недавно купленную бутылку вина и идет вдоль побережья к дому Сола. Он не заходил к ней в хижину, лишь махнул рукой издалека, когда нырял в бухте.

Воздух пропитался запахом водорослей, у самой кромки воды снуют крабы. Каменистая тропа ведет к крутому, поросшему деревьями холму, на вершине которого и начинается участок Сола. В глубине, среди эвкалиптовых деревьев, расположился скромный деревянный домик на сваях.

Стоя к Еве спиной, Сол разделывает рыбу на старом деревянном верстаке, рядом с которым валяется выцветшая синяя байдарка. На нем темная футболка и шорты, он не обут. Крепкая шея, прямо как у Джексона – Ева представляет, как касается темных волос у мужа на затылке, проводит кончиками пальцев под воротником рубашки, где долго сохраняется запах лосьона после бритья.

Не сдержавшись, Ева шумно вздыхает, и Сол резко поворачивается. На его растрепанные темные волосы полосами падает солнечный свет.

– Ева?

– Привет, – неуверенно произносит она. – Я… вот принесла кое-что. Это тебе. В благодарность за хижину.

– Не стоило, – едва ли не резко отвечает Сол.

«У него ведь руки в рыбе», – понимает Ева и неловко прижимает бутылку к себе.

– На ужин? – кивает она в сторону верстака, прерывая молчание.

– Ага. – Снова пауза. – Может… присоединишься?

Ева краснеет: она и не думала навязываться. Впрочем, перспектива приятная – остаться и поговорить.

– Было бы здорово.

Три ярко-зеленые птицы вдруг срываются с дерева позади и, поблескивая переливающимися крыльями, устремляются ввысь.

– Ласточковые попугаи, – объясняет Сол, проследив за ее взглядом. – Прилетают каждую весну с материка, через пролив Басса. Наверное, устроили гнездо в каком-нибудь дупле за домом.

С пронзительной трелью птицы скрываются в кроне дерева на другой стороне участка.

Ева осматривается.

– Милое у тебя местечко. Это сюда вы приходили в детстве?

Сол кивает.

– А где же хижина?

– Раньше была прямо на месте дома.

– Понятно.

Как-то Джексон усадил ее на колени и начал рассказывать:

– У нас в Тасмании пунктик насчет хижин. Это убежище, где можно скрыться от цивилизации, насладиться личным пространством. Папе когда-то там нравилось…

Он сказал это с такой грустью, что стало понятно, как сильно Джексон скучает по отцу. Ева обняла его и поцеловала в губы.

– За что? – спросил он.

– Просто за то, какой ты есть.

Сол говорит:

– Пойду промою рыбу. Заходи в дом, налей себе что-нибудь.

Внутри пахнет свежим деревом. Гостиная – она же столовая – отделена от террасы раздвижными дверями. В углу – дровяная печь, бревна и хворост для растопки. Обстановка простая: широкий коричневый диван, низенький кофейный столик из необработанного дерева и огромный книжный шкаф, подсвеченный двумя старыми рыболовными лампами.

На стенах фотографии в стеклянных рамках. Снимок из-под воды: солнце пробивается сквозь поверхность моря; бескрайние песчаные дюны, напоминающие припорошенный первым снегом горный хребет; Джексон с тяжеленным рюкзаком у Мачу-Пикчу[4].

У Сола большая коллекция книг, связанных с морской жизнью: «Австралийский рыбак», «Биография трески», «Морской промысел», «Размышления о фридайвинге», «Море вокруг нас», «Узлы и мачты», «Кораблекрушения Тасмании». Но этим полки не ограничиваются – художественной литературы тоже немало, от классики до современных романов.

Вдруг имя на корешке книги привлекает ее внимание: Линн Боу. Мать Сола и Джексона.

Ева ставит бутылку вина на столик и осторожно достает книжку.

Джексон говорил, что их мама была писательницей и любила бывать на Уотлбуне – здешний простор давал вдохновение. Когда мальчишки были маленькие, она водила их то на один, то на другой мыс, и там, на открытом пространстве, они устраивались за чтением или рисованием, пока Линн писала.

С внутренней стороны обложки черно-белая фотография красивой женщины с длинными волосами, скромно заколотыми сзади. Глаза как у Сола – большие, темные и серьезные.