Столичный доктор. Том IV - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да никто и не сомневался, — махнул рукой Зубатов. — Я по другому поводу. Известно ли вам, что с прошлого года на территории всей империи действуют «Партикулярные правила лабораторных работ с микробными началами»? Написаны директором Бактериологического института Габричевским. Высочайше утверждены зимой.
Начальник охранного отделения словно акула нарезал вокруг меня круги. Тону!
— Георгия Норбертовича знаю — встречались на наших конференциях. Замечательный специалист. Если вы говорите, что такие правила есть, спорить не буду — трудно уследить за всеми регулирующими документами. Как вы знаете, я отсутствовал более полугода, мог что-то и пропустить. Но какое отношение имеет охранное отделение к микробиологии? Я теряюсь в догадках.
— Мы ко всему имеем отношение, — улыбнулся мой визави. — Не подольете кипяточку? Чай у вас хороший. Не подскажете, что за сорт? Куплю себе.
— Английский. Сорт «цейлонский», жестянка красная с моряком. Да я вам пришлю, если понравился. Не сочтите за попытку подкупа.
— Не сочту, — засмеялся Зубатов. — Так вот, о тех самых правилах. Есть сведения, что у вас в лаборатории их грубо нарушают. Работают с возбудителем pestis.
Странное дело, почему он чуму на латыни назвал? Издержки образования? Или отголоски магического мышления? Пока не назовешь, не появится? И зачем вообще этим занимается? Из-за присутствия в городе высших лиц? Обычно для такого санитарного инспектора достаточно.
— Но вы не верите в это, — ответил я. Вроде получилось спокойно.
— Откуда такой вывод?
— Верили бы — уже ходили с обыском.
Мы посмаковали чай, Зубатов взял баранку, повертел в руках, отложил прочь. Достал из портфеля бумагу, непроливайку с пером.
— С обыском, не обыском... Но хотел бы получить письменное объяснения зачем вам нужны образцы чумы в клинике. Поймите меня правильно. Вы являетесь лейб-медиком, тесно общаетесь с Великим князем. А теперь уже и с Его величеством. Да, да, слышал про афронт французского посланника... Так что...
Зубатов улыбнулся, подвинул чай прочь, окунул перо в чернильницу.
— Итак?
Пришлось рассказывать о пенициллине. Даже открыл сейф, показал склянку с желтым порошком.
— ... он еще крайне нестабилен, никак не можем подобрать культуру для промышленного производства. Есть только пробные партии.
Начальник охранки повертел бутылочку в руках, в удивлении покачал головой.
— И эта панацея лечит все болезни?
— Не все, но многие. Мы хотели проверить действие на чумной палочке. Просто не успели. Сей же час распоряжусь отправить образцы обратно в университетскую лабораторию.
Зубатов принялся что-то быстро писать, с усмешкой поглядывая на меня. Я же нацепил на лицо покер-фейс, занялся чаем. Хрен ему, а не признания в нашей «аварии». Неизвестно еще куда эта бумага уйдет, и кто меня ею будет плющить.
— Особого криминала я тут не вижу, — спустя пять минут Сергей Васильевич закончил строчить, подвинул ко мне бумагу с заголовком «Объяснительная записка». — Читайте, подписывайте. И постарайтесь больше не нарушать правила. А тем паче не давать в газеты объявления о розыске родителей пропавших детей.
Я погрузился в чтение бумаги, потом подписал ее, не забыв прочерком закрыть пустое пространство. Знаем, плавали...
Этот шаг здорово повеселил Зубатова, он начал собираться, попутно меня просвещая:
— Хоть не напрасно приехал — хороший чай люблю. Кстати, а вы знали, Евгений Александрович, почему именно с иностранными посланниками дуэлировать запрещено?
— Не-ет, — помотал головой я.
— Тем самым вы вроде как войну объявляете. А мы с Францией дружить хотим!
— И про это знаете?
— Так Москва — город маленький, тут слухи мигом разносятся. К тому же вы для меня человек не чужой, переживаю за вас, так что, как доктора говорят, держу руку на пульсе.
Я тихонько скрипнул зубами. Меня пасут и даже не скрывают это. Ладно, хорошо хоть вежливо все и с реверансами. Ну и я, конечно, с этой пестис подставился. Точнее меня подставили. «Чума на оба ваших дома» — Славки и Вики!
***
Только и счастья, что пока мы пили чай, казачки, кстати, очень вежливо, без нагаек и наездом лошадьми, втолковали собравшимся, что здесь им не там, и нечего тут водку пьянствовать да беспорядки нарушать. Но проводил я Зубатова с огромным удовольствием — опять по краю промчался галопом с ветерком.
Посмотрел вслед, чтобы убедиться, что точно все уехали, аккуратно закрыл за собой калитку, и пошел к себе. Срочно надо узнавать местные новости, а не вот это всё. Позвонил Антонову. Температура в норме, кашля нет, симптомов интоксикации тоже. Продолжают генералить лабораторию. Просят пожрать. Вот и славно. Болели бы, не до еды было.
Вызвал Малышева и затребовал температурные листы по пациентам и персоналу. Я и так пропустил несколько часов. Но здесь никаких новостей, всё, как и было. Хотя...
— Андрей Германович, дайте-ка предыдущий лист. Медсестры Тумановой, да? Ага, спасибо. И вот еще перед этим был сестринский какой-то... Васина? Замечательно.
Я положил листики рядом и ткнул в ближний ко мне, васинский:
— Найдите хоть одно отличие. Ну, знаете, как в журналах картиночки.
Малышев перевел взгляд с одного столбца цифр на другой. И еще. Потом до него дошло:
— Не мерили температуру. Писали одинаковые значения, одна десятая вверх, потом вниз.
— Молодец. Примерно наказать рублем. Контроль усилить. И всем еще раз довести серьезность, черт возьми, ситуации! Дифтерия — это не шутки!
Ну вот, подчиненных озадачил, теперь надо быстренько сделать неприятные вещи. Чтобы не вспоминать потом.
В столе у Должикова нашел пачку самой дешевой писчей бумаги, он ее для черновиков держит. Взял верхний листик, потертый и даже чуть обтрепанный с одной стороны. Пойдет. Самое то. Сел и начал писать: «Господин де Монтебелло...». Тут мне позвонил Чириков, начал долго и путанно объяснять, что город задолжал скорой выплаты по пациентам, а в связи с большим количеством выездов по Ходынке — сумма еще больше увеличилась. Мы вышли в серьезный минус. Просил, пока Великий князь в городе, подключить административный ресурс и надавить на бюджетный комитет городской Думы. Директор все страдал, описывал наши беды. А я рисовал на полях письма виселицы.
— Федор Ильич! Я вас услышал, предприму все шаги для выбивания средств из Думы. Если не получится через Сергея Александровича — лично съезжу на Воздвиженку и красной краской напишу на дверях
