Шанхай - Ёкомицу Риити

Ножка утки, семена лотоса, свиной жир, побеги бамбука.

В воображении о-Суги назойливо замелькали шелковые чулки Тацуэ, и эти воспоминания были для нее вроде мешочка счастья[23]. Она вновь засомневалась: кто овладел ею – Санки или Коя? Ее не оставляла мысль о происшествии той ночи – кто из двух мужчин был в ней? – поэтому она не находила себе места, как бьющийся в порывах ветер. Так о-Суги, совсем уже ничего не понимая, избрала кратчайший и последний для женщины способ продолжить свое существование.

Из-за мусорных куч донеслись далекие звуки кокю[24]. Перейдя мост, о-Суги, как заправская проститутка, всматривалась в лица идущих мимо мужчин. В лавке посреди липких и влажных потрохов спал, разинув рот, китаец. У разорванной цепи подъемника девочка с украшенной цветком челкой продавала абажуры. Из-за кучи сваленных на берегу гниющих деревянных колес появился кули с косичкой и, приблизившись к о-Суги, заулыбался. Сжавшись в комок, она зашагала прочь. Мужчина пошел следом. Дрожа, о-Суги обернулась:

– Нет, нет, вы ошиблись, ошиблись!

Сломя голову она вбежала в переулок и сгоряча несколько раз свернула за угол. В глубине переулка, в дыре грубо разбитого окна, виднелась чья-то пухлая голая спина. О-Суги поняла, что заблудилась, и остановилась как вкопанная. Куда же идти? Над головой болталась мокрая одежда, прилипая к стене, будто рыбьи жабры. Сотрясаясь костлявым телом, кашляла, прислонившись к столбу, старуха. Чуть дальше голые мужчина и женщина с воспаленными глазами сидели на корточках на матрасе над красной свечой. Случайно подняв голову, о-Суги увидела, что из окон со всех сторон смотрят на нее угрюмые молчаливые лица. Дрожа всем телом и спотыкаясь о камни мостовой, она заметалась от стены к стене. Светильники постепенно гасли. И тогда, во мраке, го́ры ветоши, до сих пор казавшиеся ей кучами мусора, поползли в ее сторону. Вплотную прижавшись к стене, о-Суги застыла от ужаса. Эта дрянь быстро заполонила узкий проулок, словно волна грязи. О-Суги на мгновение увидела прямо перед собой чьи-то ноздри и в следующий миг лишилась чувств, поглощенная волной грязного тряпья.

16

В пыльных палатках кипела жизнь. Бамбуковые корзины, доверху наполненные вареными яйцами. Разбросанные на прилавке куриные головы. Уличный дрессировщик с обезьянкой между забродившим тофу и стручками красного перца. Свиной жир, трепещущий от стука людских подошв. Плоды манго, закатившиеся в кучу старой обуви, горящие угли, разбитые яйца, вспученные пузыри рыб. И в центре всего этого с трудом бродила женщина с забинтованными ногами[25].

В глубине этого многоликого квартала возвышался на углу брахманистский храм. Сегодня, в день рождения Будды[26], индийцам не давали подойти к нему – дорогу перереза́ли штыки китайских солдат. Индийцы, восприняв это как вызов английских властей, заполнили почти весь квартал и молча стояли, угрюмо взирая на шпиль храма поверх сверкающих штыков.

Вскоре в английском квартале, где так грубо остановили индийцев, появились возглавляемые оркестром британские колониальные войска в хаки, усиленные отрядами белогвардейцев. Затем перед толпой хмурых безмолвных индийцев проехали ярко-красные бронемашины, вращая стволами пулеметов, как щупальцами.

Ямагути, получив по телефону сообщение от индийца Амли, пришел сюда вместе с Санки. Им было видно только, как под мрачными дулами пулеметов молча стоят индийцы, сверкая глазами. В Ямагути росло возмущение действиями китайских солдат, которые объединились с английскими властями против индийцев. Он вдруг понял, зачем его позвал сюда Амли, и рассмеялся.

Ну, конечно, тот хотел пробудить в нем возмущение, ну разумеется!

И тут он сообразил, что дорога, перекрытая китайскими войсками, находится под юрисдикцией Китая.

Он увидел, что полицейские-индийцы, как представители английских властей, теснят своих соотечественников, стоящих перед кордоном китайских солдат.

Ямагути уже перестал понимать, каковы были намерения Амли: то ли решил, что следует увидеть позорное положение несчастных глупых индийцев, то ли хотел показать китайских солдат, которые поддерживают английские войска, бесчинствующие на территории Китая…

Однако Ямагути, как и Амли, был готов противостоять белой угрозе[27], он не мог смотреть без горечи на беспомощные лица китайцев и индийцев. Когда он взглянул на вареные яйца, выложенные на прилавок, и вспомнил так похожие на них лица китайцев, его перестал заботить этот межэтнический конфликт. Он увидел там же на прилавке сваленные в кучу почерневшие отрубленные головы птиц с закрытыми глазами и вспомнил индийцев. Он пробормотал, словно обращаясь к Амли:

– То, что ты называешь несметным количеством, станет всего лишь живым щитом.

– Конечно, – неожиданно отозвался Санки, будто Ямагути говорил с ним.

Ямагути всегда испытывал желание уколоть Амли, чтобы тот не слишком хвастался «несметным числом индийцев». В свою очередь, Амли иронизировал по поводу японских войск, которыми гордился Ямагути.

Но разве японское оружие не то единственное, что несет Востоку избавление от белой угрозы? Разве есть что-то еще? Посмотри на Китай, посмотри на Индию, посмотри на Сиам, посмотри на Персию. Для Востока очевидная истина заключается в том, чтобы признать Японию главенствующей в Азии.

Ямагути вспомнил недавнее собрание паназиатистов и разволновался. В тот день китаец Ли Инпу разразился откровенно грубой бранью по поводу «21 требования»[28]. В ответ на это Ямагути прямо сказал:

– Объединение Азии станет возможным, если Индия и Китай призна́ют главенство Японии. Тем не менее ее право на присутствие в Южной Маньчжурии, с трудом пролонгированное на девяносто девять лет, вызвало недовольство. Должны ли мы разрушать Восток? Япония на девяносто девять лет арендовала Южную Маньчжурию, значит, на девяносто девять лет гарантирована спокойная жизнь, вот на что следует обратить внимание.

На это Амли иронично заметил:

– Тот факт, что наши единомышленники, Ямагути и Ли Инпу, сражаются друг с другом из-за того, что Япония на девяносто девять лет арендовала Южную Маньчжурию, вполне достаточен, чтобы предположить, что Япония, скорее всего, станет причиной ссор друзей Востока, по крайней мере, на девяносто девять лет. Однако Индия отстаивает независимость, каким бы ни был спор между Японией и Китаем. Когда этот день настанет[29], Индия будет упорно вытеснять из Китая любые иностранные силы. Ради Индии, ради мира на Востоке.

Но пока не настал этот день, что же способно разрушить Китай? – задумался Ямагути.

Ясно, что не агрессивная политика Японии. И не английский капитализм. Несомненно, на это способен русский марксизм, или само китайское государство, или, что вероятнее всего, опиум из Индии и Персии.

Пока преисполненный патриотического духа Ямагути беспокоился о судьбах Востока, Санки размышлял о своих отношениях с Ольгой. После двух часов пополудни он должен был встретиться с Коей. Если это удастся, следует узнать и о Кёко, и об о-Суги. Но прежде всего – что все-таки делать с Ольгой?

Решительно ли он порвал с ней? Или его все-таки тянет к ней? Так или иначе, ему все равно приходится нервничать, не зная, что с этой женщиной делать.

Просто нужно забыть о ней, и все.

– Послушай, я больше не вернусь к тебе, – обратился Санки к Ямагути.

– Это почему же? Ольга стала невыносимой?

Санки не смог уклониться от прямого вопроса:

– Ну да, невыносимой.

– Однако! Она настаивает, чтобы я не отпускал тебя. Если сбежишь, мне придется худо!