Молчание - Леони Вебер

– Как я могу это сделать, если я такая? Все обычные люди учатся на своих ошибках и потом поступают по-другому, но если сейчас повторится та же ситуация, я никак не поменяю свое поведение.

– Ты с кем-нибудь разговаривала об этом?

– Нет. Я даже про то, что у меня аутизм, никогда никому не говорю, не то что про это.

– Я не знаю всей твоей проблемы полностью. Я для тебя чужой человек. Но у тебя есть близкие, которые любят тебя, несмотря ни на что. Может, есть смысл обсудить все с ними? Ты не одна, вокруг куча людей с похожими переживаниями, даже если у них нет синдрома Аспергера. Подумай об этом.

– Теперь вы знаете, почему я себя так странно веду, – зачем-то упомянула я.

– Да. И я тоже не знаю, что тебе сказать в ответ на твою историю. Потому что раньше я с таким не сталкивалась. У меня не хватает слов, я не уверена, какие будут правильными, а какие нет.

– Нужно все-таки побывать в доме.

Я повела Ирму за собой по тихому лесу.

14

И вот мы уже у дома. Перелезли через забор и вошли внутрь.

Сначала я показала Ирме кухню. Ящик, в котором были письма, тарелку, под которой лежала фотография.

– Ты взяла ее с собой?

Я вынула из рюкзака снимок и протянула женщине. Она слегка улыбнулась.

– Мне здесь одиннадцать лет. Так где именно ты ее нашла?

Я уложила фотографию под миску со сгнившей кашей, так, чтобы торчал только кончик. Ирма обошла кухню кругом, заглянула в ванную.

– Все для того, чтобы никто не знал, что они тут живут. Печь вместо плиты, керосиновые лампы вместо нормальных, для того, чтобы не платить за электричество. Вода не проведена, грели в кастрюлях. Неудивительно, что они нигде не зарегистрированы. Я пробовала найти того, кто продал им этот дом, но тщетно, – сказала она.

Из кухни мы попали в спальню. Ирма осмотрела в ней каждый уголок, но ничего не подсказывало, куда делись хозяева.

– В этот нет смысла, – выпрямившись, заключила женщина. – Они будто испарились, ни одного следа.

– Я так думаю, что они много лет не могли нарушить молчание, писали письма, но не отправляли их. И в октябре 1994 таки решились рассказать правду. Но за несколько дней до отправки письма получили весточку от Уве. И после этого пропали.

– Но что же случилось? – Ирма вернулась в кухню. – Все готово к обеду, моя фотография под тарелкой… Может, они получили письмо перед ужином, прочли его, окончательно пали духом, оставили снимок на столе, прижав тарелкой, чтобы с ним ничего не случилось, потому что он дорог для них, письмо куда-то дели, потому что тут его точно нет, мы все обыскали, и…

– И что-то с собой сделали, – вырвалось у меня.

Ирма глянула на меня. Мы обе знали, что это единственный логичный вариант. Вся цепочка ведет именно к этому.

– Даже если так, где тогда тела? Я поспрашивала, никаких неопознанных трупов тут не находили, все, кто умирал в поселках и домиках в лесу примерно в 1994 году и потом, были зарегистрированными жителями, ко всем приезжали родственники, и немцев среди них и их семей не было.

Я молчала. Мне нечего было на это сказать.

– Ладно, пора уходить. Все равно было бы глупо надеяться найти их, живыми или мертвыми.

Мы вышли в темный, длинный коридор. Ирма включила фонарик на телефоне и осветила его.

– Что это? – я указала рукой.

– Где? – Ирма посветила вглубь коридора.

– Это дверь.

– Но ведь в доме всего одна комната и ванная с кухней. Мы уже повсюду были.

– Может, кладовая.

Я подошла к двери, которую в прошлый раз не увидела из-за темноты. Взялась за ручку и открыла.

На секунду мы с Ирмой замерли. Обе были уверены, что найдем за дверью что-то страшное, скелеты мужа и жены в обнимку. По крайней мере, моя фантазия рисовала мне такую картину. Но перед нами была только еще одна дверь. А между ними прихожая с тумбочкой и лавкой.

Задний выход. Почему я его не заметила? Я вышла в сени и распахнула вторую дверь. Лицо обдул холодный осенний ветер. Я ступила во двор, Ирма за мной. Мы закрыли дверь и сразу поняли, в чем дело.

Сзади не было ручки. Выход сливался со стеной, был ее частью, а сени – частью коридора. От старости все покрылось мхом, от чего маскировка стала еще более умелой.

– Интересная конструкция, – хмыкнула Ирма.

Мы вернулись в сени, оставив дверь открытой, чтобы при дневном свете все осмотреть. Впрочем, ничего интересного здесь тоже не было. В шкафчике стояла обувь. Больше никаких вещей. Я собралась выходить, как вдруг Ирма меня окликнула:

– Смотри!

Я присела рядом с ней на корточки. Под лавкой лежал лист бумаги. Ирма взяла его и развернула.

Это было то самое письмо, которое Уве впервые за 14 лет отправил родителям. Видимо, оно пролежало тут все эти годы. В сенях сухо, так что бумага и чернила не повредились.

Мы встали. Ирма сжимала послание в руках.

– Это что же получается. Бабушка и дедушка бросили письмо тут, а потом… ушли.

Мы снова вышли на улицу. По трем сторонам от нас только лес.

– Если мы пойдем через лес, то куда выйдем? – спросила Ирма.

– Если налево, то в мой поселок, направо – в другой, там, где живут друзья папы.

– А прямо?

– Не знаю, но я смотрела с вершины другой горы, вроде только деревья, никаких жилых домов.

– Значит, мы идет прямо, – Ирма решительно шагнула к лесу.

Я ее остановила.

– Что вы делаете? Зачем нам туда?

– Потому что дедушка и бабушка пропали там.

– С чего вы взяли?

– Все указывает на то, что они вышли из дома в тот день в октябре 1994. Вышли через этот выход, а не через главный. Значит, они пошли в лес, а не в поселок или еще куда. И это брошенное письмо все подтверждает. Они окончательно пали духом, поняли, что уже ничего не исправить. Глянули друг на друга, с письмом в руках вдвоем вышли в сени. Еще раз прочли его, бросили и ушли в лес. И умерли там.

– Это… очень вероятная теория, но все могло быть не так.

– А как? Ни один старожил из двух соседних поселков их не помнит, я пообщалась. И это логично, ведь кроме как к статуе и за продуктами они никуда не ходили, и то, в эти редкие выходы старались людям на глаза не попадаться. Если бы они ушли к поселкам, и с ними что-то случилось бы там, мы бы уже узнали об этом. А значит, они в лесу.

Ирма говорила вполне логично, и я прекрасно осознавала, что скорее всего она права, но все равно не понимала ее желания идти по следам Шульцев.

– Хорошо, все