52-е февраля - Андрей Жвалевский

— Мог бы и написать, — буркнула Дина. — То он ночами в интернете просиживает, а как надо… Ой!

Динка испугалась, что сболтнула лишнее, но мама сосредоточенно смотрела в телефон и, казалось, слушала вполуха.

— Он клёвый, — вздохнула Дина, — с ним хоть поговорить можно, не то что с одноклассниками. И он, кстати, «Голодные игры» прочел. А не только кино смотрел. А еще он мне про кризис много рассказывал и про эту, как его… Забыла. Но рассказывал интересно. Он учится в МБТУ, а к нам в город приехал на один день. Он тут не был никогда. И, боюсь, больше не приедет. Получается, что у меня сегодня был единственный шанс с ним увидеться… Ой, Пуська…

Мама оглянулась и обнаружила собаку, которая преданно шла за ними следом.

— Пуська!!! Животное!!! — заорала Динка, и собаченция с громким лаем умчалась вдаль.

— Она что, издевается? — мрачно спросила мама, доставая из кармана звякнувший телефон. — Папа пишет. Прочитал про Пуську, говорит, чтоб не вздумали идти на улицу, сидели дома.

— Мы сидим, — отозвалась Дина, садясь в сугроб. — Ты не расстраивайся, зато теперь мы знаем, что собака здесь есть.

Прошлое. Между 9-м «Б» и 10-м «Б»

После барбариски мы опять стали неразлучны. В школу вместе, в школе рядом, из школы вместе. Потом делали уроки, гуляли, катались на великах, сидели во дворе.

Родители махнули на нас рукой, решили, что ведем мы себя прилично и что вместе нам лучше, чем по отдельности. Нас даже отправили летом в один лагерь.

Вот это была жизнь!

Вожатые сами по ночам гуляли, так что нам тоже не очень мешали. Куда мы только ни лазали! И в соседние сады за яблоками, и в лес к костру, и к речке рассвет встречать! Это все было так романтично…

Странно было только то, что мы с Сашей друг до друга не дотрагивались.

Вокруг соединялись и распадались парочки, за одним углом кто-то целовался, а за соседним кто-то плакал по этому поводу, а мы, как два дурня, ходили и разговаривали. И мы бы ходили так до бесконечности, если б однажды не полезли в колхозный сад, который охранялся собакой. Мелкой, но злющей до ужаса.

Я помню, яблоко с дерева срываю — белый налив, только зеленый еще — а у меня под ногами как гавкнет! Я от неожиданности как шарахнусь! Как побегу! Сашка меня еле догнал, как-то на автопилоте обнял, чтоб утешить…

53.02.2013. 00:21. Тёмка

Дважды они уже почти доезжали до дома, но каждый раз Тёмка замечал на дороге какого-нибудь несчастного и уговаривал отца подвезти его.

— Чего им дома не сидится? — ворчал папа, но подвезти соглашался. Правда, с тревогой посматривал на красную лампочку топливного бака. Она зажглась уже довольно давно.

Тёмка домой не хотел. Ночь получилась удивительная, и удивительнее всего был папа, который вдруг начал рассказывать про себя маленького. Как он целовался, как просил прощения… Правда за что — так и не признался, но Тёмка еще надеялся его раскрутить. А для этого ни в коем случае нельзя было ехать домой.

Папа, наверное, что-то такое тоже чувствовал, какую-то особую связь, которая у них с сыном сегодня возникла. Он и сам начал притормаживть возле одиноких пешеходов и предлагал сесть в машину. Брал в основном женщин и детей. Или пенсионеров.

А потом кончилось топливо, прямо посреди улицы. Отец поругался немного на свою глупость, на закрытые заправки, на открытую заправку, которую проехал полчаса назад, на то, что больше никто по дороге не ездит…

Пассажиры вздохнули и разбрелись кто куда (не забыв сказать «спасибо, хоть немного подвез»), а Тёмка с папой остались любоваться бесполезной машиной. Папа надеялся, что кто-нибудь будет проезжать мимо, поделится топливом — и правда, два раза около них тормозили, спрашивали, чем помочь. Но у них движки оказались бензиновые, а папин джип питается солярой.

— Ладно, — решился отец, когда они начали слегка подмерзать. — Оставим здесь, завтра с канистрой приеду, заберу. Надо сориентироваться.

Он принялся вертеть головой. Тёмка мрачно буркнул:

— Мох ищи. Мох всегда с северной стороны.

— С юморком, — отозвался папа, — молодец. Так… до офиса раза в два раза ближе. Пошли в офис!

И они пошли. Шли долго и скучно. Папа почему-то перестал болтать, что на него было совсем не похоже. Темка решил все-таки выяснить главную папину тайну детства.

— Так все-таки, — спросил он, — из-за чего вы тогда поругались?

— Поругались и поругались, — проворчал отец. — Тебе какая разница?

Но полноценного спора не получилось: они свернули за угол и споткнулись о человека в тулупе.

Точнее, о его лыжи.

А еще точнее — о лыжи, которые этот человек воткнул в сугроб… Целый забор из лыж. Сразу с лыжными ботинками в креплениях.

Человек стоял посреди этого частокола, как большая мохнатая калитка.

— Размер? — спросил он сиплым голосом.

— В смысле? — не понял папа.

— В смысле ботинок… Хотя… и так вижу.

Мохнатый человек выдернул из сугроба пару синих лыж и вручил их обалдевшему папе. Потом прищурился, глядя на Тёмку, и сунул ему пару черных, изрядно потертых.

— Палки по росту подберете, — сказал владелец лыжного запаса, кивнул на кучу лыжных палок, валяющихся на земле.

— Спасибо! — сказал папа, понемногу приходя в себя. — Сколько мы вам должны?

— Две пары лыж с ботинками и две пары палок, — грубовато ответил человек-калитка. — Принесете в сто пятую школу. Спросите физрука. Это я.

Отец почему-то медлил, рассматривая подарок физрука. Тёмка тормозить не стал.

Ботинки оказались точно по размеру, а вот лыжи… Деревянные, тяжелые, с остатками какого-то левого парафина на скользящей поверхности. Тёмка попробовал на скольжение — парафин только тормозил.

Папа переобувался долго, еще дольше придумывал, как нести снятую обувь. Тёмка не выдержал, отнял у него ботинки и сунул к себе в рюкзак, рядом со своими берцами. Рюкзак не закрылся, зато руки остались свободными.

— Спасибо! — еще раз сказал отец на прощание.

Физрук слабо пошевелил рукой.

Это было мучение, а не трасса. Временами они выходили на участки, вылизанные ветром или случайно проехавшим снегоуборщиком. Там Тёмка вырывался на оперативный простор и укатывался от топавшего сзади отца. Но мест таких было мало, и далеко оторваться не получалось. Да и не хотелось, если честно. Хотелось, чтобы они с папой рядом летели по трассе… нет, Тёмка пусть чуть впереди. Но чтобы с ветерком, бодро. А какое может быть «бодро» по рыхлой целине?

А папа шел и думал, что на последний вопрос сына ответить все-таки надо. Раз уж начал эту историю… Но, с другой стороны, всего не расскажешь… Все эти утренние пробуждения, когда приходится бочком красться в туалет, чтобы родители на заметили, что и как у тебя торчит. Или того хуже — просыпаешься, а трусы уже все в липком. Приходится прошмыгивать в ванную и застирывать, выжимать изо всех сил, а потом надевать на себя мокрое, надеясь, что мама не заметит.

И случайные прикосновения… Однажды на дискотеке в темноте он протянул руку — и уперся в Наташину грудь, маленькую и твердую. И неслучайные прикосновения, когда берешь ее за руку, а тебя током шарахает так, что в голове пусто, а во рту сухо…

Всю эту часть отец решил Тёмке не рассказывать. Когда они поравнялись на особенно тяжелом подъеме, он попросил, задыхаясь:

— Давай постоим чуток… И это… ты спрашивал… Так вот, мы с ней из-за секса поссорились… В конце восьмого класса.

Прошлое. 8 «Б»

Это произошло в конце восьмого класса. Он мог сколько угодно пыжиться, заталкивать провокаторам тряпки в рот и затыкать уши — крамольные мысли упорно заползали в голову.

Хуже всего были сны, в которых участвовали всевозможные женщины… и Наташа.

В апреле стало окончательно невыносимо. Если бы он знал тогда о гормонах, то понимал бы, почему его бросает то в жар, то в холод, почему он может ни с того ни с сего наорать на маму или разреветься, как девчонка.

Понимал бы — но легче от этого не стало бы.

В начале мая выходные сложились в маленькие каникулы. Родители — и его, и Наташины — отправились на дачную добровольную барщину. Наташу и так не брали на грязные земляные работы, а Саше пришлось упираться изо всех сил. Он даже согласился съездить на день, помочь с установкой теплицы — но остальные три дня себе выбил.

Наташа, кажется, смутно догадывалась о чем-то, когда он позвонил и треснувшим голосом предложил встретиться вечером.

— В парк пойдем? — робко спросила она.

— Нет… Я к тебе приду… Посидим у тебя.

Он полдня выбирал одежду (особенно белье), мыл голову, даже в парикмахерскую сходил. И купил цветы.

Она открыла дверь только после третьего звонка. Не глядя в глаза, приняла букет. Сказала: