52-е февраля - Андрей Жвалевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И именно в тот момент, когда я была готова просочиться сквозь стену и сбежать, Саша сел в кровати и сказал:
— Ташка, это пытка. Если я тебя сейчас не поцелую, я взорвусь. А если поцелую, то тем более… Я лучше пойду.
Чтобы никого не разбудить, мы вылезли из окна, умчались в поле, гуляли, дрожа от холода и недосыпа, но дождались, когда взойдет солнце. А потом хохотали, как ненормальные, потому что Сашка пытался нести меня на руках на фоне восходящего солнца, как в кино, и все время ронял.
На третий раз уже и не пытался поднять, потому что совсем обессилел от смеха.
А еще мы целовались до одурения. И это было клево.
53.02.2013. 01:09. Тёмка
К офису подошли в полном молчании. Тёмка скользил вполноги (если это можно назвать скольжением — с такой-то смазкой и с таким снегом), папа пыхтел, стараясь не слишком отставать. Оба думали об одном и том же: отец об истории, которую рассказал неожиданно для самого себя, сын — о том, что папа, оказывается, когда-то был обычным пацаном. И проблемы у него были ровно те же.
Возле офиса опять попался участок, вычищенный трактором, и Тёмка поднажал. Отец навалился на палки, завернул вслед за сыном за угол… и чуть не полетел кубарем.
Перед ним бежал какой-то мужик — высокий и широкоплечий. Отец уж открыл рот, чтобы позвать: «Тёмка, ты где!», но закашлялся — случайный порыв ветра бросил в лицо горсть снега. Он смел снег с глаз, проморгался и понял, что высокий и широкоплечий — это Тёмка и есть.
Просто раньше он на него не смотрел вот так, внимательно.
Последние метры он прошел в полном обалдении. Нет, теперь он ясно видел перед собой Тёмку, не путал его ни с кем. Но эти плечи, и этот рост («Опять сутулится»), и эти движения — уверенные и сильные… Они взялись ниоткуда.
Память подсовывала какие-то неправильные воспоминания: вот шестимесячный сын засыпает на груди, щедро орошая папину майку слюнями. Вот он упрямо лезет на горку не по ступенькам, а по скользому желобу. Вот он учится ездить на велосипеде: «Папа! Пускай! Я сам!».
И везде он маленький и беспомощный! Откуда этот мужик, который так ловко управляется с лыжами и, говорят, вытолкал из снега несколько машин?
Они принялись молча снимать лыжи. Тёмка управился быстро, а отец долго возился с креплением.
— Помочь? — спросил сын.
— Сам разберусь… Блин, в наше время попроще было!
Кончилось тем, что папа умудрился о крепление порезаться. В офисе он нашарил аптечку, достал йод, пластырь… и еще кое-что, что хотел сразу вернуть на место, но передумал.
Когда он вошел в кухню, Тёмка уже зажег свечку и добыл из холодильника два йогурта.
— Пап, это же твоих подчиненных? Давай съедим, а в понедельник новые купим!
— Ага, — сказал папа, покряхтел и протянул Тёмке что-то, что он сначала не рассмотрел в темноте. — Это тебе.
— Еще барбариски? — усмехнулся сын и забрал отцовский подарок.
Поднес к огню, чтобы рассмотреть получше.
Это была пачка презервативов.
Тёмка растерянно поднял глаза на папу. Тот распечатывал йогурты с таким видом, как будто занимался самым важным делом в жизни.
— Возьми, — буркнул отец. — На всякий случай. И вообще… обращайся… если что…
Тёмка даже не стал уточнять, что такое «если что», хотя его подмывало. Он сунул презервативы в карман, взял свой йогурт и принялся орудовать ложечкой.
Они доедали слегка подкисший кисломолочный продукт и молились, чтобы что-нибудь случилось. Потому что сейчас йогурт закончится и придется взглянуть друг другу в глаза.
Наверное, молились качественно, потому что чудо произошло.
— Эй, вы тут?! — донесся из прихожей голос Митрюхина. — Я самовар принес!
Папа бросился встречать его, как потерянного, но внезапно нашедшегося родственника. Тёмка, сам не понимая почему, тоже вышел навстречу гостю.
— Ты один там сидишь? — спросил отец.
Митрюхин икнул от неожиданного перехода на ты, но ответил:
— Ну… да…
— Заходи!
Они снова мудрили с самоваром, чтобы раскочегарить его, не заполнив дымом весь офис. Тёмка нашел целую упаковку свечей, зажег их по всем углам, отчего помещение стало сразу жилым и таинственным. Митрюхин потерял сходство с жабой и стал походить на перепуганного бритого гнома. Он с такой готовностью бросался выполнять любую просьбу Тёмкиного отца, что Тёмке стало смешно.
За чаем говорили про погоду. Митрюхин осмелел и принялся ругать городские власти.
— Да что тебе власти? — пожимал плечами Тёмкин папа. — Что у нас, рук нет, что ли? Выберемся.
— А свет? Свет тоже ты чинить будешь? Тарифы подняли, а сами…
— Свет уже чинят, — отец допил чашку и с сомнением посмотрел на самовар, решая, стоит ли его снова разогревать. — И не власти чинят, а живые люди, типа нас с тобой. У них тоже семьи есть, так что чинят, не волнуйся…
— Так штормовое предупреждение передали же! — не сдавался Митрюхин. — Что, трудно было подготовиться?
— Штормовое предупреждение, — не выдержал Тёмкин папа, — ты тоже слышал. И что? Приехал же в офис на своей… каракатице. И выезд перегородил…
Митрюхин насупился. Тёмке показалось, что он очень хочет обидеться, но ему страшно неохота уходить.
Папе, видимо, тоже так показалось.
— Слушай, — сказал он миролюбиво, — чего это мы чаем давимся? У меня же коньячок есть!
И тут Тёмка внезапно понял, что хочет спать.
Его уложили на стульях в бухгалтерии. Подложили какие-то кофты с вешалок, но все равно было жестко и неудобно. А еще вдруг врубили свет, и лампочка под потолком вспыхнула прямо в глаза.
Папа за стеной обрадовался:
— Я же говорил, что починят!
Тёмка встал, погасил свет, лег. Снова поднялся, чтобы поставить мобильник на зарядку, и лег уже окончательно.
Он долго ворочался, то проваливаясь в сон, то выныривая. И тогда до него доносились приглушенные дверью голоса.
— …армянский делать разучились.
(«Это Митрюхин, — сонно думал Тёмка, — противный он все-таки».)
— …Тёмка умотался сегодня… А я его еще историей нагрузил.
(«А это папа… про меня».)
— Что за история?
— Про первую любовь.
— Трагедь?
— Да как тебе сказать… Нормальная первая любовь… У тебя что, не было?
— Нет…
Они помолчали.
— Ну что, — сказал папа, — по последней?
— Почему по последней! У меня тоже есть! Ты погоди, я сейчас!
Стало совсем тихо, и Тёмка наконец заснул.
53.02.2013. 01:15. Динка
Динка устала. Она так устала, что у нее не было сил даже на то, чтобы поесть, хотя есть очень хотелось.
Она с трудом заставила себя снять комбинезон, дотелепалась до дивана и упала. Руки ныли от лопаты, ноги гудели от лазанья по сугробам.
Динка лежала с закрытыми глазами, но заснуть не могла. Слишком много всего обрушилось на нее за эту ночь.
Долежала до того, что в замке щелкнул ключ и в коридоре появился папа.
— Наташа, — позвал он громким шёпотом, — привет!
Потом папа рассказывал о своих приключениях. И о том, как застрял на работе, и как в итоге добрые друзья довезли его домой на своем джипе.
— А я даже со стоянки выбраться не мог, представляешь! Хорошо, что вы дома сидели!
Тут мама захихикала и сказала, что дома они были в общей сложности часа два, и начала сбивчиво пересказывать события сегодняшней ночи.
Папа ругался. Мама смеялась.
— Зато мы с Динкой прекрасно пообщались, — оправдывалась она. — Я ей про свою первую любовь рассказала.
— Тоже мне, сказка на ночь, — фыркнул папа. — Кстати, плохая сказка. Свадьбы-то не было в конце!
— Как не было свадьбы? — Динка забыла, что она спит, и чуть не свалилась с дивана. — Это что, не папа был?
— Я думала, ты поняла, — растерялась мама. — С папой мы гораздо позже познакомились…
Прошлое. После 10 «Б»
После выпускного мы разъехались. Я готовилась к экзаменам, гордо называла себя сложным словом «абитуриент», жила в Москве у двоюродной сестры, носилась по музеям и магазинам.
Москва меня захватила. От этого дикого простора, от круговерти, от необъятного метро голова кружилась в одну сторону, от открывшихся возможностей — в другую.
Мы с Сашкой переписывались, почти каждый день я получала письма от него. Обычные. В конвертах. По почте.
Потом, во время экзаменов, стало не до писем. Потом я поступила, мне дали общежитие, Сашка приезжал ко мне раз в два месяца, мы гуляли по городу, я показывала ему свою Москву.
Я уже знала какие-то кафе и закоулки, знала, на какой станции метро в какой вагон нужно сесть, чтоб потом, при пересадке, сэкономить время.
Я скучала. Очень. Когда было время скучать.
Потом его забрали в армию.
