Генералы песчаных карьер - Гера Фотич

Игнатов согласился и они поехали. Непосредственно договаривался обо всём Фролов. Его действительно поняли, и вскоре жена Полевого получила страховку и регулярную пенсию.

Вот этот-то подлог и вспомнил Игнатов. Кинул в Москву бумагу. Оттуда комиссия мгновенно прилетела по такому случаю. В морге всё перевернули вверх дном. Эксперты не знали, куда деваться от свалившихся на них сотрудников собственной безопасности. Все переговоры прослушивались. Доказали, что образцы крови подменены. Что в крови Полевого было три промилле алкоголя. Но установить чей-то умысел не представилось возможным. Все сходились на том, что произошла ошибка, досадная случайность. С тем проверяющие и уехали.

По итогам проверки вынесли решение о незаконной выплате страховки. Но паровоз ушёл! Деньги возвращать было неоткуда — с детишек много не возьмёшь. И дело спустили «на тормозах». Виновник оказался один — Игнатов. Который поднял шумиху, задействовал целый штат сотрудников, использовал море техники и ничего не добился.

Бывшие коллеги из уголовного розыска всё узнали, но ничего ему не сказали. Просто перестали общаться. А новые руководители, санкционировавшие данные мероприятия, свалили всю вину за провал операции на Игнатова, а заодно и совесть решили свою почистить, предложив ему поискать работу в другом месте.

Когда в очередной раз управление собственной безопасности стали чистить от неугодных, Олег попал в первые ряды уволенных.

Никто не хотел брать его на службу. И только тюремное начальство, соблазнившись оперативным прошлым Игнатова, пригрело у себя. Управление исполнения наказания всегда имело слабые оперативные позиции, и Олег со своим многолетним опытом оказался в фаворе. Помогла чистка высшего руководства погрязшего в тюремной коммерции.

Игнатьев догадывался, что Журов знает эту эпопею, но не распространяется. Так, намекает изредка. Умный мужик. Сам знает, пока до генеральского звания доберёшься, что только не случится с тобой. В каких только передрягах не побываешь. Конечно, приходилось и подличать. А что делать? Это полковников теперь как собак не резанных. Если постараться, про каждого генерала можно собрать такой компромат! Но надо ли это? Как пел Владимир Высоцкий: «… пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет…».

Застолье, с перерывами на короткие дружеские споры продолжалось.

— А что, Сергей Евгеньевич, не хочешь дубового веничка попробовать? — обратился Кудашкин, играя мышцами под обтянутой простынёй, к разомлевшему в кресле Ткачу.

— С удовольствием! — откликнулся тот, — а что есть хорошие парильщики?

— Лучше некуда! — обрадовался Кудашкин, предчувствуя как оторвётся на этом здоровенном молокососе, — Венички верно уже запарены. Иди, грейся. Парилка за бассейном направо!

Ткач вышел из гостиной, обошёл бассейн с голубой водой, похожей из-за переполнявших её воздушных пузырьков, на глицерин. Зашёл в парилку и, скинув простынь, лёг на полог.

Он любил прижиматься голым телом к нагретому дереву. Когда температура поднимается выше ста градусов, главное не ошибиться. Прижаться к доскам можно только один раз и остаться в таком положении. При любом изменении тела, кожа начинает обжигаться. Он чувствовал, как жар идёт внутрь тела, выдавливая из организма все накопленные вредные бактерии, а вместе с ними нервозность и усталость. Разогретыми досками высасываются болезни, жизненные неурядицы и стрессы. Вместе с потом, скатываются былые неприятности, очищая организм, мобилизуя его для последующей борьбы за существование.

Веники были плоские словно опахала. Кудашкин умел с ними работать. Ткач лежал закутанный в саван горячего воздуха, сдвинув на лоб белую войлочную шапку, освободив для лечебной процедуры шею. В последнее время на ней отражались все неурядицы и неврозы, делая её неповоротливой.

В последние несколько дней Ткач совершенно не высыпался дома. Татьяна постригла в клинике своего персидского кота по имени Мартын, и тот, балдея от приобретённой лёгкости, начал просыпаться с рассветом часа в четыре и будить постояльцев благодарным громким мурлыканьем. Ткач пытался запереть его на ночь в туалете, но Татьяна сказала, что это не эстетично. Тогда он предложил закрывать его в гостиной. Но жалостливое сердце жены не могло вынести настойчивого корябания кота в дверь и Ткачу приходилось засовывать голову под подушку пытаясь уснуть. Пересчитывать с закрытыми глазами то овёц, перегоняя их из одной отары в другую, то лошадей в кошаре.

Сегодня Ткач решил нести своё распаренное очищенное тело к Аннушке, своей любовнице. Как казалось Ткачу — только там его могли оценить.

Глава 10. Анна

Анюта была моложе Ткача лет на двадцать. Жила на окраине города в покосившейся деревянной лачуге. При входе в дом, на фасаде красовалась облезлая доска с надписью «Охраняется государством». Раз в год кто-то приходил от администрации района и подкрашивал буквы, обещая в очередной раз переселить жильцов в благоустроенную квартиру. Но через пару недель краска облезала и обещания забывались. Периодически, чаще летом, подъезжали автобусы с экскурсантами. Гид трепетно рассказывал им о национальном дореволюционном быте, а они смотрели как жильцы дома пренебрежительно хлопают историческими дверьми и вытирают ноги об антикварный порог, насквозь проеденный короедами и временем. Было непонятно кого или что охраняет здесь государство и от кого или от чего…

Со временем в дом провели холодную воду и канализацию. Постепенно этот деревянная постройка оказалась в окружении панельных пятиэтажек и продолжала, словно старуха Шапокляк, дымом своей трубы коптить окружающий микрорайон. В зависимости от направления ветра, во все инстанции летели жалобы то от одних, то от других жильцов. К приходящим проверкам и комиссиям Аня с бабушкой и младшим братом привыкли давно. Уже не спрашивали — откуда, не требовали показать документы. Да и двери давно не закрывали. Чиновники приходили, составляли акты, просили бабушку расписаться и снова пропадали. Некоторые из них уже были в доме как свои. Приходили с чаем и печеньем. Тогда у жильцов был праздник.

У семидесятилетней бабушки от перемены погоды болели ноги, и она практически не выходила из дома. Лежала в дальней комнате и смотрела телевизор. Мать Ани была жива и проживала в соседнем районе у своего сожителя, которого ни разу в этот дом не приводила и о своей матери и двух детях ничего не рассказывала.

Примерно раз в неделю, когда её приятель находился в командировке, она позволяла себе приехать сюда, привезти продуктов и немного денег, которых хватало до её следующего появления. Небольшую бабушкину пенсию расходовали на приобретение вещей. Аня с братом росли, и одежду приходилось обновлять почти ежегодно. Несмотря на это, Анин брат постоянно донашивал яркие девичьи куртки и пальто. Поэтому на улице его часто принимали за девочку.

— Ой, какая красивая девочка! — говорили участливые женщины, гуляющие со своими малышами.

— Я дядя! — сурово отвечал им брат Ани.

Позже, когда его дразнили сверстники — не раздумывая, лез в драку с обидчиками. Что закалило его и воспитало бойцовский характер.

Ткач познакомился с Аней, когда ей ещё не исполнилось восемнадцать. Заканчивалось тёплое лето. Он отдыхал загородом у друзей, но оставаться на ночь не захотел, да и жена сказала, чтоб был дома. Несмотря на большое количество выпитого, руль держал крепко. Чувствовалась милицейская закалка. А вот память в таких случаях наутро подводила. Вспомнил, что подвозил незнакомую девушку, непонятно как оказавшуюся на трассе между деревень. Помнил, что всю дорогу разговаривали, и сошла она на окраине города. О чём беседовали — Ткач не помнил. С того момента прошло больше двух месяцев, и он уже почти забыл о ней.

Неожиданно, когда он ехал на стрельбы, раздался звонок.

— Сергей Евгеньевич, — прозвучал в трубке девичий голос прерываемый плачем, — Сергей Евгеньевич, помогите пожалуйста! Мне не к кому обратиться. Пожалуйста! Помогите!

— Ты кто? — спросил Ткач недоверчиво, зная повадки телефонных мошенников.

— Это я, Аня! Вы подвозили меня на автомашине и обещали помочь, если я попаду в беду!

В этом звучащем через микрофон детском голосе было столько горя и безысходности, что он не смог дальше ехать и услышав адрес, где она находится, повернул автомашину — это было недалеко.

Когда девушка предстала перед ним, он удивился её красоте и тому, что совершенно не запомнил её. Блондинка с тонкими чертами лица и умными голубыми глазами, затуманенными беспросветной грустью, словно синее небо, наполненное серыми дождевыми облаками готовыми расплескаться и пролиться на землю от резкого порыва ветра.

Осень подходила к концу. На Ане была одета искусственная замшевая куртка. Подобные по великому блату продавались лет пятнадцать назад. Локти, плечи и ворот были стёрты до блеска, что возможно у современной молодежи считалось шиком. Но Ткач-то знал ему цену.