Журнал «Компьютерра» № 36 от 02 октября 2007 года - Компьютерра

Panasonic, чья пресс-конференция проводилась сразу же после пресс-конференции Philips, видимо, сомневался, что журналисты быстро найдут нужный павильон, поэтому организовал автобусы, отвозившие вышедших на улицу журналистов к нужному корпусу, и девочек с табличками, которые стояли на улице и подсказывали дорогу. К сожалению, на этом изобретательность пиар-менеджеров закончилась: сама пресс-конференция напоминала, скорее, отчет руководства компании перед акционерами и заключалась в бойком перечислении объема оборотов, выросших процентов продаж и прочей безусловно полезной для кого-то информации.

Многие работники стендов, как и прежде, в продукции разбираются слабо (на стенде Casio про суперскоростную чудо-камеру мне никто ничего рассказать не смог – кстати говоря, вся информация, которую можно найти в Сети, получена непосредственно на пресс-конференции), но вместо беспомощного "не знаю" освоили такие магические фразы, как "мы не даем никакой информации по этому продукту", "спецификации еще не определены" и "пожалуйста, обратитесь к моему коллеге" (стендист начинает искать коллегу и тоже пропадает).

После по-немецки четких предупреждений "nicht berьhren", что в примерном переводе с немецкого означает "не трогай, иначе мы расстреляйт вся твоя семья", было даже радостно встретить у LG предупреждающую (и предупредительную) надпись на английском: "Пожалуйста, ради вашей безопасности не прикасайтесь к товарам".

Я, честно говоря, не прикоснулся и теперь жалею, потому что до сих пор не могу понять, что случится, если не послушаться и все-таки прикоснуться.

НАУКА: Здесь и сейчас

Автор: Денис Сергеевич Гончаров

Когда вчерашний выпускник Moody Bible Institute Дэниел Эверетт решил отправиться в Бразилию, чтобы нести амазонским племенам свет христианской религии, он и предположить не мог, сколь значимым это решение окажется лично для него.

Через пять лет после того, как Эверетт и его жена Керен впервые увидели берега Майси, небольшой речушки, впадающей в Мадейру, которая, в свою очередь, впадает в Амазонку, Дэниел поймет, что в бога больше не верит, еще через двадцать два года заявит об этом публично (и тем самым разрушив брак – Керен, в отличие от бывшего мужа, от миссионерства не отказалась), а через три десятилетия, в 2007 году, окажется в коротком списке лингвистов, чьи имена известны не только коллегам по цеху, но и широкой публике. А виной всему – небольшое амазонское племя пирахан, а точнее, пираханский язык, столь заметно отличающийся от известных нам наречий, что само его существование противоречит нашим представлениям о том, как развивается язык и как связаны между собой язык и культура.

Но в 1977 году молодой Эверетт, обладавший в то время минимально необходимым лингвистическим багажом, был полон радужных надежд и собирался, в частности, перевести на пираханский "Новый завет". Собственно, невозможность адекватного перевода и даже просто перевода Библии на пираханский и стала отправной точкой исследований Эверетта.

"Когда я пересказывал им библейские сюжеты, – пишет Эверетт, – то понимал, что никакого воздействия они не оказывают". Пытаясь докопаться до причин равнодушия индейцев, Эверетт поинтересовался у слушателей, что именно им непонятно, и тут выяснилось, что камень преткновения заключается в главном герое евангельских притч. Индейцам не хватало деталей. Они хотели знать, какого цвета кожа Иисуса, какого он роста и где именно Эверетт познакомился с Иисусом.

– Ну, вообще-то, я никогда его не видел, – ответил Эверетт, – я не знаю, какого цвета у него кожа, и не знаю, какого он роста.

– Ты никогда его не видел, – сказал один из слушателей, – зачем ты нам это рассказываешь?

Этот диалог выявил важнейшее культурное различие между пираханцами и людьми, воспитанными в западной традиции. Члены племени оказались, мягко говоря, не склонны к абстрактному мышлению (Эверетт называет их экстремальными эмпириками, эмпириками в пределе). В их реальности существовали лишь вещи, поддающиеся непосредственному наблюдению. Привычной нам концепции сверхъестественной, но не ощущаемой органами чувств сущности у них тоже не оказалось – племя верило в духов, но духи эти для племени были вполне реальны. Они не просто верили в духов, они видели их. Эверетт описывает, как несколько членов племени общались с «духом», которого сам ученый видеть не мог; в другой раз Эверетт чуть не погиб, согласившись по просьбе племени отпугнуть злого духа, но вовремя обнаружил, что на сей раз злой дух вполне реален, и это ягуар. Не было у пираханцев ни мифов о сотворении мира (лес и река, по их представлениям, существовали всегда и в Творце не нуждались), ни легенд, ни детских сказок. Пираханцы живут только настоящим – для них не существует ни прошлого, живых свидетелей которого не осталось (так что эвереттовские пересказы евангельских историй казались слушателям абсурдными), ни будущего. Точнее, индейцам понятна сама концепция времени, но прошлое без конкретной привязки к настоящему им кажется неважным, а их способность к планированию будущего ограничена умением запастись продуктами на день-два вперед. Журналист из New Yorker Джон Колапинто, отправившийся с Эвереттом в одну из экспедиций, пишет, что маленький индеец сделал из дерева модель самолета, на котором прилетели "белые люди", однако уже через пару дней эта модель, забытая даже автором, валялась в грязи. Улетевший самолет исчез из реальности, которая интересует пираханцев, а значит – исчез совсем.

Сам по себе факт пренебрежения прошлым и будущим не является свидетельством уникальности пираханцев. Схожие культурные особенности исследователи наблюдали во многих оторванных от цивилизации обществах и даже выдвинули несколько гипотез, объясняющих этот феномен (одна из самых убедительных заключается в том, что народу, которому ежедневно приходится бороться за выживание, гораздо важнее уметь справляться с текущими напастями, нежели фантазировать о том, что произойдет или могло произойти). Однако язык пираханцев, вернее ограничения, заложенные в него, аналогов не имеют.

Впрочем, вернемся к Эверетту. К 1978 году он освоил пираханский язык настолько, чтобы понимать, что полученного им багажа знаний для работы с пираханцами недостаточно. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. В 1978 году бразильское правительство разорвало контракт с миссионерской организацией, пославшей Эверетта в Бразилию, и у новоявленных миссионеров не осталось выбора: чтобы получить право жить рядом с племенем, супруги должны были доказать, что занимаются научной работой. Эверетт поступил в государственный университет Campinas в Сан-Паоло (UNICAMP), где познакомился с теориями Ноама Хомского, человека, под сенью работ которого оказалась вся современная лингвистика. Увлечение Эверетта идеями Хомского привело к тому, что посвященная языку пирахан диссертация, которую Эверетт защитил в 1983 году, была написана с позиции убежденного хомскианца. Все не укладывающиеся в модель Хомского примеры Эверетт или «подтянул», дабы практика отвечала теории, или попросту выкинул, потому что объяснить их в рамках выбранной модели было невозможно. В каком-то смысле он поступил со случаями, не укладывающимися в его представление о реальности, так же, как маленький индеец поступил с самолетом.

На переосмысление сделанной работы у Эверетта ушло почти двадцать лет. Все это время ученый продолжал изучать пираханский язык, пытался – без особого успеха, впрочем – перевести-таки Евангелие от Луки на пираханский и пробовал найти другие подходы к изучению пираханского, поскольку модель Хомского, с одной стороны, не позволяла объяснить все особенности языка, а с другой – казалась Эверетту слишком громоздкой. В 1999 году он в очередной раз приехал в Бразилию и понял, что лгать себе нет смысла: равнодушие индейцев к библейским историям, их непонимание метафорической важности событий, предположительно случившихся две тысячи лет назад, странным образом заразило и Эверетта. Он публично заявил, что отказывается от миссионерской работы, поскольку в бога больше не верит. Но разуверился Эверетт не только в религии. Теории Хомского, которые в начале восьмидесятых казались начинающему ученому откровением, тоже перестали быть таковыми. И в частности, теория универсальной грамматики, предложенная Хомским еще в середине 1950-х.

У ребенка на освоение родного языка уходит всего несколько лет, хотя задача перед ним стоит сложнейшая. Во-первых, как правило, ребенка никто языку целенаправленно не учит – он обучается сам, он впитывает новые слова и правила построения предложений, внимательно прислушиваясь к окружению. Во-вторых, в процессе изучения языка дети поразительно редко ошибаются – как правило, детские фразы хоть и могут звучать для взрослого уха необычно, но не противоречат грамматике языка, которую детям в явном виде никто не преподавал. Ребенок постоянно получает информацию о том, как говорят другие люди, однако изучение языка не сводится к подражательству: ребенок способен правильно строить предложения, не имея явной информации о том, какое построение является неправильным. Другими словами, опыт обучения языку – пусть и не очень хорошо изученный – говорит нам, что овладение языком существенно отличается от овладения прочими навыками. Откуда следует вывод: язык не является простым набором реакций на раздражение, а человеческая способность "получать неограниченное число предложений из ограниченного числа слов" заложена в нас изначально, на генетическом уровне. А поскольку языков существует великое множество, логично предположить, что запрограммировано в нас не знание русского, китайского или английского, а некие единые для всех языков принципы и правила, который Ноам Хомский – отец-основатель этого подхода – называет "универсальной грамматикой". Сама мысль, что язык является в какой-то степени врожденным и присущим только человеку умением, разумеется, не нова (об этом писали и Бэкон, и Дарвин), однако в середине XX века в моде были бихевиористы, чья точка зрения на развитие языка была прямо противоположной.