Журнал «Компьютерра» № 36 от 02 октября 2007 года - Компьютерра

"Любопытно, – писал Хомский, – что в истории науки за последние несколько столетий всегда был разный подход. Никто не примет всерьез предположение, что у человека благодаря его жизнедеятельности вырастают руки, а не крылья, или что основы строения тех или иных органов были заложены в результате случайности. Наоборот, считается само собой разумеющимся, что физическое строение организма определено генетически, хотя, конечно, такие параметры, как размеры, степень развития и т. д. будут частично зависеть от внешних факторов… Тогда почему бы нам не исследовать такое проявление умственной деятельности, как язык, приблизительно тем же образом, каким мы исследуем сложно организованные физические составляющие организма?"

Взгляды Хомского оказали колоссальное влияние на современную лингвистику. Теория универсальной грамматики здравствует и сегодня, и хотя она не считается по-настоящему доказанной (собственно говоря, не факт, что она вообще доказуема), множество теорий самого разного калибра построены либо на полувековой давности разработках Хомского, либо на их отрицании. Один из главных аргументов против теории "универсальной грамматики" заключается в том, что четкого представления о сущности этой самой грамматики у нас нет: мы не можем сказать, что возможно в языке, а что невозможно, и все выкладки Хомского не более чем наблюдения, тогда как настоящая научная теория, согласно Попперу, должна быть фальсифицируемой или, другими словами, потенциально опровержимой.

"На самом деле, я спросил Ноама по e-mail, – рассказывает Эверетт, – есть ли в теории универсальной грамматики хоть одно утверждение, которое можно проверить? Ноам ответил, что его теория не содержит предположений. Это область исследования, как, например, биология. Но это не так: вы вполне можете изучать человеческий язык, не принимая на веру универсальную грамматику, но как можно не верить в биологию?"

Тем не менее "слабое место" у неуязвимой теории универсальной грамматики нашлось. Согласно Хомскому, любая грамматика построена на принципах (универсалиях, свойственных каждому человеческому языку) и параметрах (которые от языка к языку отличаются). И одним из этих принципов является рекурсия. Которой в языке пирахан нет.

Миллионы людей не умеют считать и читать, но, как правило, это объясняется недостатком образования. Пираханцев же оказалось невозможно научить счету. В течение восьми месяцев племя присылало к "белым людям" своих детей, однако результаты оказались неутешительны: к концу обучения никто из индейцев не мог сосчитать до десяти, не говоря уже о такой сложной операции, как сложение. Обучающиеся даже не видели разницы между кучками, в которых было соответственно четыре и пять предметов – для них они выглядели одинаковыми. В языке пирахан числительных нет, хотя есть несколько слов для оценки примерного количества чего-либо.

Еще одна странность: отсутствие прилагательных, обозначающих цвет. На языке пирахан вполне можно описать цвет объекта, но только путем сравнения с другим объектом ("Закат видел? Мой машин такой же, только зеленый" – дословный перевод этого анекдота на пираханский невозможен, потому что слова зеленый в этом языке не существует).

И – отсутствие рекурсивных структур в синтаксисе (и, как следствие, конечность языка). Строчка из популярной песни "я обернулся посмотреть, не обернулась ли она, чтоб посмотреть, не обернулся ли я" на пираханский непереводима в принципе, потому что даже для перевода такой простой фразы, как "дом брата Джона", пираханцу потребуется громоздкая конструкция из двух предложений: "У Джона есть брат. У брата есть дом". Но это простой случай – описать же чувства лирического героя песни Максима Леонидова попросту невозможно. Описать последовательность событий ("Я обернулся. Я смотрю на нее. Она обернулась. Она смотрит на меня"), конечно, труда не составляет, но смысл? До последнего времени считалось, что наличие рекурсии – обязательное свойство языка, одно из главных отличий человеческого языка от коммуникативных систем животных. И тут на тебе.

Если принять на веру данные Эверетта – а он является единственным ученым, который вплотную занимался племенем пирахан в течение тридцати лет, – то получается, что затерянное в амазонских джунглях племя самим своим существованием опровергает ключевой тезис Хомского. Но не только его.

"Одно из главных – и чрезвычайно недооцененных – лингвистических открытий, – пишет Стивен Пинкер, автор нескольких научно-популярных бестселлеров, включая переведенную на русский язык книгу "Язык как инстинкт", – заключается в том, что неуниверсальные, выученные, вариативные аспекты языка не позволяют нам судить о культуре, в которой этот язык развивался. Лингвисты набрали невероятное количество свидетельств таких вариаций и зачастую понимают их причины, но все эти причины лежат в самом языке и не являются частью символического или телеологического культурного плана. Существуют SVO-языки и SOV-языки [В предложении на SOV-языке в начале стоит подлежащее [subject], за ним глагол [verb], а потом дополнение [object] – так, например, устроен английский язык. Японский – это SOV-язык, а ирландский – VSO. – Прим. ред.], существуют тональные и атональные языки, языки, в которых можно построить предложение без подлежащего, и языки, в которых этого сделать нельзя, но не существует SOV– или SVO-культур, тональных или атональных культур и т. д. Вариации так же автономны, как универсалии".

Обратное, кстати говоря, в какой-то степени скорее всего верно. Согласно гипотезе Сапира-Уорфа, язык влияет на то, как мы рассуждаем, а значит, на то, как мы видим мир, – и, следовательно, на культуру в целом. Сегодня большинство лингвистов не отрицает связи языка с мышлением, нет согласия лишь в том, насколько эта связь сильна. Впрочем, Пинкер относится к сравнительно немногочисленной группе ученых, которых гипотеза Сапира-Уорфа не убеждает. Но так или иначе, мы действительно не можем судить по языку о культуре, его породившей (такие научные дисциплины, как лингвистическая антропология и антропологическая лингвистика, сегодня, с одной стороны, не в фаворе, а с другой – даже в лучшие времена не давали оснований считать, что культура способна влиять на глубинные свойства языка).

Гипотеза Эверетта одновременно угрожает теории универсальной грамматики и консенсусу относительно независимости культуры и языка. Согласно Эверетту пираханцы не умеют и не могут научиться считать, а также не используют в речи рекурсию не потому, что они, скажем, глупее европейцев, и не потому, что в их языке нет необходимых элементов, а потому, что им это не нужно. И в языке нет числительных и рекурсии по той же самой причине – людям, в сознании которых существует только здесь и сейчас, не нужны усложненные конструкции для описания действительности. Ее прекрасно можно описать и с тем, что есть.

Посеяв в журнале "Современная антропология" (Current Antropology, 2005) ветер, Эверетт пожал бурю. Ноам Хомский с бывшим адептом публично пререкаться не стал, но Дэну Эверетту и без него нашлось с кем подискутировать. Оппоненты пустили в ход даже старую диссертацию Дэна – ту самую приглаженную и подстроенную под теории Хомского версию, которую Дэн Эверетт впоследствии переосмыслил. Впрочем, их несколько извиняет то, что эта диссертация – один из немногочисленных источников информации как о племени пирахан, так и о языке, на котором это племя говорит. Так что рекурсивный вызов диссертации Дэна Эверетта был неизбежен, других данных у лингвистов просто нет (точнее, почти нет – есть свидетельства бразильского этнографа сорокалетней давности и данные, собранные учеными, которых привозил Эверетт, – впрочем, никто из этих ученых языка не знает). Как водится, стороны ни о чем не договорились и расстались слегка недовольные друг другом. Противники Эверетта считают, что его предположения противоречат современным представлениям о развитии языка и его взаимосвязи с культурой. Эверетт полагает, что так называемые современные представления, мягко говоря, неполны, а те, кто отвергает его предположения, только вредят развитию лингвистики.

Не исключено, что членам племени даже польстило бы, что они стали главными героями растянувшегося на два года ученого диспута. Но из-за того, что в синтаксисе их языка нет рекурсии, рассказать эту историю было бы трудно. Отдельную – и, похоже, неразрешимую – проблему представляет перевод и объяснение того факта, что Дэниел Эверетт обсуждал пираханцев с лингвистами, многих из которых никогда не видел: причем трудно не столько объяснить, как он это делал, сколько зачем. В конце концов, о чем можно говорить с человеком, если ты не знаешь, какого он роста?

МЫСЛИ: Взять на испуг