Луч во тьме - Софья Черняк

Поздно Бечером путешественники остановились около покосившейся хатенки:

— Люди добрые, пустите переночевать! — забасил Николай Васильевич.

— Беда, да и только. И ночью покоя нет: то супостаты, то свои, — бубнил за дверью гнусавый голос. Щелкнул засов, и растрепанная седая старушка появилась на пороге. — Да заходите уж, черт носит вас по ночам…

Утром Бойко и Лазебный двинулись дальше. Только к вечеру добрались они до Подола и остановились возле Красной площади. Николай Васильевич посмотрел вверх. Занавеска на окне на втором этаже справа от ворот была задернута: значит, можно.

Бойко поклонился часовому:

— Разрешите к пани Омшанской.

Часовой пропустил их.

Дверь, в которую Бойко пять раз постучал, сразу открылась.

— А-а, Николай Васильевич! — раздался в темноте певучий женский голос, и Мария Омшанская впустила Бойко и Анатолия в квартиру. Анатолий увидел двух мужчин — то были Кочубей и Шешеня. Они сидели за столом. Бойко поздоровался и представил им Анатолия.

— Потолкуйте с ним. А мне, Маша, разреши помыться, — и он вышел вслед за хозяйкой.

Анатолий присел к столу.

— Чай будешь пить? — русый мужчина поднес кружку к самовару, который пыхтел, как паровоз.

— Наливайте, — сказал Анатолий, настороженно оглядывая комнату.

— Ну, давай знакомиться, парень.

Так Лазебный вошел в подпольную парторганизацию «Смерть немецким оккупантам!».

Кочубей доверил Анатолию создание на 49-м километре Житомирского шоссе подпольной группы. Ей было поручено раздобыть продовольствие для партизанского отряда, действовавшего в тех местах.

На следующее утро по Житомирскому шоссе снова брел маленький Анатолий. Он наконец нашел то, что так настойчиво искал.

Дожидаясь Бойко и Лазебного, Кочубей время даром не терял. Вместе с Шешеней они разработали план операции по уничтожению фашистского интендантского склада. Сначала между ними возник спор. Николай считал, что Кочубею нельзя принимать участия в опасных операциях. «Твое дело руководить, организовывать», — настаивал он. Но Григорий категорически заявил, что пойдет вместе с ними.

Примерно с месяц назад отец Сергея Ананичева — Константин Кузьмич познакомился с дворником этого склада — дедом Николаем. Убедившись в том, что старик свой, Константин Кузьмич свел его с сыном Сергеем и Николаем Шешеней. Те быстро столковались с дедом.

Склад был расположен вблизи Киево-Печерской лавры. Старые складские помещения прятались среди вековых дубов. Заборы тянулись до самых днепровских склонов. Тут и жил дед Николай возле будки с двумя огромными овчарками. Склад тщательно охранялся. В воротах стояли немецкие часовые, а по двору бегали овчарки.

И вот настал этот день: вечером склад должен быть уничтожен. Дед сообщил, что все благоприятствует им: на складе собрано много разного обмундирования. Припас он и бочонок с бензином: значит, горючее есть!

До лавры друзья добрались засветло. Залегли на склоне. Высокая, еще теплая от дневного солнца трава хорошо их скрывала. Ждали, пока стемнеет. Наконец наступила темная беззвездная ночь. Ананичев перебрался через забор, чтобы помочь деду. (Сергей уже давно похаживал к деду и сумел приручить собак.)

Кочубей приподнялся с земли. Что там сейчас делает Сергей? Григорий слышал, как в груди колотилось сердце. А может, это не у него, а у Шешени? Григорий тихонько окликнул друга. Николай сказал:

— Как медленно тянется время…

О чем думал Шешеня? Может быть, о том же, что и Кочубей: не в последний ли раз они видели сегодня старого сторожа, Сергея Ананичева, смелого комсомольца, душевного друга? Может, их уже схватили?

Нет, на складе тихо. Кочубей и Шешеня имели оружие, и они готовы были до последней капли крови защищать жизнь старика и юноши.

Собирался дождь. Хоть бы не помешал пожару. Вдруг вечернюю тишину прорезал тихий свист: сигнал Сергея. Кочубей и Шешеня вскочили с земли, приготовили оружие.

В небо взвился огненный столб. На складе засуетились, запрыгали часовые, залаяли овчарки. А Сергей с дедом словно сквозь землю провалились.

— Серге-ей! — не выдержал Григорий.

Шум на складе нарастал. Огонь бушевал. Пламя взвивалось вверх высоким столбом. В ворота влетело несколько пожарных машин. Донеслись автоматные очереди.

…Пройдут годы, на живописных склонах Днепра вспыхнет огонь Славы в память тех, кто спит вечным сном на этой добытой в смертельных боях родной земле. Огонь будет гореть и в честь четырех смельчаков, которые однажды летом 1942 года совершили этот героический подвиг.

До войны здесь цвели розы — красные, белые, желтые. Григорий очень любил эти прелестные цветы, неповторимые в своей чарующей красе. Сейчас роз не было. Но были каштаны, клены, был Тарас Шевченко, были — тихие и безлюдные сейчас — аллеи любимого киевлянами Николаевского сквера.

Каждый четверг Кочубей присаживался на скамейке вблизи памятника Кобзарю и читал, дожидаясь товарищей, которым надо повидаться с секретарем своей парторганизации.

Сегодня должен приехать Ткачев. Шешеня видел одного нежинского машиниста, и тот сказал: «Кузьма передает Павлу, что съездил в Сумы успешно, будет в четверг». Кузьма — подпольная кличка Ткачева, а Павел — Кочубея. К слову, отныне Кочубей уже не Николай Тимченко, а Константин Иевлев. Он решил сменить документы, так как Вера Давыдовна Ананьева заметила, что около их дома на Железнодорожном шоссе второй день вертится какой-то тип. Он постучался к Вере Давыдовне и попросил напиться воды.

— Что, мать, скучаешь? — спросил он. — Сама живешь?

— Сама, сынок, сама. А что, может, вам квартира нужна? — не растерялась Ананьева.

— Да нет, спасибо.

Кочубей решил на Железнодорожное шоссе пока не ходить. Вера Давыдовна, с которой он встретился на Владимирском рынке, передала ему новую рабочую карточку на имя Константина Ивановича Иевлева, инженера управления Киевского железнодорожного узла.

Пожар на интендантском складе наделал в Киеве много шуму. Гестапо свирепствовало. Появление подозрительных людей на Железнодорожном шоссе насторожило Кочубея и всех подпольщиков. Кочубей с Шешеней условились и к Марии Омшанской временно не ходить. Теперь Григорий обосновался на новой конспиративной квартире.

Григорий развернул газету. Что же пишут фашисты в своем грязном листке? Ишь, снова расписывают «рай» в Германии, соблазняя киевлян ехать туда. А это уже из другой оперы: Гитлер прямо говорит, что «каждый образованный человек — враг фашизма». Что ж, тут он, пожалуй, прав. Недаром фашисты закрыли в Киеве все школы.

…На скамью села девушка. Обыкновенная девушка, курносая, круглолицая, светлоглазая. Но ноги… Из рваных ботинок торчали сбитые в кровь пальцы. Видимо, долго шла. Глаза ее устремлены вдаль и как будто ничего не видят. Утомилась? Голодна?

— Издалека ли, девушка? — спросил Кочубей.

Незнакомка вздрогнула и, не глянув на Кочубея, поднялась и ушла.

Чего же ты удираешь? Постой! Останови, Кочубей, эту девушку! Она, бедняжка, с ног сбилась в поисках подпольщиков. Ведь она — посланец Центрального Комитета Коммунистической партии Украины.

Десять дней назад девушка эта сидела в большой комнате и беседовала с товарищами, которым партия поручила руководить партизанским движением на Украине. Каждое слово работников ЦК глубоко западало в душу юной комсомолки Зины из живописного Чугуева, что под Харьковом. Записывать ничего нельзя, все надо запоминать. И она запоминала адреса явочных квартир, куда надо прийти и передать указания Центрального Комитета, узнать, как действуют подпольщики Киева, какая им нужна помощь.

Самолет сбросил связную ЦК КП(б)У Зинаиду Сыромятникову за 400 километров от Киева. Девушка шла и шла по незнакомым, захваченным гитлеровцами городам и селам. Даже страшно вспоминать, как прошла эти сотни километров, как миновала Дарницу, пробралась через Днепровский мост… И вот она блуждает по Киеву и не может найти ни одного нужного человека. Неужели все арестованы? Где коммунисты и комсомольцы, которые летом 1941 года были оставлены для подпольной работы? Где Хохлов, Кудряшов, Пироговский, Бруз? Много фамилий назвали ей работники ЦК, но ни одного из этих товарищей Зинаида не может найти. Кому же она передаст директивы — такие важные и срочные? Ведь речь идет о необходимости изменить формы подпольной работы. Центральный Комитет советует искать связи с народными мстителями, выводить в леса верных людей, помогать партизанским отрядам продуктами, оружием, медикаментами.

Зинаида Сыромятникова вышла на бульвар Шевченко, свернула на Пушкинскую, миновала улицу Ленина и побрела по разрушенному Крещатику.

Так встретились и разошлись Григорий Самсонович Кочубей и Зинаида Васильевна Сыромятникова — два человека, столь нужные друг другу.