Запись-ком на краю поля (запись полковника Франца Курта) - Владимир Иванович Партолин

Полеводы, отметил я теша самолюбие, провожали председателя почтительно стоя, раскатав по бёдрам отвороты бот, теребя и переминая шапки в руках.

– Завхоз, – остановился я на пороге, – соберёшь бушлаты и боты на хранение. Получи мои прогары.

В тамбуре я снял и оставил матросские ботинки. Зяма, выменивал прогары за рыбацкие боты, тащась от выгодной сделки, в шутку преподнёс мне к ботам и эти самые прогары. Чалмы в почтении пальцами обеих рук касаясь, сладким голосом, каким вещали евнухи в султановых гаремах, заверил: – «Носи, уважаемый компаньон. Ботинки новенькие, чистой кожи кенгуру, сносу им нет». Тем же днём провожая парусник, я махал с причала рукой и клял Зяму на чём свет: подошвы ботинок под дождём разбухали – не на квасцах, понятно, уже после Хрона, кожа та выделана. Возмущение моё скрашивала офицерская плащ-накидка на плечах, преподнесённая Зямой тогда же: «Вот тебе ещё к кителю и офицерская плащ-накидка, на синтепоне, стёганная. На вате, извини, не выменять». Я подношение принял, проглотив к «Спасибо» неблагодарное: «Что ж ты, хрон тебе в дышло, к кителю брюки не даришь, в кальсонах одних оставил». Плащ-накидку я и на лето не сдавал на хранение – душу грела.

Спрыгивал с тамбурной подножки, под ноги упала дощечка «ВХОД СТРАЖДУЩИМ», поднял, обтёр от песка и водрузил обратно на дверь. Кто, если не я. Не поднимут ведь, даже Силыч, инициатор пометить колхозные помещения дощечками-вывесками, автор надписей, поленится, пока не распоряжусь. Достал из плащ-накидки комлог, подбил им гвоздики. Корпус гаджета из марсианского коралла цвета железа – крепче земной стали. А запросил время, обомлел: реально бунтовали больше получаса, тогда как показалось что какие-то минуты. Выходит, Чон Ли каким-то образом отключил у всех сознание и вверг в полное забытье. Это после как ураганом пронёсся по трапезной и пропал в кухне. Марпехам «выключил» по глазу, обулся в боты, расставил на столе жбанки, у Силыча забрал связку ключей и спустился в продсклад за жбанами с киселём. Кулеш сварил! Ну, прибежавший с вышки часовой помог управиться. В восторге от догадки я чуть было не вернулся к бунтарям. Вскочил в тамбур и застыл у двери в трапезную.

За пакетом из мутных, рифлёных «в снежок» стёкол видно было плохо, благо плошки горели. Полеводы сидели по своим местам, развёрнутыми от стола к стене, наготове с зажигалкой у рта. Пока ждали, пели хором «И на земле будут яблони цвести». Хлеб один не выпил и не пел, всё жался в углу, всё зырил да дул на болезную руку.

Я сплюнул в сердцах, обулся в прогары и ушёл в колхозное правление.

…Тоскливым взглядом проводив колону из полеводов за проход в «миске», я отмолотил прогарами сейф. В ярости растрачивая весь накопленный в столовке запал каратиста-мастера, проклинал прошедшую ночь, в которую гостил и отбыл в ЗемМарию меняла Зяма, и я узнал об Испытании и предстоящей, возможно, задаче исполнить «миссию бин», выполнить секретное задание в компанию на Землю.

В ночь накануне бунта ни что не предвещало скорой смены моего настроения. Спать я ложился не только пьяным и сытым как говорят от пуза, но и благодарным Богу, так ко времени пославшему на Бабешку парусник менялы, мы уже жили впроголодь.

Зяма привозил полеводам гостинцы, обычно парниковые огурцы и колу. Но самым ценным – потому как для меня спасительным – была посылка нашей 3-тьего взвода доли пайка из съестных кораллов доставляемых роте в ЗемМарию оказией со «Звезды». На продскладе до наступления голода хранились как НЗ. Мне Зяма передавал ещё и «валюту» ****************. Не деньги, так на профессиональном сленге называем портативные многоразовые респираторные фильтры, секретные, пока на испытании и только в оснащении спецназа ОВМР. На прополке, – а это не под куполом-ПпТ, как в деревне, в поле под небом – сунул в нос две таблетки и дыши себе полной грудью. Без фильтров этих – не сразу на месте – минут через десять-пятнадцать загнёшься, в судорогах и блевотине поубористее, чем от перебранной тюльки.

Нашим основным угощением были пельмени «Сибирские», приготовленные Хлебом с Хромым на пару. Стряпничал Хлеб, Хромой на плечах японцев под окном столовки сквозь дырку в парусине инструктировал и советы давал. Хлопцы, толпясь тут же под другими окнами вагона, в щели за процессом наблюдали и облизывались. Кашевар обрезком трубы раскатывал и нарезал кружечками тесто, что вместо фарша будет закладывать, ещё я да завхоз только знали: дарственную тушёнку с островной ягодой вперемежку. Оскомина напрочь перебивала привкус и запашок подпорченного черепашьего мяса. Гости попробовали ради приличия и после предлагали свою снедь, приготовленную корабельным коком. Пельмени слопали полеводы, под водочку. Пили «Твердыню», под конец застолья и нашу «Ягодною» – «фирму», как убеждал пьяных мореходов Камса, на удивление абсолютно трезвый. Ну, его интерес и план понятны: побыстрее напоить гостей и посливать самогонку себе в сливпакет, за то и страдал с полчаса. Поздним вечером я препроводил гостей спать в ветролёт и полеводов загнал в барак, сам же в председательском закутке долго лежал без сна. В гамаке пробавлялся тушёнкой, пока не стало поташнивать – подпорчена, несомненно. В этом меня убеждали Силыч с Хлебом, оба просили до времени банки оставить, на стол гостям подать клёцки из топинамбура начинённые кораллами цвета мяса из НЗ, тушёнку же запереть на продскладе, выморозить там и в День колхозника подмешать черепаху в котлеты из топинамбура. Не поверил, эх, не случилось бы беды в прополочную-то страду. Задремал было, но уснуть не дал каргоофицер. Козырнув, он извинился за вынужденное ко мне в закуток ночное вторжение и объявил о неурочном экстренном – пока у берега не заштормило – убытии парусника. Попросил последовать за ним к причалу – патрон приглашает попрощаться до осенней навигации. Ветролёт к паруснику у причала уже убыл. Прощай сон, как им не пожертвовать ради «уважаемого компаньона». Обулся в прогары и потопали к Мирному, там, в стороне от деревни, крошечная бухточка отведена под отрадновский причал. Из барака выбрались через потолочный в крыше люк, чтоб полеводов, храпевших за занавеской наперегонки, не потревожить. Подходили к лестнице с крыши, козырнул часовому на наблюдательной вышке, отдававшему мне честь. Не забыть всыпать по первое число, пост покинул «звёздочку» покрутить. Сменится, фига с два огурцов получит – распустил Кабзон салаг. Пришли к причалу, провожатый не пригласил на сходни, а предложил помахать только рукой патрону, появившемуся в окошке капитанской рубки. Помахал, переминаясь с ноги