Тяжелая рука нежности - Максим Цхай

Что вот делать с ней?..

Она приезжает издалека, когда не зову. Напевая песенки, прибирается у меня в доме, невзирая на мои протестующие крики. Варит, парит, чистит, остается…

А утром садится в машину или на поезд – и возвращается к себе.

Мирится с моими связями и влюбленностями. Только чуть дрогнут губы, и снова улыбка на лице.

Милая девушка, хорошая фигурка и достаточно редкий тип лица – похожа на эльфа, только острых ушек не хватает.

Несколько раз говорил с ней, достаточно серьезно. Я не барин, что бы там ни болтали, да и свинство это. Один раз даже прогнал.

Молчит. Улыбается и молчит. И приезжает снова.

Вот ее улыбка сфинкса меня больше всего и пугает. Что бы я ни делал, где бы ни шлялся, она следует за мной, не мешает, только иногда подойдет, за руку потрогает – и снова к девочкам. Она легко сходится с людьми.

И улыбается. Дескать, все равно наша возьмет.

Она опасна – типично немецкий менталитет, небольшой, ладный танк. Самоходка с дальним прицелом. А чего? Сделала карьеру, всё сама, своим горбом, и тихо прет дальше…

Может быть, я для нее нечто вроде кандидатской?

Когда она приходит со мной в клуб, садится там в уголок, посасывает коктейли. Я могу делать все что угодно. А как только набуянюсь, нагуляюсь и наржусь, она берет меня ласково за руку и везет домой.

Моя квартира благодаря ей приобрела наконец жилой вид. Она попросила разрешения повесить занавески – вешай, что мне, жалко? Хотела оставить чемодан с личными вещами – ну это уж дудки! Никаких дислокаций на территории.

Мне звонят – она деликатно уходит в другую комнату. В диско набегут бывшие и потенциальные – улыбнется, тоже отойдет…

– Слушай, ну тебе не надоело уже, а?

– Нет, я пока права не имею возмущаться.

– Ты и не будешь его иметь.

– Посмотрим…

Но что самое смешное – я к ней привыкаю. К чистоте дома, к куче вкусностей на столе, с запасом еще на три дня после ее отъезда – это мне-то, всегда проявлявшему к еде равнодушие. Тихой сапой прикормила!

Сидит в диско одна; в прошлый раз стал к ней клеиться какой-то лысый тип.

Я подошел, послушал.

– Вы такая необычная девушка!

– Да, и мой мужчина тоже необычный.

– А где он? Конечно, необычный – такая женщина с ним, а он шатается где-то!

Задело за ретивое.

– Вот он я!!!

– Э-э-э…

– Это моя женщина.

– Все, понял, ухожу.

Смотрю на нее – глаза светятся торжеством: «Я – твоя женщина!» Просто профессор, после серии опытов получивший желанный результат. Я прикусил язык, да поздно – теперь она так подписывает письма.

В прошлый раз делала генеральную уборку, а я прикидывался, что сплю – «Видишь ли, у меня ночной режим…» Гляжу из-под прищуренных век – шурует она шваброй под диваном, и выпрыгивает оттуда губная помада.

Нахмурилась чуть и… деловито закатила ее обратно. Тут я уже не выдержал и начал корчиться от хохота под одеялом. Она ничего не сказала, только «забыла» у меня свои бусы. В ванной, в укромном месте…

Не знаю… Все это смешно, но и напрягает уже слегка.

«Что тебе нравится?» – «То же, что и тебе».

«Что тебе заказать?» – «То же, что и себе».

Да елки-палки!

В субботу вызвонил Алекса – выручай…

– Слушай, я заменять тебя не буду, я влюблен.

– Беспредельщик ты бесстыжий, не о том я! Скажу ей просто, что приезжает старый друг – пить будем. Она меня пьяного боится.

– Аллё… ты знаешь… Алекс приезжает, мы давно не виделись…

– Ну и пожалуйста! Будем ватрушки печь!

– Да мы с ним пить будем! Много!

– И я с вами.

Зарабатывает она хорошо, муж ее тоже, а в прошлый раз приехала, натанцевалась в клубе – сапожок каши запросил, старые сапожки-то.

Мужья – скоты чаще всего. Что, нельзя сапоги молодой жене зимние купить хотя бы раз в год? В чем ей ко мне-то ездить?..

А глядишь – по-человечески относился бы, и меня в ее жизни не было бы.

Заклеил я сапожок на скорую руку. Счастливая!

Теперь пойдем выбирать ей сапоги, куда деваться-то. Коли муж не заботится, придется мне. А я уже нацелился на зимние байкерские казачки с высоким верхом. Дорого, но еще неделька, и взял бы. Фиг теперь.

Так-то вот. Сапожник я теперь без сапог.

Тревожное настроение. Словно в отлаженном механизме откололся один зубчик на шестеренке: вроде бы все под контролем, все в порядке, но время от времени проскальзывает что-то. Это не сбой еще, но совершенной работу уже не назовешь.

Иду по городу, смотрю на людей, подставляю лицо ветру, и мне нравится, как он треплет волосы – пустяк, но в то же время появляется неодолимое желание быть подхваченным и стать частью его. Завидую оберточной бумажке, кружащей в его дыхании; соринке, влекомой по гладким камням мостовой Кобленца.

Все приобретает некоторую кинематографичность – идти вот так, одетым во все черное, и вдруг, начиная с развевающихся по ветру волос, собраться, сгуститься и вылиться в форму ворона, взмахнуть руками-крыльями и улететь. Не куда-то. Не к кому-то. Просто – улететь.

– Алекс, пить не будем.

– Как это не будем?! Давай завтра!

– Ты же знаешь – завтра не наступает никогда.

– Ты прав! Завтра не бывает! Нужно жить здесь и сейчас! Значит, так, сперва берем пива…

– Алекс… вот после таких ситуаций мне кажется, что у меня с головой не все в порядке…

– Зачем ты на себя наговариваешь?

– Так у меня ни одной кости на лице целой нет, моей башкой в футбол играли.

– Да ну, тогда ты должен быть страшный.

– Надо быть искренним как минимум с самим собой. Начнешь врать самому себе – будешь как Лимонов. Если ты ненормальный, надо себе в этом честно признаться.

– Можно сказать правду, но по-разному. Например, Макс – шизофреник. Или проще – человек творческий.

– Макс, а что такое «миссионерская поза»?

– У Ани своей спроси.

– И спрошу! Аллё…

– Ну что, узнал у нее?

– Ага! Оказывается, все просто! А я всегда думал, что это… ну… как-нибудь, например – она не дает, а он над ней кадилом машет…

– Жизнь хороша, уф, жарко, я пива принес… Макс, ты что такой?

– Так, душа сегодня немного болит.

– Ха! Нет такого органа.

– Раз болит, значит, есть.

– Ну что тебе грустить-то?

– Физически я восстановился, эмоционально еще не совсем…

– Пф-ф! Не знаю таких слов. Нет у тебя проблем – всё ты выдумал.

– Да только за последние полгода я развелся, сменил место работы, дважды меня чуть не убили, две женщины отказали мне, третья завела роман на стороне, меня окружают одни девки-однодневки и бородатые мальчишки, налепившие из дерьма игрушек и играющие ими в войну! Как ты думаешь, это действует на нервы?

– Ну, завел шарманку! А хочешь, я тебе ее поломаю? Ты теперь свободен и дважды жив, у тебя два новых места работы. И радуйся, что бородатые мальчишки – твои верные друзья. А девки у тебя какие!

– Не хочу ничего.

– Как? А пива?

– Пива, насколько я заметил, уже нет.

– А… хм… да. А хочешь мороженого?

– Не хочу я мороженого! Ничего я не хочу.

– Ну и сиди жалей себя, а мне сейчас Анечка позвонит… Ой, алё, здравствуй, любовь моя, я так по тебе скучал, дышу тобой, думаю о тебе, погода чудесная, только Макс грустный… Макс! Аня говорит, что ты козел и придурок.

– Кто козел?!!

– О, Макс ожил! Подожди, солнце мое… Ну что, Макс, кто за пивом идет?

– Ладно, я пойду, тебе пиво, мне мороженое…

– А Ане?

– Ну что Ане? Цветы, конечно.

И еще одной досвидос. Нет, спасибо за все, конечно. Три месяца, больше связи не держатся. А я виноват? Ну не переношу я вранья да женских выкрутасов. Господи, ну была бы она просто дура! Просто красивая дура, и все. Я бы ее выгуливал, холил, красивые игрушки покупал.

В доме у меня все просто и довольно красиво, так и она сидела бы на диване, тоже вся такая красивенькая, и листала бы книжку с картинками.

Тихо было бы, спокойно. Фотомодельки, они ж такие: посадишь на стул, ручки сложишь – сидит, улыбается. Посадишь себе на колени – улыбается, обнимает. Ей и так хорошо, и эдак неплохо.

Пришли бы в гости, я б ей сказал: «Зайчик, молчи только». Все равно полезла бы в разговор. «Марш в угол, лицом к стенке на полчаса!» Она бы там поплакала немного, а потом глядишь, в косяке трещинку интересную нашла, стоит, ковыряется, улыбается уже.

Приходил бы я уставший после работы, а она мне волосы тонкими пальцами гладила бы, тихо мурлыкая всякую ерунду. Катал бы ее на мотоцикле, она бы глаза жмурила, а потом улыбалась.

Да и пускай она не умеет готовить и капризничает, была бы только тихой да ласковой.

Сидела бы у меня на коленях, свои длинные ножки свесив. Мне же больше и не надо ничего.

Ну и пусть она дура, родила бы мне дочку – я бы чувствовал, что у меня два ребенка, и был бы счастлив.

Счастлив, черт возьми…

«Самурай из всех путей выбирает тот, который ведет к смерти».

Понял одну важную вещь. В этом правиле Бусидо заключен смысл более глубокий, чем кажется на первый взгляд. Не о стремлении к смерти говорится здесь, а об осмысленном подходе к ней.