Стеклянный корабль - Юрий Самсонов

В душе аптекаря закипала горечь.

– Трудно жить в этом мире, – сказал он г-ну Доремю.

– Вы правы, – подтвердил тот смиренно, – при нынешней дороговизне…

Аэротакси зависло над площадью, как стрекоза над колодцем. Раньше предполагали, что оно сядет на крышу гостиницы, где имелась специальная площадка, и толпа пережила мгновения паники, когда винты зашуршали над торговыми рядами, над головами людей. Ветер погнал смерчи пыли, шлака, кусков бумажного шпагата, капустных листьев, целлофановых пакетов. В окне ратуши хлопнула форточка, брызги стекла осыпали тех, кто жался к стене.

Телеоператор, свесившись из люка, снимал панораму площади миниатюрной видеокамерой. Эти кадры сохранились. Мы видим, что в центре площади остался только духовой оркестр г-на Доремю. Музыканты съежились и зажмурились, прижав ноты к пюпитрам. Инструменты мутнеют от пыли…

Г-н Эстеффан также порывался совершить попытку к бегству, но мужество маленького робкого соседа, который не покинул своего поста, заставило его устыдиться.

– Сейчас увидим наше лучшее достояние! – все еще обуреваемый мизантропией, прокричал он в ухо г-ну Доремю, силясь удержать на голове парадный цилиндр, и г-н Доремю в душе осудил г-на Эстеффана за иронию, переходящую в радикализм. Но вслух ничего не сказал был слишком занят, спасая от ветра свою грандиозную шевелюру.

Аэротакси – полудирижабль, какие были в ходу в описываемую эпоху, – медленно опустившись, осело на треногу, обутую в шаровидные башмаки. Лопасти перестали вращаться. Дверца-трап опрокинулась вниз, по бокам ее, звякнув пружинами, встали тонкие дюралевые перильца.

Г-н Доремю просиял восторгом и преданностью: на верхней ступеньке трапа, держа шляпу в руке, появился г-н мэр!

Дорожные невзгоды не оставили на нем следа. Он был свеж, опрятен, чисто выбрит; неизменный платочек в нагрудном кармане сверкал всегдашней белизной.

– Прошу приветствовать представителей прессы! – сказал мэр встречающим, без церемоний извлекая из люка телеоператора, который тут же уставился на публику немигающим глазком своей камеры. – А это, – мэр приобнял за талию второго приезжего, выскочившего следом как чертик из коробочки, – корреспондент ведущих столичных газет, радио и телевидения. – Тут он назвал совершенно незнакомое имя.

Г-н Доремю взмахнул палочкой, оркестр грянул марш "Возвращение на родину".

– Спасибо, спасибо, друзья! – повторял мэр, ведя приезжих сквозь толпу и с чувством пожимая протянутые руки. – Примите мою искреннюю благодарность, господин Доремю! – Г-н Доремю осторожно коснулся его пухлой прохладной ладошки. – Мы здесь ценим искусство, – сообщил мэр репортеру. – А вот господин Эстеффан! Надеюсь, вы не ослабляете усилий? – Г-н Эстеффан, слегка осипнув, подтвердил, что не ослабляет. – Труд, неустанный труд! – кивнув, проговорил мэр. – Господин Эстеффан – надежная наша опора. – Потрогал платочком щеки, хотел было вытереть лоб, но спохватился, засунул платочек снова в прозрачный пакет, водрузил в кармашек, скосил глаза – видать ли уголок, – вторично пожал руку г-ну Эстеффану и вынудил сделать то же репортера, сказал, что рад их знакомству. Г-н Эстеффан не упустил сличая пригласить г-д журналистов на свой званый вечер. Затем процессия проследовала к двери ратуши, где, стоя навытяжку, ее приветствовал сержант Дамло. Тут мэр надел шляпу, козырнул по-военному, снял шляпу, обменялся с Дамло рукопожатием.

– Наша гордость; полицейский, который обеспечивает полное спокойствие и порядок во всем городе. Происшествий нет, Дамло? Ни единого?

– Так точно! – отрапортовал Дамло. – На участке соблюдается порядок!

В двери появилась секретарша с букетом роз, и у г-на Эстеффана внезапно перехватило дыхание. Предчувствие не обмануло секретарша получила поцелуй, да такой звонкий, что Дамло – и тот ухмыльнулся, потер ухо, в котором висела серебряная серьга. Раздались смех и аплодисменты "Я скажу ей: я знаю теперь, кто он.., его имя!" – думал свирепо г-н Эстеффан, забывая, что не может ни на что более претендовать. Но заметил, что все семейство булочника вдруг на него уставилось, словно рыбы сквозь стекло аквариума, только старшая дочь, незамужняя, скромно потупила глазки. Аптекарь вздрогнул, будто пойманный, с омерзением ощутил липкость своей кожи и, сам удивленный, услыхал свое собственное запоздалое неестественное хихиканье. Рыжие бровки г-на булочника подпрыгнули. Г-н Эстеффан надумал объясниться.

– Я думаю, только в нашем городе, в патриархаль. – шум мотора и жужжанье лопастей, к счастью, смяли конец его речи, в которой не было ничего, способного смягчить г-на булочника, но наверняка содержалось бы нечто для того, чтобы пуще его раздражить; г-н булочник непременно обнаружил бы именно это, если бы даже в словах предполагаемого зятя не имелось вообще никакого смысла…

Г-н мэр вывел на балкон приезжих, туда устремились все взоры; г-н Эстеффан независима откашлялся и последовал общему примеру.

– Друзья мои, – сказал мэр, – не хочу вас обманывать: я не заработал этой пышной встречи! Я посетил лиц, которых надлежало посетить, и ознакомил их с проблемами нашего города. Это не вызвало интереса. Никакого сочувствия, хотя я не жалел аргументов, бесспорных.., и спорных, могу здесь в этом признаться! Пусть наши гости оценят мою откровенность. Пусть они знают, что, несмотря на небольшие разногласия в религиозных делах, мы здесь – одна семья, и скрывать нам нечего! – Он сделал короткую паузу. – Что услыхал я в ответ? – Голос его накалялся. – Одни увертки! Времена, мол, тяжелые для всех. Обязательства перед союзниками, расходы на оборону, экономические затруднения… Будто не знаете, о чем вечно твердят эти люди, едва заведешь речь о деньгах. Я добрался до господ из союзной ассамблеи. Они оказались не лучше наших доморощенных бюрократов. Короче, новых ассигновании не ждите, чрезвычайных расходов нам тоже не возместят. – На площади поднялся ропот. Г-н мэр взмахнул кулаком. Голос его загремел. – Труд, неустанный труд, который возродил этот забытый уголок, приобщил его к бодрому делу прогресса ради процветания, смею сказать, всей страны, наш труд остался незамеченным, неоцененным, выброшенным на свалку! – Ропот усиливался. – Не слышу, о чем вы там толкуете, но легко догадаться! – Он улыбнулся весело и щедро. – Хорошенького вы мнения о своем мэре, черт вас побери! – Он переждал смешки. – Неужели вы думаете – этим кончилось? Как бы не так! – Г-н мэр вновь стал очень серьезен, даже суров. – Пришлось искать поддержки у частных лиц, у фирм. Обойдемся, без имен. Дело делается. Коли о нас не думают, позаботимся о себе сами, только будем ли делиться, вот вопрос! – Он погрозил кому-то в воздухе, давая понять, что надежды на дележку напрасны. – Мы обратимся прямо к публике, пусть она рассудит, достойны ли мы внимания. Вот! – он поднял над головой книжицу в яркой обложке. – Пусть кто хочет называет это рекламой, нам наплевать! Господин Эстеффан, получите свой экземпляр бесплатно! – Мэр швырнул книгу вниз, в толпу. – Эй, эй, не разорвите, успеете наглядеться, в багаже достаточно!.. – Видеокамера проследила путь книжки к рукам г-на Эстеффана, который прямо-таки расцвел, но чего-то и испугался. – Мир услыхал о нашем городе, он видит его сейчас с помощью Друзей, которых, можно сказать, привела сюда молва! – Г-н мэр указал на репортера и оператора. – Мы, с божьей помощью, не дадим заглушить эту весть! Эй, мадмуазель, вручите-ка дары! – Секретарша вынесла на балкончик стеклянный поднос, на коем обыкновенно стоял графин воды в кабинете мэра, а теперь лежали два огромных ключа из пластмассы. Они могли развинчиваться, обнаруживая вделанные внутрь плохонькие штопоры. – А теперь дадим им возможность ознакомиться с достопримечательностями. – Приобняв гостей за талии, он выпроводил их с балкона и обратился к толпе, сменив строгий торжественный тон на деловую скороговорку. – Только не воображайте, будто клецки сами запрыгают в рот! Придется поработать. Есть у меня кое-какие мыслишки, пускай другие тоже покумекают. Господ советников прошу на заседание. Остальных благодарю за честь. Не тратьте больше времени на болтовню со своим непутевым главой! – Мэр хлопнул себя по редкой макушке. – Доремю, сыграйте-ка на прощанье что-нибудь бодрящее: состояние бюджета пока что этого требует! – Он подмигнул и засмеялся.

Выходя на площадь под звуки марша "Вперед, вперед, на бой, на бой!", репортер подумал: "Ну и гусь!"

Звереныш был счастлив: стоя на задних лапах, он поджидал, когда поля шляпенки сплошь покроются математической абракадаброй, он обдирал и, всасывал эту премудрость, и шляпа становилась как новенькая, а посетитель, протянув руку, произносил механически: "Коллега Рей, Дайте мне карандаш!" Вступать с ним в разговоры не имело смысла, он ничего не слышал и не видел, кроме своей шляпенки и огрызка карандаша.