Люди и те, кто против них - Алексей Кошкин

«Побережье и Остров не менее жестоки, чем Великодержавия, — клялся он себе. — Это случайность, неисповедимость рока, что Остров спас меня от гибели. Кстати, не удивлюсь, если меня везут в качестве заложника». Пол был небогатый человек. Он еще был должен компании по благоустройству половину стоимости нового бассейна. «Будут платить фонды, — вдруг успокоился он. — А вообще-то островитяне не кажутся мерзавцами… м-да… и все-таки, не кажутся. Просто солдаты. Они меня даже не ударили».

Тут что-то с ним случилось. Он закачался и обхватил себя за плечи, не почувствовав прикосновения собственных ладоней.

— Дерьмо, — прошептал он.

Это голод, это голод… Или просто слабость?

«Сейчас бы домой… Или в Галлию…» Он попытался, опустив подрагивающие веки, снова представить галльское солнце — много солнца, зной на площади Сен-Мари, как он лежит на раскаленном граните, потягивая из банки «Крокодайл». Где-то в трех шагах его велосипед (надо повернуть голову); в последнее время нередки веселые кражи велосипедов, их находят только назавтра, за два квартала обычно. Кто-то смеется у фонтана — это девушки в купальниках пристают к полицейским. Пол лениво помахал лейтенанту Пасье, тот прищурился против солнца, узнал.

— Приятного отдыха, господин журналист! Как поживаете?

— Как видите, полеживаю себе, лейтенант, — улыбнулся Пол.

— Давно вас не видел.

— На Темное море ездил, лейтенант. Тревожно там было; вот, отхожу потихоньку.

— Мы идем вечером к госпоже Лили. Не составите компанию?

— Вы очень любезны, лейтенант. Благодарю за приглашение.

Зной и сон.

Пол вздрогнул и приподнялся. Его встретило свежим черным ветром, несущим едкий запах чего-то знакомого. Скрип двери разбудил его. Тут он вспомнил ту неопределенную ситуацию, в которой оказался, секундой позже пришел каверзный ужас плена, потом — неожиданность спасения. «Монсеньер, теперь давайте выпьем», — пробормотал он и вдруг понял, что на него смотрят.

— Приплыли? — спросил он у неподвижного силуэта.

— Ну и вопрос… Конечно, нет, — шепотом ответили ему. — Говорите очень тихо. Хотите воды?

До его груди дотронулись твердым.

— Вот черт… Как кстати! — пробормотал Пол и схватил бутылку. Он сделал три долгих глотка, передохнул и сделал четвертый. Тем временем дверь закрылась, тот, кто принес воду, остался внутри.

Отдавая бутылку, он наткнулся на теплые женские руки.

— Мисс? — удивился он. — Вы из команды шхуны?

— Нет, не из команды, — ответил тот же шепот. — Какая разница? Вы кое-что должны узнать прямо сейчас: большая удача, что вы иностранный журналист и попали к нам. Знаете, что с вами хотели сделать наши враги?

Он только чертыхнулся; она тоже.

— У вас шок? Вы что-нибудь соображаете? Ладно, плевать. Лишь бы вы не кричали и не бунтовали, не то вас пристрелят.

Пол помолчал.

— Свет нельзя зажечь?

— Ни в коем случае не зажигайте свет и не высовывайтесь наружу. Ложитесь спать.

— У вас есть еда?

— Потерпите без еды, — был ответ. — Всем пока не до вас. Вот только вода… Оставьте ее себе.

Открылась и закрылась дверь.

Пол снова напился воды и сразу почувствовал, как заболело все тело. И несомненно, эта солдатня, что его пинала и валяла по полу, была способна добиться большего результата. Он и правда вдруг захотел спать, забыв о еде; нащупал в темноте то ли куртку, то ли пиджак и натянул ее, после чего улегся на пол и закрыл глаза. «Будем надеяться на лучшее… Или нет, не на лучшее, а просто на хорошее — о лучшем пока вообще не думать. Лучше бы тебе, Пол, вообще пока ни о чем не думать…»

И все-таки в каюте было сухо и тепло. Пол пощупал дверь; она была обита войлоком. И щелей в стенах не было. Пол видел только приоткрытое окошечко в двери — оно было квадратным и выглядывало, как он понял, параллельно палубе по направлению к корме. В окошечко заглядывало черное небо и иногда — яркая звезда.

И весь последующий день его никто не тревожил! Словно все забыли о нем. Оставалось только спать. В каюте было темно, света из окошечка не хватало. Пол не решался сам напоминать о себе. Однажды его растолкали и насильно отвели справить нужду, Пол подчинился без энтузиазма — кажется, почки ему временно отказали. «Хорошо бы — временно…» От ощущения неопределенности, осознания опасной близости вооруженных людей, которых боялась и ненавидела вся Великодержавия, на Пола опустился непроницаемый колпак тупости и равнодушия. Он никому не хотел смотреть в лицо.

Сквозь эту тупость он слышал волны, хлопанье парусов, команды рулевого; однажды донеслись чьи-то тревожные возгласы: кажется, на горизонте увидели противника. Шхуна сделала поворот и пошла, как ему показалось, гораздо быстрее. Но Пола это не касалось. Он все время засыпал, и больше не думал о еде.

Когда он проснулся в последний раз, окошечко было закрыто. Отупение прошло, зато появилась досада. Все-таки его персоне должно быть уделено больше внимания. С каждой минутой все сильнее давила неизвестность. «Снова пленник? Или свободный?» К своему последующему стыду он помянул директора Синьоретти и пожелал ему таких же неприятностей, в которые попал сам.

И вот на него обратили, наконец, внимание. Открыли дверь и шагнули в каюту. Пол едва успел проснуться, как его схватили за бока сильные руки, повернули и короткими движениями обшарили с ног до головы. Пол не смог разглядеть этого человека, а тот уже исчез.

— Меня уже обыскивали, — сказал ему вслед Пол, ошеломленный таким профессиональным обращением, напомнившим офицеров ВСБ. На душе стало еще неспокойней.

И тогда, как будто его сны продолжались, Пол услышал альбионскую речь, слегка искаженную произношением, но вполне свободную.

— Эй, мистер, вы проспали целый день. Настало время прояснить ситуацию. Вы в моей каюте и в моих руках. Надеюсь, это звучит не слишком оскорбительно.

Это и была та девушка, застрелившая четверых офицеров. Ее имя Юнче Юзениче. Национальности у нее нет. Ей около восемнадцати, и у нее каменное сердце, хотя давно уже никто не приближался к нему — а вдруг теплое?

В городе злом и не только

В пригороде Злого, на Побережье, подростки встречали поезд из столицы. Когда он приходил, они садились в него, ехали до конечной станции, предлагали пассажирам брошюры, газеты, а также сладости и пиво. Четырнадцатилетнему Хасани труднее всего было не попробовать пива. Он был потный, ловил блох и матерился. Кто-то в суматохе посадки дал ему по роже и расшатал зуб; воспалился почему-то глаз; товар не расходился — никто не покупал пряники у некрасивого возбужденного парня, без пуговиц и носков, с обкусанными ногтями. Он шатался по вагонам и давно был как зомби. Взгляд его блуждал.

Что-то, непонятное ему, раздражало Хасани все сильнее, а что это было, задуматься было лень. Чувства его затупились до предела; они были словно забитые липкой грязью вентиляционные отверстия на потолке.

— Таким образом, сударь, вы занимаетесь здесь ерундой, — говорил ему вкрадчивый голос. — Торгуете газетками «Наша правда» и «Сила единства». Никто не купит эти газеты. Всем и без газет известно, что наш Президент хороший, а их — дрянь и мозгляк. Все и так знают, что Остров надо замочить. Непреложная истина то, что деньги из Великодержавии украли работники «Бюро Свобода» вместе с редактором газеты «Независимость». Только почему простые люди, пассажиры, должны платить тебе за эти истины? Только потому, что тебе нечего есть, или потому что тебе не хватает на курево? Беги к морю, поплавай! Наплевать на эту бумажную дрянь. А твое жалкое пиво — давай употребим его по назначению. Или выкинем к чертям из тамбура и посмотрим, как разлетятся по сторонам света его позорные ядовитые капли!

Наконец, Хасани в изумлении обернулся. За ним шла девчонка ниже его ростом, с золоченой сигареткой в насмешливых губах. Она была остроносая и глазастая, с пушистым ежиком бесцветных волос. И гораздо более загорелая, чем он. Хасани округлил глаза:

— Что? Ты, считай, напросилась!

Но он не решился сразу ударить ее. Полная неприятностей жизнь мальчишки научила его сначала думать, потом бить. И появилась странная закономерность — чем чаще он думал, тем реже бил.

Хасани провел рукой по уставшему лицу, с чувством, что дурацкий мираж испарится, или хотя бы обретет какой-нибудь привычный статус. Однако ничего не изменилось, кроме того, что в руке у него была теперь такая же сигарета, как у девчонки. Щелкнула и спряталась зажигалка.

— Покури и послушай, — разрешила девчонка. — Эти газеты несут ложь. Твоя душа все тяжелее от них. И не только твоя. Именно поэтому я их предам огню. Так будет по справедливости. Вот у тебя красный глаз — почему? Да из-за газет, из-за газет; Бог все видит!

— Но при чем здесь газеты? — спросил Хасани, быстро и с любопытством затянувшись дымом. Он пах, как непонятное слово «будуар». Девчонка усмехнулась.