Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

Обыск произвели на другой день после ухода караула. В результате отобрали восемьдесят восемь пудов муки, принадлежащей банковскому кооперативу. В моей квартире обыск был весьма слабый, и ровно ничего не отобрали. Скверные ощущения приходилось переживать во время этих обысков, так как, с одной стороны, никто не знал, что запрещено хранить, а с другой – трудно расстаться, скажем, с сахаром, который на рынке нельзя было достать и жить без которого тяжело. Помню декрет коммунистов, запрещающий иметь более двух смен белья и одни сапоги. Все это приходилось прятать и переживать тревожные минуты, когда «товарищи» подходили близко к укромным местам.

В области финансовой следует отметить усиленную деятельность печатного станка. Кредиток не хватало, несмотря на появление совершенно непригодных по виду, без всяких номеров и подписей разменных знаков казначейства сорока– и двадцатирублевого достоинства, получивших наименование «керенок». По справедливости их следовало бы назвать «бернадками», по имени выпустившего их профессора Вернадского в бытность его министром финансов.

Кредитных знаков настолько не хватало, что впервые начали выпускать «зеленые деньги», называемые так по их расцветке. Называли их и деньгами «с баней» – на кредитках вместо портретов государя довольно неудачно была изображена Государственная дума. С самого начала публика, хотя и не отказываясь их принимать, относилась к ним с меньшим доверием, чем к царским деньгам. Нетрудно было предсказать, что закон Грехама вступит в силу. Так и случилось: царские деньги, как лучшие по исполнению, стали оседать в крестьянских кубышках, чем еще более способствовали денежному голоду.

С грустью следует отметить и начинания в области финансов Шингарева, на которого с такими надеждами взирала вся Россия. Особенно неудачной оказалась шкала прогрессивного подоходного налога, достигавшего девяноста процентов прибыли. При падении курса кредитного рубля это не только сводило к нулю конечную деятельность крупных торговцев и промышленников, но и делало ее убыточной. Стоимость основных капиталов, исчислявшихся ранее в золоте, сократилась на одну треть.

Ясно, что буржуазия начала скрывать свои доходы. Особенно способствовал этому закон, предоставивший податным инспекторам право запрашивать банки о состоянии счетов клиентов и делать выборки из книг, что ранее было доступно только судебным следователям. Покончив таким образом с «коммерческой тайной», шингаревский закон способствовал финансовой разрухе: капиталисты перестали вносить деньги на текущие счета, что значительно сократило чековое обращение.

Интересно отметить то обстоятельство, что цена золота в слитках, дошедшая в конце 1916 года до четырнадцати-пятнадцати рублей за золотник, в самом начале революции начала падать и снизилась до десяти-одиннадцати рублей. Это объяснялось отнюдь не поднятием курса кредитного рубля, а уверенностью, что будет введена монополия на золото.

К этому же времени следует отнести и образование Совета съездов банков и образование банковских комитетов в провинции, иначе говоря, началось объединение акционерных банков. В то время в Екатеринбурге, помимо Государственного банка, Городского банка и Общества взаимного кредита, не входящих в Банковский комитет, функционировали отделения нескольких столичных банков – это Сибирский банк, управляемый Г.А. Олесовым; Волжско-Камский, управляемый мною; Русско-Азиатский банк во главе с Г.П. Тяхтом; Русский для внешней торговли банк с управляющим Г.Г. Шварте; недавно открытый Азовско-Донской банк, управляющим которым состоял В.Ф. Щепин, и Петроградский международный банк во главе с М.М. Атласом.

На первое заседание Банковского комитета мы собрались в Сибирском банке. Олесов был старейший из нас и по возрасту, и по выслуге лет. Будучи управляющим банком, он состоял и членом совета Сибирского банка. Поэтому я и предполагал, что именно Олесов будет выбран председателем. Но случилось иначе: он получил только два голоса, из которых один мой. За меня же подали голоса все остальные, почему я и оказался на этом ответственном посту.

Очень часто на заседания Комитета приходили и управляющий Государственным банком Василий Васильевич Чернявский, и управляющий Городским банком Комнадский. Оба не имели официального права голоса. Но к голосу Чернявского все прислушивались более, чем к остальным, так как банки находились в сильной зависимости от Государственного банка.

Кончина Исполкома

Комитет общественной безопасности просуществовал не более трех месяцев и умер естественной смертью. Наши левые коллеги по Исполнительной комиссии, рьяно ее посещавшие, стали постепенно охладевать к работам и кончили тем, что, являясь к началу заседания, демонстративно удалялись, как только председатель объявлял заседание открытым. Проделав эту демонстрацию два раза, они совершенно прекратили свои посещения комиссии. Заседания же Комитета они посещали еще с месяц и кончили тем, что внесли проект слияния Комитета общественной безопасности с Советом рабочих и солдатских депутатов, предоставив Комитету очень малое количество мест, что делало наше пребывание там непродуктивным.

Слово депутата, даже представителя меньшинства, имеет огромное влияние на общественное мнение. Этого обстоятельства и не учел Кроль. Он не сумел склонить Комитет к слиянию. Я считаю, что в этом его большая ошибка.

Оставшись без левой оппозиции, наша работа пошла бы скорее. Но не на что стало бы опираться власти для проведения постановлений в жизнь.

Учитывая это обстоятельство, я представил проект реформирования Исполнительной комиссии: свести число ее членов с тридцати до пяти, сделать должности оплачиваемыми, так как все три месяца никто из нас не получал вознаграждения за свои труды. Для меня было непонятным, на какие средства живут люди, так самоотверженно работающие целыми днями. Только те, кто носил военную форму, имели свой угол в казарме и солдатское питание. Большинство представителей демократической группы – рабочие, получавшие за свою работу гроши. Так могли работать только русские общественные деятели. Ни в одной цивилизованной стране этого не было. Правительство, несмотря на всю огромность нашей работы, не ассигновало нам ни копейки. Поддерживала нас Городская дума слабо, занимая деньги под векселя у местных банков, да бывали кое-какие частные пожертвования.

Мой проект одобрил Комитет, и, когда приступили к баллотировке, я отказался выставить свою кандидатуру и избавился от тяготившей меня политической деятельности. В комиссию были избраны три социалиста и, кажется, два меньшевика. Это заставило Кроля, как кадета, уйти с председательского места, и председателем избрали И.С. Сергеева – члена местного суда.

Заседания стали беспорядочными и малоинтересными. Посещения заседаний сократились, и за отсутствием кворума Комитет прекратил свое существование.

Не могу не отметить еще тяжелую работу Исполнительной комиссии в связи с амнистией сначала политических, а затем и уголовных преступников. Политических, говорят, было в Сибири до сорока тысяч человек. Почти все они проследовали через Екатеринбург, направляясь в столицы во главе с Брешко-Брешковской, этой богородицей русской революции. Ее торжественно встречали на вокзале. Уже тогда меня так тошнило от революции, что я отказался встречать Брешко-Брешковскую, отговорившись массой дел.

Всю эту свору политических «героев»,