Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

как следствие революции. Банки почти на четыре пятых потеряли свои основные капиталы, до войны исчисляемые в золоте, ибо они стоят на балансе все в тех же кредитных рублях, а рубль потерял четыре пятых своей стоимости. С другой стороны, вклады в банки возросли, но их соотношение к эмиссиям кредитных рублей изменилось в корне, и не в пользу банков. Так, до войны вклады и текущие счета всех банков равнялись приблизительно трем с половиной миллиардам, что – при общей сумме выпущенных кредитных билетов в полтора миллиарда – превышало таковую в два с половиной раза. К моменту начала революции эмиссия уже подошла к восемнадцати миллиардам, а вклады и текущие счета, по последним сведениям, едва превышают одиннадцать миллиардов вместо сорока пяти, каковыми они должны быть при условии сохранения той же мощности капиталов банков. Теперь же, во время революции, у меня нет сведений о количестве выпущенных денег, а вклады банков не могли сколько-нибудь возрасти, особенно после законов Шингарева. Куда же делись эти недостающие в банках суммы? Отчасти они на руках буржуазии, которая прячет капиталы от непомерных обложений. Но, конечно, главная масса дензнаков находится в крестьянских кубышках, к которым наше Министерство не сумело подойти. Поэтому банковский аппарат стал слабее чуть ли не в четыре с половиной раза.

Печатный станок настолько стал отставать от потребностей рынка, что Государственный банк не только стал отказывать частным банкам в кредите, но и не мог оплачивать чеки по простым текущим счетам. Это обстоятельство принудило меня выступить в Банковском комитете с проектом выпуска особых безденежных чеков.

Этот проект заключался в следующем. В кладовой Государственного банка к этому времени скопилось много чековых книжек. Каждый из частных банков, получив по нескольку книжек, стал выписывать чеки на пятьдесят, сто и пятьсот рублей. Все эти чеки были направлены в Государственный банк, который, поставив на обороте свой штамп, выпустил их в обращение как кредитные билеты.

Чеки эти стали быстро распространяться. Нельзя сказать, чтобы их брали охотно, но все же за неимением других знаков денежного обращения чеки постепенно привились.

Благодаря этой мере Екатеринбург довольно долго не вводил ограничения в оплате чеков, практиковавшиеся в ноябре почти всеми банками не только в провинциях, но и в столицах.

Но этот проект имел и отрицательное свойство. Когда деньги поступали из Петрограда в Государственный банк, то образовывались длинные хвосты держателей чеков для обмена таковых на кредитные билеты.

Приход большевиков

Из Петрограда шли вести о полном разгроме верных Временному правительству войск. Почти одновременно вспыхнуло восстание большевиков в Москве, где шли кровавые уличные бои. На стороне Временного правительства были лишь юнкера, студенты и гимназисты и лишь небольшая горстка офицеров. Красные войска обстреливали Москву. Обыватели попрятались по домам. Наконец, белые были подавлены… Начались похороны убитых. Как писали в газетах, похороны «красных» особенно торжественны, под красными знаменами их несли в красных гробах к стенам Кремля, где и было совершено погребение без присутствия духовенства.

Процессия белых – грустная и траурная, героев оплакивали матери и отцы. Вместе с погибшими оплакивалась и разбитая красными Россия.

России больше не стало… Взамен образовывалось какое-то непонятное и страшное для меня государство, где вся власть сосредоточилась в жестоких, жадных, темных и хамских руках…

В Екатеринбурге никакого противодействия захвату власти большевиками сделано не было. Власть и до этого находилась в руках Совета рабочих и солдатских депутатов, там она и осталась. Насколько же изменилась структура этого органа управления, мы не знали. По всей вероятности, все более или менее правые депутаты были удалены и заменены коммунистами.

По этому вопросу была собрана Городская дума, и я утешал гласных, уверяя, что переход власти на некоторое время к большевикам есть непременный закон каждой революции. Маятник революции в своем качании всегда отклоняется и в правую, и в левую сторону, и чем скорее власть перейдет в руки коммунистов, тем, дескать, скорее наступит реакция.

Я говорил, что сама власть обязывает, а если это так, то лица, стоящие у власти, сами поймут абсурдность своих мечтаний и станут праветь. Меня поддерживал С.А. Бибиков. Боже, какими в то время мы были дураками!

Однако вера в то, что власть не сможет продержаться более двух-трех недель, подсказала управляющим банками такое рискованное решение, как бегство из Екатеринбурга с ключами от кладовых. Совместно с Чернявским мы долго совещались по этому поводу не у меня на квартире, где обычно заседал Банковский комитет, а в клубе.

Меня и Чернявского командировали к бригадному командиру полковнику Мароховцу. Он сказал нам, что даст ответ, будет или не будет защищать банки от насильственного захвата, только после того, как соберет митинг солдат.

– Если они согласятся вас защищать, то и я окажу полное содействие. А если нет, так и не смогу оказать вам помощь, даже если буду знать, что всех моих знакомых не только грабят, но и убивают.

Однако ответ сделал свое дело, и мы в ожидании решения митинга отложили бегство из Екатеринбурга.

Газеты описывали бои в Москве и Петрограде. В Екатеринбурге, слава Богу, боев не было. Коммунисты через совдеп спокойно приняли бразды правления, и никто из нас не последовал примеру Москвы, никто с оружием в руках не вышел на защиту своих прав, на защиту гибнущей Родины.

Первые дни переход власти к коммунистам не был особенно заметен. В Екатеринбург из Кронштадта прибыла сотня матросов, «красы и гордости Русской революции». Начались обыски по квартирам. Производились они почти всегда ночью, часов с одиннадцати. Храбрые вояки врывались в квартиры с ружьями наперевес и начинали все перерывать. Обыватели абсолютно не знали, что можно было держать, а что – нельзя. Официально искалось оружие, но брали обычно все, что нравилось. Брали главным образом деньги и драгоценности, хорошее белье и одежду, брали сахар, конфеты и обязательно отбирали вино. Вечером было опасно выходить, ибо многих останавливали и отбирали деньги и шубу. Останавливали матросы и едущих на извозчиках, как бы производя обыск в целях изъятия оружия.

Сопротивляющихся или тащили в совдеп, или, что еще было редкостью, пристреливали на месте. Так, труп одного из обывателей, позволившего себе протестовать против обыска, валялся около Горного управления.

Одной из первых жертв наступившей кровавой анархии пал семинарист Коровин. Он отказался помочь «товарищам» починить сломавшийся автомобиль, так как не был техником. Это случилось около синематографа Лоранжа. Его потащили на вокзал, и на другой день нашли его труп со многими ранами – очевидно, юношу истязали.

Вся учащаяся молодежь поднялась и решила