Зенит - Кристина Артюшкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, добравшись до заветного мне дома, перебирая в голове вероятность выходящего в мою сторону окна третьего этажа в угловой части дома, я набрала номер заветной мне квартиры на панели домофона. Дверь открылась сразу же, как только кто-то снял трубку. Я не успела даже предупредить его, что это я пришла.
Дверь в квартиру была уже открыта и из квартиры, в которой меня ждал Елизар, лился свет в тёмный подъезд, освещая ступеньки передо мной. Я словно в каком-то фильме мчусь навстречу свету, а в этом свете ярко контрастировал тёмный силуэт Елизара. На нем были обычные домашние спортивные брюки и растянутая старая футболка, открывающая его татуировки на руках.
– Привет, – раздался его низкий и приятный голос.
– Привет, – помахала я ему рукой и вдруг неожиданно для себя почувствовала какую-то неловкость.
– Ты что-то долго, – сказал он, когда я вошла за порог.
– Пришлось обойти улицу, чтобы не наткнуться на родителей или их знакомых, – краснея призналась я.
– Смешная, – усмехнулся Елизар и направился в сторону кухни.
Он что не собирается поцеловать меня? Что это ещё за холод с его стороны? Он не хотел, чтобы я приходила? Ну все, пошла вольная придумывать всякие паршивые мысли, которые заставят теперь меня анализировать каждый его шаг.
– Чай готов. А ещё я приготовил лазанью. Ну как приготовил, разморозил в микроволновке, – раздался смех Елизара из кухни, когда я неуверенно оглядывала комнаты квартиры на предмет присутствия здесь людей кроме нас. Никого не было, можно расслабиться.
– И почему я не удивлена? – усмехнулась я.
Я прошла в небольшую, но хорошо обставленную и уютную кухню. Кухонный гарнитур и остальная мебель были нежного кремового цвета. Вместо знакомого всем и заезженного углового дивана со столиком рядом, что были практически во всех домах, где мне только удалось побывать, в этой кухне была высокая барная стойка и высокие барные металлические стулья с кремовыми сидениями из искусственной кожи.
– Классная затея с барной стойкой, – произнесла я, вскарабкиваясь на стул.
– Да, родители Светы решили сэкономить место на кухне. Завтракают они порознь, а гостей принимают в гостиной. Типа по-европейски, – сказал Елизар и повернулся ко мне лицом.
Заметить моё резкое изменение выражения лица не составило бы труда и ребёнку. То, что сейчас было с лицом моего парня, совсем не походило на лицо, которое я видела вчера, выходя на прогулку с ним. Да и как я могла не обратить на него внимание вчера вечером? Я же всю дорогу несла его на себе. Сейчас в свете дня все стало отчётливее. Лицо Елизара отекло, став чем-то незнакомым, пугающим и похожим на неудачный шарж уличного художника. Мешки под глазами приобрели нездоровый зеленоватый оттенок, а белки залились кровью от лопнувших капилляров. На носу появилась горбинка, которой раньше не было. Мимика этого лица все ещё была свойственна Елизару, но на меня будто смотрел совсем другой человек. Лицо Елизара пугало, что заставило меня впасть в ступор, когда он пронзительно посмотрел мне в глаза, догадавшись причину моего оцепенения. Мне стало стыдно. Я быстро отвела взгляд на вазу с искусственными подсолнухами, что ничуть не смягчило напряжения, повисшего в маленькой кухне. Он уже видел страх в моих глазах. И даже некое отвращение. Теперь ясна причина, по которой он не стал меня целовать, как только я вошла.
– Ужасно да? – прямо и с каким-то новым незнакомым холодом спросил Елизар.
– Нет, прости, – солгала я, но он знал ответ. Это был риторический вопрос.
– Я же видел себя в зеркале, я знаю, что я ужасен. Как Квазимодо.
– Это все спадёт.
– Не хотел бы я, чтобы ты видела меня в таком виде, – разочарованно выдохнул Елизар и сел поодаль от меня за край стола. – Лазанья, – протянул он мне кусок разогретой в микроволновке лазаньи на тарелке.
– Ты не будешь есть? – поинтересовалась я у него.
– Нет, я уже поел полчаса назад, – холодно ответил он.
– Я думала, мы пообедаем вместе, – полушёпотом разочарованно выдавила я.
– Мне хотелось есть.
Холодный и какой-то враждебный голос Елизара заставил меня съёжиться и мгновенно почувствовать себя лишней здесь, словно я участвую в заезде параолимпийцев будучи абсолютно здоровой. Будто я пришла на вечеринку людей с внешними недостатками абсолютной красоткой и стала выпендриваться перед ними, презентуя себя. Я будто навязалась к нему в гости против его воли, будто он не хотел, чтобы я приходила, но согласился лишь из вежливости. Должна ли я быть здесь сейчас? Не знаю. Не стоило мне приходить. Еда комом застряла в горле, и в тишине, которая повисла над нами, будто было слышно, как кусок прожёванной лазаньи спускается по моему пищеводу. Хотя бы часы повесили, чтобы что-то тикало, разряжая эту ужасную, давящую тишину.
Мы сидели в молчании целую вечность. Я не могла придумать, что спросить у него, боясь, что натолкнусь на стену злости и холода. Боялась, что могу сморозить какую-то глупость, от которой он закатит глаза и устало выдохнет или хуже того поднимет на меня голос. Что-то вчера будто сломалось в нем. Какой–то незнакомый мне человек вчера овладел Елизаром и сейчас не хочет признавать меня. Это заплывшее после драки лицо уже не выражало знакомых мне эмоций.
– Болит? – выдала я, желая хоть что-то вытянуть из Елизара.
– Конечно, болит, Кристина, – голос Елизар прозвучал неожиданно громко и будто сотряс стены, отчего я даже немного вздрогнула. Он был наполнен ненависти и боли, и обиды и какой-то незнакомой мне злости. – Как ты думаешь, как чувствует себя человек, которого накануне хорошенько так приложили лицом о брусчатку?
Риторический вопрос. Не отвечай Кристина! Не отвечай, ты ещё больше разозлишь его.
– Прости, мне жаль.
– Тебе-то чего жаль? Это я вчера не успел даже удара нанести, как оказался в нокауте. Даже тебя защитить не способен, – сверкнули его красные глаза, которые и без того были угрожающими залитые кровью.
– Ты в этом не виноват, – промямлила я. – Не говори, пожалуйста, так.
– А вот ещё как виноват! Ты просто не знаешь всего.
– Так расскажи. Может быть, я могу чем-то помочь? – взмолилась я и положила свою замёрзшую ладонь на его.
– Кристина, – твёрдо подчеркнул он моё имя, как отчитывает родитель провинившегося ребёнка. – Не начинай. Я не хочу об этом говорить и вспоминать это. Ты никак
