Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа - Рустам Эврикович Рахматуллин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и у свекра Натальи Борисовны, князя Алексея Долгорукова, кроме родового дома на Тверской (напомним: № 5), имелся дом на Мясницкой (№ 7), приданный за женой.
Обручение графини Натальи Шереметевой с князем Иваном Долгоруковым происходило в доме невесты:
«…Вся Императорская фамилия была на нашем сговоре, – пишет Наталья Борисовна, – все чужестранные министры, наши все знатные господа, весь генералитет; <…> Обручение наше было в зале духовными персонами, один архиерей и два архимандрита. <…> Перстни были, которыми обручались, его в двенадцать тысяч, а мои – в шесть тысяч. <…> Это мое благополучие и веселие долго ль продолжалось? Не более, как от декабря 24 дня по январь 18 день».
В январе 1730 года по Никольской следовала похоронная процессия Петра II – последнего из государей, погребенного в кремлевском Архангельском соборе.
Шереметева следила траурное шествие из окон родительского дома. Жених графини князь Иван шел перед гробом, неся ордена: «Епанча траурная предлинная, флер на шляпе до земли, волосы распущенные, сам так бледен, что никакой живности нет. Поравнявши против моих окон, взглянул плачущими глазами с тем знаком или миною: “Кого погребаем! В последний, в последний раз провожаю!” Я так обеспамятовала, что упала на окошко…»
В апреле молодые (а Наталье было шестнадцать лет) венчались в долгоруковских Горенках. Опальное семейство было в полном сборе, а со стороны невесты присутствовали только две старушки-родственницы и служанка. На следующий день вышел указ императрицы Анны о ссылке Долгоруковых.
В исходе аннинского десятилетия князя Ивана взяли к новому дознанию, снова судили и колесовали. Указ о помиловании опоздал.
Наталья Борисовна вернулась из Березова в Москву в 1740 году. За все мытарства ей следовала долгая жизнь. В 1758 году она приняла постриг с именем Нектария. «Своеручные записки…» созданы в 1771 году в киевском Фроловском монастыре. Для инокини это автожитие, жанр протопопа Аввакума.
Палаты фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева на Никольской. Реконструкция Александра Можаева по архивным материалам
Двумя годами ранее сын Долгоруковых князь Михаил Иванович (отец известного поэта Ивана Долгорукова) вернул семейство на Никольскую, приобретя огромную усадьбу вкось от дедовской (владение 8). Соседом князя на меже был брат его матери граф Петр Борисович Шереметев (владение 10). Господские палаты соединялись с домовой церковью Успения, еще XVII века, стоящей во дворе доселе. Увы, на месте дома в XIX столетии построен протяженный ряд торговых помещений – «Чижевское подворье».
Граф БрюсТяготение Яузы долго еще будет задавать вектор любовного мифа.
На Мясницкой улице (владение 13) в несохранившемся доме жил граф Яков Вилимович Брюс. Знаменитый «колдун и чернокнижник» умер в аннинские годы. А по народной легенде, еще в петровские.
Рассказывали, что в надежде сделаться моложе Брюс приказал убить себя и воскресить живой водой. Исполнивший убийство ученик стал жить с графиней Брюсихой, а склянки колдуна любовники разбили. Царь Петр дознал злодейство и казнил обоих, но чудодейственных сосудов не нашел.
Сосудами этих научных происшествий считались то Сухарева башня на одноименной площади, то легендарный «дом Брюса» на Разгуляе (Елоховская улица, 2).
Площадь Разгуляй принадлежит Москве петровской. Здесь точка схода двух Басманных улиц, то есть двух дорог на Яузу.
«Вид Сухаревой башни с восточной стороны». Акварель Иллариона Мошкова. 1801
«Дом Брюса» на акварели Гавриила Барановского «Вид Елоховской улицы в 40-х годах XIX века»
Действительным владельцем дома и его строителем был знаменитый археограф, человек екатерининской эпохи граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин. (В этом доме сгорел автограф «Слова о полку…», открытый им.) Это Мусин установил на высоте второго этажа ту доску солнечных часов, которую предание считало гробовой доской колдуна Брюса. Доска действительно гробоподобна, как будто Брюс вмурован в стену стоя. Для четвертованного положение особенно прискорбное. Впрочем, иные утверждали, что за доской не тело, а сокровища алхимии. В отсутствие гномона (стрелки, бросающей тень) часовые деления казались тайнописью, ключом, отворяющим крышку. Начальство мужской гимназии, занимавшей дом в XIX веке, сочло за лучшее сбить эти знаки.
Влюбленная СалтычихаКак будто первая любовная приватность даже не выделяется, а выламывается из народного тела. С увечьем, с закладом души или с иной романтической драмой.
Влюбленная Салтычиха… Уже сильно сказано! Так вот, влюбленная в соседа по Теплому Стану, Николая Тютчева, Салтычиха посылала поджечь дом его невесты Панютиной и убить его самого на проселке. Мужики не взяли греха на душу, и дед великого поэта остался жив.
В городе Салтычиха занимала двор на Кузнецком Мосту (возможно, № 20, на углу Рождественки). Именно здесь, а не в деревне, она и мучила, и убивала крепостных.
Где жила в это время девица Панютина, неизвестно. Полвека спустя юный Федор Иванович Тютчев навещал бабку на Арбате, 44.
Часть VIII. Елисавет
Корона церкви Воскресения в Барашах на акварели Никифора Тамонькина. 1930
Тайный бракXVIII век Москвы не даст частному мифу численного перевеса перед царским. До конца столетия оба равны даже в открытии новых своих аспектов.
Именно царственные пары эпохи подают примеры неравного брака. Явного, как у Петра Великого с Екатериной; тайного, как у их дочери Елизаветы с Алексеем Григорьевичем Разумовским – бывшим казаком, скотником и певчим Алешкой Розумом.
Императрица Елизавета Петровна. Гравюра с портрета Луи Токке. 1758
Граф Алексей Григорьевич Разумовский на портрете работы неизвестного художника XVIII века
Венчание императрицы с
