Тот, кто знает - Александра Маринина

Вчерашний обед прошел без эксцессов, за столом слышались голоса в основном мальчиков и гостя. Саше и Алеше все было интересно: и какие у дяди Марка дети, как и чему учат в их школах, какими видами спорта там занимаются, какие в семье Халфиных машины, есть ли у них компьютер и какие в нем стоят программы и игры. Марик подробно и с удовольствием удовлетворял мальчишеское любопытство, рассказывал о детях – Анне и Филиппе, он называл их Энн и Филом, рисовал красочные и порой забавные картины американской жизни. Ира, озабоченная проблемой лишних килограммов, стала выяснять у новоявленного американца насчет «Гербалайфа», и тот со смехом поведал, что в Соединенных Штатах все эти «продукты» давно признаны шарлатанством и их никто не покупает, вот производители и решили освоить новый рынок, восточный, поскольку народ здесь доверчивый и обожающий сказочки, построенные на принципе «раз – и готово», никакого длительного и кропотливого труда, все делается по мановению волшебной палочки, кушаешь продукт и худеешь на глазах. О том, что килограммы возвращаются, как только доверчивый клиент перестает вкушать пилюли и коктейли, предусмотрительные распространители деликатно умалчивают, зато без умолку трещат о полной и безоговорочной очистке организма от шлаков и прочих накопленных годами гадостей. Девушка никак не комментировала услышанное, но по ее глазам Наташа видела, что та ужасно расстроена. Сам гость ни о чем присутствующих не расспрашивал, только на вопросы отвечал, но Наташа то и дело ловила его взгляд, украдкой бросаемый на Ирину, и понимала, что дочь вызывает в нем интерес, а стало быть, отчет неминуем. Слушая вполуха застольные разговоры, мучительно пыталась сообразить, как поступить: говорить ли Марику все как есть, чтобы он не питал никаких иллюзий и понимал, как тяжко досталось ей воспитание соседки, или не сказать ничего, предоставив ему возможность самому составить мнение о девушке.

Вечером, улучив момент, когда рядом никого не было, Марик подошел к ней:

– Туся, ты завтра свободна? Давай погуляем вдвоем.

– Конечно, – кивнула Наташа.

Двадцать лет назад она умерла бы от счастья, доведись ей услышать эти слова от своего любимого. А сегодня… Сегодня она понимала, что Марику интересна не она, Наташа Казанцева-Воронова, а ее рассказы о Бэлле Львовне и дочери. За двадцать один год он не написал ей отдельно ни одного письма, только приветы передавал в письмах к матери. И не позвонил ей ни разу, разговаривал только с Бэллочкой. Надо же, как бывает! За двадцать лет ни разу не случилось так, чтобы он позвонил и к телефону подошла Наташа. Кто угодно брал трубку, только не она. Хотя что это изменило бы? Все равно рассказывать ему об Иринке она не смогла бы, не вызвав недоумения у окружающих, а отвечать на дежурные вопросы бессмысленно, когда столько лет живешь в разных странах.

– Куда пойдем? – спросила она, когда они вместе с Мариком вышли из дома. – Ты, наверное, хочешь по Арбату прогуляться? Твоя мама очень любит Арбат, всю его историю знает и всем рассказывает.

– Да, – засмеялся Марик, – моя мама – фанатка Арбата и вообще Москвы. Я так и не смог уговорить ее ни уехать с нами, ни приехать потом к нам. На все мои аргументы она отвечала одно: я здесь родилась, здесь встретила твоего папу, здесь его похоронила, и я не смогу жить нигде, кроме Москвы. Я тоже очень люблю Арбат, но сейчас хотел бы поехать на площадь Дзержинского.

– На Лубянку, – машинально поправила Наташа и тут же переспросила с изумлением: – На Лубянку?!

– Ну да, я слышал, что у вас тут все обратно переименовали. Да, на Лубянку, – спокойно ответил Марик. – А что? Почему ты так удивляешься?

– Дурная слава, – усмехнулась она. – Многие до сих пор с замиранием сердца проходят мимо небезызвестного здания.

– Ах вот ты о чем! Нет, меня интересует улица Кирова. Как она теперь называется? Мясницкая, Фроловская, Егупьевская? Или, может, Гребневская? У этой улицы длинная история и много разных названий. Какое выбрали?

– Мясницкая. А почему именно она? – заинтересовалась Наташа.

– Меня мама туда в детстве часто водила. Она постоянно гуляла со мной по городу и рассказывала истории улиц и домов. Но на улицу Кирова мы приходили чаще, чем в другие места. И знаешь, Туся, все эти годы я мечтал, что вот приеду в Москву, первым делом – к маме, а потом – на улицу Кирова. Не знаю, не могу объяснить… Там есть особенные места. Поедем, я тебе все покажу. Заодно и поговорим.

С утра моросил дождь, и Вадим отнесся с явным неодобрением к идее жены пойти погулять с сыном соседки.

– Что за детство? – недовольно говорил он, глядя, как Наташа перебирает вещи в шкафу, выискивая, что бы такое надеть, чтобы не замерзнуть. – Почему надо убегать из дома в воскресенье?

– Вадик, ему нужно поговорить со мной о Бэллочке. Он хочет, чтобы я рассказала ему, как его мама жила все эти годы, что делала, чем болела, о чем думала, куда ездила отдыхать. Ты же знаешь нашу Бэллочку, и Марик ее знает. Она никогда не станет жаловаться и ныть, у нее всегда все прекрасно, особенно в письмах, которые она писала ему в Израиль и в Штаты. Сын хочет знать правду, это же так понятно.

– Но непонятно, почему для этого нужно уходить из дома. Пожалуйста, сядьте в одной из наших двух комнат и разговаривайте, мы с мальчиками не будем вам мешать. Почему непременно нужно тащиться куда-то в такой дождь?

Действительно, почему? Никакого рационального объяснения этому нет. Не может же Наташа сказать мужу, что когда-то безумно любила этого теперь уже иностранца, что Марик – огромная и неотъемлемая часть ее детства и юности, что когда-то она ночами мечтала о том, как будет идти рядом с ним по улице, и не по делам, а просто так, гулять и разговаривать. И что сегодня ее мечта, наконец, исполнится, пусть с огромным опозданием, пусть тогда, когда это уже и не нужно, когда нет никакой любви, а просто теплое чувство, какое почти всегда остается по отношению к людям, связанным с твоим детством. И погода тут не имеет ни малейшего значения. Проще солгать, чем объяснять правду.

– Мне нужно съездить на Шаболовку, там сегодня снимает один режиссер, которого я уже два месяца не могу отловить. А Марик все равно хотел бы проехаться по Москве. Совместим приятное с полезным. И Бэллочка не будет видеть, что мы специально уединяемся для разговора. Зачем ее нервировать? – сказала Наташа спокойно, натягивая через голову теплый свитер.

Она хотела доехать до Лубянской площади на метро, но Марик предложил сесть в троллейбус и для начала проехать несколько остановок по Садовому кольцу. Они устроились на задней площадке «букашки» – троллейбуса маршрута «Б». Марик крепко держался за поручень по обе стороны от Наташи, и она вдруг почувствовала себя неловко. Словно он ее обнимает…

– Ну как ты, Туся? – спросил он, заглядывая ей в глаза. – Только правду говори, лозунги мне не нужны. Муж у тебя замечательный, дети чудесные. Два высших образования, громкие фильмы, всенародное признание, слава. Программу твою я, правда, не видел, но мама говорит, что ты и в этом деле оказалась на высоте. Можно ли из этого сделать вывод, что у тебя все в порядке?

– Можно, – твердо ответила Наташа.

– Значит, нельзя, – задумчиво усмехнулся Марик. – Тогда давай по порядку. Насколько я помню советские времена, подводники получали фантастическую зарплату, около восьмисот рублей в месяц. Я не ошибся?

– Не ошибся. А если экипаж держит лодку, то на тридцать процентов больше. И что дальше?

– А дальше вопрос номер один: почему ты до сих пор живешь в коммуналке? Я хорошо помню цены тех лет, когда еще жил здесь. Зарплата твоего мужа за полгода – это первый взнос на трехкомнатную кооперативную квартиру. Но ты тем не менее живешь все там же, в квартире с соседями. Из этого следует, что у тебя есть проблемы. Какие?

– Никаких, – она пожала плечами и вымученно улыбнулась. Он что, не понимает? Или прикидывается? – Никаких проблем, все в полном порядке.

– Твой муж – игрок?

– Да бог с тобой, он играет только в шахматы. Даже в преферанс не умеет.

– Он пьет?

– Нет, с чего ты взял? Он пьет ровно столько же, сколько и я, поднимает рюмку только тогда, когда совершенно невозможно или неудобно отказаться.

– Тогда вопрос номер два: куда ты девала деньги на протяжении стольких лет? Копила? На что?

Наташа внезапно разозлилась. Да что Марик, с ума сошел? О чем он говорит? Какие были зарплаты у подводников и сколько стоила кооперативная квартира, он помнит, а все остальное, выходит, забыл? Ну ничего, она ему напомнит. Зажрался он в своей Америке, совершенно потерял представление о том, как они тут живут. И как она живет.

– Как ты думаешь, – начала она ласковым голосом и с милой улыбкой, – сколько нужно денег, чтобы прокормить восемь человек? Мои родители, я с двумя детьми, Бэлла Львовна, Иринка и ее бабушка Полина Михайловна, а до восемьдесят второго года еще и Нина, которая пропивала всю свою зарплату, но кушать почему-то тоже хотела. Из этих восьмерых четверо получали только пенсию, а еще трое – я имею в виду детей – не зарабатывали ничего. Их нужно накормить, одеть и обуть. Это как минимум, я уж не говорю о книгах, театрах, кино и прочих развлечениях. Им нужно было покупать мебель, потому что старая вся разваливалась. И нужно было покупать хорошие телевизоры, цветные, с большим экраном, потому что в каждой комнате были пожилые люди, у которых нет других развлечений, кроме как телик посмотреть. Пойдем дальше. Ты хотя бы примерно помнишь прилавки наших магазинов? Так вот, после твоего отъезда с продуктами и с одеждой становилось все хуже и хуже. Для того чтобы накормить такую семью, как у меня, нужно было с утра до вечера мотаться по магазинам и стоять по два-три часа в очереди за мясом или колбасой. У меня этого времени не было, я работала. Выход один: покупать продукты на рынке. Баснословно дорого, но зато быстро. Мясо, рыбу, овощи, фрукты, творог, сметану и покупала на рынке. Не всегда, но чаще всего. Одежду и обувь – у спекулянтов. Я хотела хорошо выглядеть, разве это порицаемо? Я хотела, чтобы мои дети и, кстати сказать, твоя дочь тоже были хорошо одеты, добротно и красиво. Это что, преступление? Я полностью заново обставила кухню в нашей коммунальной квартире и не взяла ни копейки с других жильцов. Недавно я сделала ремонт в местах общего пользования, заменила сантехнику, и тоже за свой счет. Я регулярно посылаю деньги в Набережные Челны, маме и Люсе. Про своего отца я не говорю, но, когда сначала погибла Ниночка, а потом умерла старая Полина, хоронила их и поминки устраивала тоже я, а это, как ты понимаешь, недешево. И не забывай, мой муж на протяжении двенадцати лет жил в другом городе, и все, что мы покупали, мы покупали в двух экземплярах. Новый телевизор – и ему, и мне, стиральную машину – в обе квартиры, мебель, ковер, посуду и так далее. Достаточно?