Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

Блистательная экспедиция доставила Несветаеву орден Святого Георгия 4-й степени. Но Цицианов не был доволен этой наградой и писал к государю, что «так как приобретение богатой Шурагельской провинции всецело принадлежит одному Несветаеву, который, имея под ружьем всего четыреста солдат, настоял на возможности занять столицу этой области – Артик, то будет справедливым наградить его и орденом Святого Владимира 2-й степени». «Сие одно, – писал он государю, – может поощрить этого поседевшего в вашей службе офицера к будущим еще большим подвигам как генерала, уже известного всем нашим соседям. С тех пор как в прошлом году штыки его открыли путь в Грузию, кавказские племена зовут его не иначе как горским генералом».

С открытием Персидской кампании 1805 года на Несветаева возложена была защита Бомбакской и Шурагельской провинций. К этому времени нужно отнести эпизод, о котором не сохранилось официальных известий, но ясный след которого остался в известном рассказе автора «Семейства Холмских» – «Быт русского дворянина».

Там рассказывается, что персияне, готовясь к войне, употребили все средства привлечь на свою сторону джарцев; и хотя эти последние еще не забыли уроков, данных им два раза Гуляковым, однако же вскоре мятежные шайки их появились вблизи русских границ, вероятно, со стороны Ахалцихе или Эривани. Князь Цицианов избрал Несветаева, чтобы дать буйным лезгинам новый урок. Получив предписание, Несветаев тотчас выступил со своим небольшим отрядом в поход, однако же послал к Цицианову просить подкрепления. К официальному рапорту своему он приложил частное письмо, в котором, объясняя князю затруднительность своего положения, между прочим писал, что, не говоря уже о многом другом, у него нет даже рому, с которым он привык пить чай.

Цицианов ответил ему следующим весьма характерным письмом:

«Ты просишь, любезный товарищ, или, лучше сказать, сердечный друг мой, подкреплений своему отряду. Но откуда и какие способы имею я исполнить твою просьбу? Ты сам знаешь, сколько у меня войска, с которым мне надобно хорошенько поколотить хвастуна, мятежного царевича Александра, Аббас-Мирзу и самого его почтенного папеньку, велемудрого шаха. Да и на что нужно генералу Несветаеву подкрепление? Он сам своей собственной особой может заменить несколько тысяч войска! И я так уверен в генерале Несветаеве, что ожидаю с посланным мной адъютантом известия о полной одержанной им победе. Ступай, благословясь, любезный друг, вперед и отваляй ты мне по-свойски этих мерзавцев-изменников. Они забыли славный, данный уже им Гуляковым урок. Повтори, брат, этот урок. Я знаю, что ты на свою руку охулки не положишь. Однако же я не во всем, о чем ты пишешь мне, сердечный друг мой, отказываю тебе: я тотчас послал к нашему маркитанту и велел взять последние оставшиеся у него шесть бутылок рома, которые и отправляю тебе на подкрепление. Пей, брат, на здоровье, да дай и мне самому право выпить за твое здоровье и громогласно воскликнуть: «Ура!» За здоровье молодца, храбрейшего из храбрейших, Несветаева. Истинно уважающий тебя…»

Прочитав это письмо, Несветаев немедленно пригласил к себе всех батальонных и ротных командиров, с которыми имел привычку совещаться перед каждым сколько-нибудь серьезным делом. «Ну, господа, – сказал он, – мы ожидали усиления новыми войсками нашего отряда, но вот все подкрепление, которое в теперешних чрезвычайных обстоятельствах мог прислать нам князь Павел Дмитриевич. – Он показал на бутылки с ромом. – Садитесь, напьемся чаю с этим подкреплением и подумаем, что нам делать».

Подали чай, закурили трубки, и таким образом открылся военный совет, на котором решено было не далее как в эту же ночь, на рассвете, напасть на расположившиеся верстах в трех-четырех от русского лагеря толпы мятежников.

Когда военный совет был окончен, Несветаев собрал фельдфебелей.

– Завтра на рассвете, – сказал он им, – у нас будет славная пирушка. Объявить об этом в ротах, осмотреть кремни, отточить штыки, чтобы не было на них охулки; варить кашицу с мясом; перед ужином дать людям по славной чапорухе водки, после ужина – по другой и тотчас ложиться спать, чтобы собраться с силами. А что мы разобьем в прах и знатно отваляем бусурманов – говорить нечего: вы у меня народ работящий.

– Рады стараться, ваше превосходительство, – ответили в один голос фельдфебели, – будьте спокойны, нам это не первоученка.

Прощаясь затем со своими гостями, Несветаев подтвердил ротным командирам, чтобы перед выступлением из лагеря прочтены были перед фронтом, как это непременно перед всяким сражением делалось в его отряде, молитва «Отче наш» и псалмы «Живый в помощи Вышнего» и «Да воскреснет Бог». Несветаев был очень религиозен и несколько суеверен и каждого солдата, поступающего в Саратовский полк, которого он был шефом, снабжал особой ладанкой с зашитым в ней рукописным псалмом «Живый в помощи Вышнего», строго наказывая носить эту ладанку на кресте и никогда отнюдь не снимать ее.

Как только стемнело, генерал сам обошел весь отряд, чтобы удостовериться, все ли сделано, как он приказал, шутил с солдатами, спрашивал, хорошо ли они ужинали, остры ли штыки, хорошо ли будут завтра работать.

Часа за полтора до рассвета отряд тихо выступил из лагеря и незаметно подошел к лезгинам. Четыре пушки, выдвинутые вперед, вдруг грянули картечью, затем барабанный бой, «Ура!» – и стремительное нападение. Полная, решительная победа была одержана без всяких потерь. Неприятель оставил на месте много убитых и раненых.

По окончании Персидской кампании, как только неприятель был изгнан из русских пределов, Цицианов поручил Несветаеву сделать экспедицию в глубь Эриванского ханства, чтобы вывести оттуда Джафар-Кули-хана Хойсского, искавшего русского подданства. Этот Джафар, некогда повелевавший всем Азербайджаном, был человек с большим влиянием в крае, и Цицианов справедливо полагал, что эриванские курды, среди которых он кочевал тогда, никогда не выдадут его без боя. И Несветаев сознавал всю трудность предстоявшей задачи, но тем не менее принялся за выполнение ее со своей обычной энергией.

Выступив из Артика в глухую и ненастную осень, он подошел ночью 8 ноября к укреплению Гечерлю и взял его приступом. Небольшая крепость, вздумавшая было защищаться, была разрушена, и Несветаев двинулся прямо на Амарат, в самое сердце курдистанского населения. Слух о чуме, появившейся в окрестностях этого города, заставил его, однако, изменить направление и идти к Араксу на Молла-Баязет, Шагриар и Калаархи. Все эти поселения, имея крепкие башни и замки вроде редюитов[50], находились в садах, обнесенных толстыми глинобитными стенами с бойницами, и потому представляли собой небольшие крепости, которые приходилось брать не иначе как штурмом. Несмотря на это, отряд в половине ноября, после жаркого дела, переправился на правый берег Аракса и, овладев укреплениями Асарск и Хайберклю, остановился в окрестностях Кара-Оглы. Туда к нему и вышли четыреста татарских семейств вместе с самим Джафар-Кули-ханом. Между тем наступила зима, глубокие снега завалили дороги, и обратный поход с переселенцами сделался весьма затруднительным. Подданные Джафара, собравшиеся наскоро, не имели при себе ни скота, ни хлеба и изнемогали от усталости и голода. Солдаты и казаки, сами утопая в снежных сугробах, несли на руках детей и сажали на седла женщин, охотно разделяя с ними скудный запас пищи. Сам Несветаев, желая показать пример подчиненным, отдал под больных верховую лошадь и шел пешком до самой границы. Среди всевозможных трудностей отряд дошел наконец до Талыни, где переселенцы и были оставлены на зиму уже в совершенной безопасности.