Порою нестерпимо хочется... - Кен Кизи

Следующий раз Хэнк отрывается от работы, разодрав себе палец. Скорчившись, он смотрит, как на измазанном суставе проступает кровь. (Весь день там…) Он оглядывается в поисках тряпки и вспоминает, что все они в машине, где спит Ли (он провел там весь день. Я не могу заставить его работать. Это не так просто, как увезти его из дома), сжимает кулак и вдавливает его в серо-синюю глину, вывороченную трактором. (Потому что наступит день…)

Пока Энди подключал освещение, сумерки быстро сгущались. (Я не могу все время трястись над ним…) Абрис лебедки приобрел зловещий и угрожающий оттенок. Стальные ребра крана упирались в набрякшее небо, а стрела в грязных сумерках напоминала какое-то доисторическое животное. Неподвижно застывший в грязи трактор с хищной терпеливостью наблюдал за их работой.

– Не знаю, – вдруг произнес Хэнк, отрываясь от работы. – Может, мы сами себя обманываем. Может, мы напрасно злим весь город. Дождь не слабеет, склоны размываются, а нам еще надо докончить плоты… И даже если при такой погоде без всякой помощи мы их докончим, никто в городе не сдаст нам в аренду буксир, и у нас не будет ни малейшего шанса отогнать их к лесопилке.

– Почему? – Джо был ошеломлен. – Нет, ты только послушай, что ты говоришь! – Его хриплый голос резко контрастировал с умиротворяюще мягким шуршанием дождя. – Как это мы можем проиграть? Нам до сих пор везло, как детям! Мы не можем проиграть! Ну-ка давай за дело…

– Не знаю. – Хэнк стоял, глядя на машину (не могу следить за ним все время. Рано или поздно я буду вынужден оказаться где-нибудъ в другом месте…) и посасывая раненый палец. – Еще недавно ты собирался домой…

– Я? Оставить несделанной работу? Ты о ком это?..

Наконец Энди соединил все провода, и вспыхнул свет. Он повесил фонарь над Хэнком и Джо Беном, и тот принялся раскачиваться, как маятник, вызывая невообразимую схватку теней на гранитной стене за лебедкой. Джо мигал, привыкая к яркому свету, – «так что относительно контракта…» – потом снова вернулся к работе, продолжая говорить:

– Нет, мы не можем проиграть. Ты обрати, обрати внимание на все знаки. Ты только посмотри.

Хэнк вынул изо рта сигарету и посмотрел на коренастую фигуру Джо, продолжавшего без умолку говорить. Его удивила и немного рассмешила неожиданная энергия Джо.

– На что посмотреть? – поинтересовался Хэнк.

– На знаки! – провозгласил Джо, не отрываясь от работы. – Как Ивенрайт со своей компанией свалился в реку, когда они пытались развязать наши плоты. Или как сломалась пила на лесопилке, когда нам нужно было всех перевести в лес… знаю, знаю, что их ненадолго хватило, но пила-то сломалась! Ты же не можешь не согласиться с этим! Постой, дай-ка я возьму этот гаечный ключ. Если бы старина Иисус не был за нас, стал бы он бросать этих птичек в реку? Или ломать пилу? А? – По мере развития темы он говорил все громче. – И я тебе говорю – мы не можем проиграть! Мы у Христа за пазухой, и он из сил выбивается, только чтобы дать нам знать об этом. Не можем же мы его разочаровать. Ну старик! Смотри! Видишь? Я установил кабестан. Попробуй, Энди! Сейчас доберемся до дому, отоспимся, а завтра утром еще затемно приедем в этот парк и навалим столько кубических футов бревен, сколько за всю историю еще никто не валил! Хэнк, я знаю! Я знаю! Я еще никогда в жизни не ощущал такого! Потому что я… слышишь? Слышишь? Что я тебе говорил – мурлыкает, как киска, – оставь, Энди, – это сверх всех остальных знаков, – постой, передвинь-ка фонарь, чтоб собрать инструменты, – сверх остальных знаков, – а я много их повидал за свою жизнь, но те, что нам даются сейчас, такого я еще не встречал, – так вот, сверх всего и самое главное… В последние дни я чувствую, как во мне растет неимоверная сила, такая, как будто я могу голыми руками выдрать эти вековые ели в парке и поскидывать их в реку… и только сейчас я понял почему!

Хэнк, ухмыляясь, отходит в сторону и смотрит, как маленький человечек собирает инструменты, словно белка орехи.

– О'кей, так почему?

– Потому. – У Джо Бена перехватывает дыхание. – Это как сказано в Библии: «Если кто повелит горе сойти в море…» – э-э, да, – «и не усомнится в сказанном», тогда, старик, все и сбудется точно так, как сказал этот парень! Ты не поверишь, но так и есть! И эта сила во мне взялась просто оттого, что я не сомневаюсь! Понимаешь? Понимаешь? Поэтому-то я и знаю, что мы не можем проиграть! Бум! Скорей, хватай каскетку… смотри, с Энди сдуло… пока она не улетела… – В прыжке он хватает вращающуюся алюминиевую каскетку, не давая ей даже приземлиться, и снова возвращается к Хэнку, продолжающему ухмыляться. – И волки сыты, и овцы целы, – замечает он, глядя на раскачивающиеся деревья, чтобы скрыть неловкость, в которую его повергает слишком явная симпатия, сквозящая во взгляде Хэнка. – Ветерок-то нынче, а?

– Не такой уж сильный, – замечает Хэнк, говоря себе, что Джо не так уж плохо справился со своей задачей. Вряд ли кому-нибудь еще удалось бы так. Потому что, несмотря на то что с самого начала было ясно, куда он клонит, нельзя было удержаться от желания слушать его. Обычно, когда люди пытаются тебя взбодрить, они опасаются выглядеть дураками; может, они и действуют тоньше, чем Джо со своими прыжками и криками, но они никогда не достигают своей цели. Может, именно потому, что он не пытается хитрить; ему наплевать, каким дураком он будет выглядеть, если только это в состоянии сделать тебя счастливым. И пока мы собирались, он так смешил меня, стараясь исправить мое настроение, что я почти позабыл, чем оно было вызвано. Пока мы не двинулись к машине, я и не вспоминал об этом (он сидит там, и я говорю ему, чтобы он сматывался…); но тут я снова слышу гусей, летящих в сторону города, и они мне тут же напоминают о том, что меня грызет (я спрашиваю его, чем он занимался весь день. Он говорит – писал. Я спрашиваю, не новые ли стишки, и он смотрит на меня так, словно не имеет ни малейшего представления, о чем это я.), – потому что эти гусиные крики то же самое, что телефонные звонки, даже несмотря на вырванный шнур, – те же доводящие до безумия монотонность и льстивые уговоры, даже если не различаешь слов. И, вспомнив о вырванном телефонном шнуре… я наконец восстанавливаю в памяти странный звонок накануне. Весь день он дразнил меня, так и не всплывая из памяти, как те сны, которые не можешь вспомнить, а ощущение преследует.

Я завел грузовик и тронулся к подножию холма, пытаясь все восстановить в памяти. Весь разговор развернулся как на чистом листе; правда, я еще не был уверен, приснилось мне это или нет, но разговор я уже мог восстановить практически дословно.

Звонил Виллард Эгглстон, владелец прачечной. Он был так взвинчен и говорил таким странным голосом, что сначала я решил, что он просто пьян. Я еще полуспал, а он пытался поведать мне какую-то историю о себе, цветной девочке, которая у него работала, и их ребенке – это-то и навело меня на мысль, что он пьян, вот этот самый ребенок. Я внимательно выслушал его, как выслушивал всех остальных, но поскольку он не умолкал, я понял, что он отличается от остальных; я понял, что он звонит не для того, чтобы отравить мне жизнь, что за всей этой бессвязной речью что-то кроется. Я дал ему поболтать еще, и вскоре он глубоко вздохнул и сказал: «Вот в чем дело, мистер Стампер, вот как все оно было. Истинная правда, и мне не важно, что вы там думаете». Я сказал: «Ладно, Виллард, я согласен с тобой, но…» – «Каждое слово – чистейшая правда. И мне совершенно неинтересно, согласны вы со мной или нет…» – «Ладно, ладно, но ты ведь позвонил мне не только для того, чтобы сообщить, как ты горд тем, что произвел на свет малявку…» – «Мальчика! мистер Стампер, сына! и не просто произвел, я оплачивал его жизнь, как положено мужчине по отношению к своему сыну…» – «О'кей, пусть будет по-твоему – сын, но…» – «…пока не явились вы и не вытоптали все возможности немножко подзаработать…» – «Хотел бы я знать, как именно я это сделал, Виллард, но ради справедливости…» – «Вы обездолили весь город; вам еще надо это объяснять?» – «Единственное, что мне надо, – чтобы ты поскорее перешел к сути…» – «Я это и делаю, мистер Стампер…» – «…потому что в последние дни мне звонит очень много анонимных желающих поклевать меня, я бы не хотел, чтобы телефон был слишком долго занят, а то они не смогут дозвониться». – «Я не анонимный, будьте уверены, мистер Стампер, я – Эгглстон, Виллард…» – «Эгглстон, ладно, Виллард, так что же ты хочешь мне поведать, кроме твоих любовных похождений, в двадцать две минуты первого ночи?» – «Всего лишь то, мистер Стампер, что я собираюсь покончить жизнь самоубийством. А? Никаких мудрых советов? Полагаю, вы этого не ожидали? Но это так же верно, как то, что я стою здесь. Увидите. И не пытайтесь меня останавливать. И не пытайтесь звонить в полицию, потому что они все равно не поспеют, а если вы позвоните, они узнают лишь, что я вам звонил. И что звонил я вам сказать, что это ваша вина, что я вынужден…» – «Вынужден? Виллард, послушай…» – «Да, вынужден, мистер Стампер. Видите ли, у меня есть полис на довольно крупную сумму, и в случае моей насильственной смерти наследником становится мой сын. Конечно, пока он не достигнет двадцати одного года…» – «Виллард, эти компании не выплачивают денег в случаях самоубийства!» – «Потому-то я и надеюсь, что вы никому ничего не скажете, мистер Стампер. Теперь понимаете? Я умираю ради своего сына. Я все подготовил, чтобы выглядело как несчастный случай. Но если вы…» – «Знаешь, что я думаю, Виллард?..» – «…скажете кому-нибудь и выяснится, что это было самоубийство, тогда я погибну напрасно, понимаете? И вы будете вдвойне виновны…» – «Я думаю, ты слишком много насмотрелся своих фильмов». – «Нет, мистер Стампер! Постойте! Я знаю, вы считаете меня трусом, называете „бесхребетным Виллардом Эгглстоном“. Но вы еще увидите. Да. И не пытайтесь меня останавливать, я принял решение». – «Я совершенно не пытаюсь тебя останавливать, Виллард». – «Завтра вы увидите, да, все увидите, какой хребет…» – «Я никому ни в чем не собираюсь мешать, но, знаешь, на мой взгляд, это не слишком убедительное доказательство наличия хребта…» – «Можете не пытаться разубеждать меня». – «Я считаю, что человек с хребтом стал бы жить ради своего ребенка, как бы тяжело ему ни было…» – «Прошу прощения, но вы напрасно тратите свой пыл». – «…а не умирать. Это чушь, Виллард, умирать ради кого-то». – «Пустая трата слов, мистер Стампер». – «Умереть может каждый, не правда ли, Виллард? Жить… вот что трудно». – «Совершенно бесполезно, мистер Стампер. Я принял решение». – «Ну что ж, тогда удачи, Виллард…» – «Никто не сможет… Что?» – «Я сказал – удачи». – «Удачи? Удачи? Значит, вы не верите, что я это сделаю!» – «Почему? Верю; по-моему, вполне верю. Но я очень устал, с головой у меня сейчас не слишком хорошо, так что единственное, что я могу, так это пожелать удачи». – «Единственное, что вы можете? Удачи? Человеку, который…» – «Боже милостивый, Виллард, ты что, хочешь, чтобы я тебе почитал из Писания, или что? Удача в твоем деле так же необходима, как и в любом другом; по-моему, это напутствие лучше, чем „как следует повеселись“ или „счастливой дороги“. Или „спокойной ночи“. Или обычное „до свидания“. Так что давай на этом и остановимся, Виллард: удачи; и для полноты ощущения я добавляю „до свидания… лады?“ – „Но я…“ – „Виллард, мне надо немного поспать. Так что удачи от всего сердца… – И завершая, добавляет: – И до свидания“.