Ричард Длинные Руки – воин Господа - Гай Орловский

Бернард оглядел с головы до ног критически, придирчиво. Я чувствовал себя в этих браслетах глуповато, похожий на Шахерезаду перед шахом. Взгляд Бернарда был страдающим.

– Меч, – громыхнул он, – что за меч… император отдал бы половину земель за такой… И корону бы отдал! Но доспехи… гм… не понимаю. Либо парень из очень жарких стран, либо тогда лучше ковать не умели. А щит… что на нем за звери?

Сигизмунд с готовностью поднял щит, руки вздрогнули, он всмотрелся, перевернул, на щеках вспыхнул румянец, торопливо протянул щит Бернарду. Сердце мое колотилось все сильнее. Звери – черт с ними, но изображение стереоскопическое, как бы утоплено в глубине, там словно метет слабая поземка, мне тоже захотелось перевернуть щит и посмотреть изнутри.

Бернард остро взглянул на меня.

– Тертуллиан все подал тебе в руки. Чтоб эти вещи запомнили нового хозяина.

– Да, – согласился я. – У нас тоже делают такие пистолеты с чипами, чтобы слушались только хозяина… В смысле – в нашем королевстве. Чужак из такого… гм… лука выстрелить не может. Так что мне это знакомо. Это дорогое оружие, Бернард.

– Дик, кто ты?

Вместо ответа я громко свистнул. Сгусток мрака, что жевал и перемалывал камни, исчез там и мгновенно появился передо мной. В глазных орбитах полыхало, выплескиваясь, багровое пламя, уши стояли торчком по-волчьи.

Я поставил ногу в стремя, Бернард все еще не сводил с меня вопрошающего взгляда. Одним прыжком я очутился в седле, дивный щит слева, рукоять древнейшего из мечей смотрит из-за плеча, а удивительный панцирь колышется на моей груди вместе с дыханием.

Совнарол торопливо подобрал второй мешок, где доспехи святого Георгия, приторочил к своему седлу и взобрался на коня. Моя рука, отягощенная браслетами героя, выстрелила в направлении Зорра:

– Там ждут от нас доспехи святого Георгия. Поспешим?

После паузы кто-то вздохнул, а Ланселот скомандовал звучным голосом:

– По коням!

Глава 31

Нас увидели, как и в прошлый раз, издали. Заскрипели створки ворот, а когда за нами погнались какие-то смельчаки, их легко отогнали со стены стрельбой из арбалетов. Я перевел дыхание, увидев суровые, полные достоинства лица воинов Зорра. Доспехи их не блистают, на шлемах и нагрудных пластинах следы от ударов топорами, мечами, даже от стрел, но я чувствовал их силу и стойкость, что наполняет воздух крепости.

Оказывается, все это время я жил, сроднившись, со страшным напряжением, привык, притерпелся, оно стало для меня таким привычным, что не замечал, а теперь вот как будто кости из меня вынули, готов сползти медузой прямо сейчас с коня, лечь, отоспаться…

Из караульного помещения вышел Беольдр, я сразу подобрался, выпрямил спину. Беольдр сильно похудел, из-за этого выглядел еще выше ростом, с почерневшим лицом и глубоко запавшими глазами. Он сам взял наших коней под уздцы, помолчал, глядя нам в лица. Ничего не спрашивал, боялся услышать, и Ланселот сказал без привычной для него суровости в голосе:

– Все с нами.

Отец Совнарол подтвердил смиренным голосом, но дьявольская гордыня звучала в каждом слове:

– С Божьей помощью, с Божьей помощью.

Беольдр оглянулся на запасных коней, что с любопытством осматривались в поисках конюшни и молодых кобылиц. Худое лицо медленно светлело, словно внутри зажглись свечи и освещали его через кожу.

– Я в самом деле, – сказал он дрогнувшим голосом, – боюсь поверить… Ведь дела очень плохи, Ланселот.

Ланселот картинно выпрямился, глаза сверкнули праведным гневом.

– С нами доспехи святого Георгия Победоносца! – сказал он громко, чтобы услышали и солдаты, защищающие ворота. – Так кто же против нас?

Бернард добавил с небрежностью:

– Не так уж и много войск по ту сторону стен.

Сигизмунд сказал чистым юношеским голосом:

– Было больше, но теперь…

– Силой Божьего слова, – напомнил Совнарол строгим голосом. – А уж потом нашими мечами.

Беольдр покачал головой. Лицо снова потемнело, а огонь в глазах угас.

– Все гораздо хуже, – проронил он. – Шарлегайл плох… Уже почти не встает. Узнав, прибыла родная наша сестра, владетельная Зингильда, ты ее знаешь. Спешит заявить права на трон. С нею ее начальник стражи…

Грудь Ланселота раздалась, а нижняя челюсть выдвинулась еще больше. В холодных серых глазах заблистал металлический оттенок, словно на лезвии его меча.

– У Шарлегайла нет сына, но есть законная дочь!.. Принцесса Азалинда имеет больше прав, чем его сестра.

Беольдр развел руками. Огромный, могучий, он казался пойманным в лесу медведем, посаженным на цепь.

– Сейчас права у того, у кого длиннее меч. Ланселот, ты знаешь, кто теперь у нее начальник стражи? Сир де Мертц. Да, тот самый Сир де Мертц.

Ланселот посерьезнел, аристократичное лицо вытянулось, скулы заострились, а желваки натянули кожу и застыли рифлеными кастетами. Я видел, как дернулись губы, явно для ругани, но он вспомнил о своем происхождении, а вокруг одни простолюдины, произнес ровным голосом:

– Беольдр, мы должны доставить Шарлегайлу доспехи… как можно скорее. Он наш король.

– Я с вами, – ответил Беольдр. – Но, прошу тебя, Ланселот… никаких ссор!

Бернард прорычал за моей спиной:

– Никаких, ваша милость!.. Ну прямо никаких, обещаем.

– Я не хочу гражданской войны, – добавил Беольдр, – когда у стен Зорра враги.

Его лицо дергалось, я с изумлением и состраданием понял суть страдания этого сильного и очень мужественного человека. Шарлегайл – двоюродный брат, которого он любит, но служит прежде всего Зорру, последней твердыне христианского мира на этой земле.

Мы шли через анфиладу залов, сопровождаемые почтительным шепотом. Народу прибавилось, хотя огромные залы по-прежнему выглядят пустыми. Перед дверью в тронный зал огромные стражники зашевелились, заученными движениями скрестили перед нами копья.

– Приказ короля, – сказал один хмуро.

Ланселот гаркнул, не веря своим ушам:

– Мы привезли доспехи святого Георгия Победоносца!

– Приказ короля, – повторил воин. Он вздохнул, повторил уже горько: – Таков приказ… короля.

Мы остановились, я всей кожей чувствовал опасность, вертел головой. Бернард хмурился, Асмер беспокойно переступал с ноги на ногу, только Сигизмунд осматривался с радостным благоговением, крестился, шептал благодарственные молитвы. Совнарол посматривал на него одобрительно, встал рядом, и они зашептали что-то в унисон.

Я смотрел на массивные роскошные врата, перевел взгляд на лица друзей, уже друзей. Во мне начал закипать гнев, который давно кипит в Ланселоте, бурлит в Бернарде и едва не выплескивается из Асмера.

Ланселот проговорил с напряжением в голосе: