Круги в пустоте - Виталий Каплан

— Угу. А уж как обрадуются евнухи… — добавил Семецкий. Он вздрагивал плечами, держал руки в карманах, ему было холодно и неуютно. А фляжку с коньяком применять не отваживался — непреклонный в некоторых вещах Вязник такого на работе не прощал. Он и сам тут был, стоял поодаль в плотной непромокаемой куртке с капюшоном, напоминая средневекового монаха, и только папироса нарушала сходство. Так и не сумел победить проснувшуюся тягу.

Как объяснили Гене, не было никакой понятной зависимости между местом перехода на Земле и конечным пунктом в Олларе. Ближайшая подходящая точка обнаружилась здесь. А попробовали бы открыть канал прямо в родной конторе — и угодили бы в морскую пучину на далеком олларском севере. Ошибка в сто метров могла обернуться неделями скитаний в южных степях или восточных лесах. Как-то очень нелинейно все это зависело. Теперь Петрушко понимал, почему Хайяар так долго разъезжал по Подмосковью, хотя ему было проще — в Древесном Круге годилось любое место, лишь бы там люди нашлись поблизости. Здесь же надо было попасть не куда-нибудь, а именно в Сарграм, в его столицу Кхермат-Лназу.

— Ну что, начали, — кинув взгляд на часы, сипло выдохнул Гена. — Время дорого.

Он велел Виктору Михайловичу встать в центре вскопанного круга, зажег не желающие разгораться в сырости свечи, воткнув их прямо в мягкую, размытую дождями глинистую землю. Начал нараспев произносить странные, лишенные какого-либо смысла слова. Ранее, в автобусе, он объяснял, что сумеет самостоятельно открыть канал, но лишь благодаря олларцам Петрушко дойдет до цели. Канал следовало держать открытым и на Земле, и в Олларе, а на такое Гениных способностей явно не хватало. Вот Хайяар — тот может, добавил Гена. Особенно если предварительно чьей-то живой силы насосется. Сейчас Гена по сути проводил такой же сеанс связи с Олларом, как и в лаборатории, только все было проще — не надо было ничего оттуда ловить, следовало лишь послать сообщение, что переход начинается.

Петрушко даже и не понял, когда он начался, переход. Просто хлынула откуда-то изнутри тьма, ударила по глазам, в мозгах зазвенело, и сразу верх перепутался с низом, исчезла чавкающая грязь под ногами, погасло мутное лунное пятно — и накатила тошнота. Отвратительная, безжалостная. Казалось, какая-то мелкая вредная тварь поселилась у него в животе и по очереди дергает за кишки — точно за веревочки органа. Музыка получалась соответствующая. Очень хотелось умереть или хотя бы потерять сознание, провалившись в спасительную пустоту. Но сознание не терялось, хотя и сильно поблекло.

Петрушко шел вперед, и это оказалось трудно — впереди сгустился плотный туман, и даже не туман, наверное, а мутный кисель, который не станешь пить по доброй воле. Ноги приходилось буквально выдирать из какого-то жадного теста, но останавливаться было никак нельзя. Чуть замедлялось его движение — и туман норовил заползти в рот, в уши, а тесто поднималось, бесцеремонно облизывая ноги и точно желая растворить их в себе.

Здесь, в этом странном мире, все было не так. Не было света — но это не значило обычной черноты, не было звуков — но каждый шаг отдавался в ушах, не чувствовалось ни жары, ни холода, но по спине бегали беспокойные мурашки. А вместо страха — одно лишь глухое раздражение, как бывает в тягостном сне, когда сна по сути уже и нет, а проснуться все-таки не получается.

Хуже всего вело себя время. То ли его здесь вообще не водилось, то ли оно поменялось ролями с пространством — но Петрушко понятия не имел, сколько идет, час ли, день ли, а может, год… Его, время, просто нечем было мерить — циферблат часов не светился, пульс не прощупывался, сколько Виктор Михайлович ни тискал левое запястье. Пожалуй, только по нарастающему раздражению он мог судить, что вообще что-то происходит, что-то меняется.

Очень хотелось выбросить из головы все, лечь на спину и отдаться этому извечному туману. Раствориться в нем, исчезнуть, освободиться от боли, тоски, злости… От всех мучительных мыслей. От мыслей про Настю, про Лешку. И он уже почти решился — но тут всплыли в мозгу те самые Лешкины стихи… которые он сочинил на даче, когда собирали орешник… Немногим больше месяца прошло, а кажется, словно то была совсем другая эра. Петрушко обречено вздохнул и двинулся дальше, на ходу шепча губами легкие строчки:

В небе полная луна,Красоты она полнаИ висит над головой,Свет бросая пред собой.Чтоб подольше не проснуться,Сбросив груз дневных оков,Нужно просто улыбнуться,Взять две пары башмаков,В путь отправиться далекийВдаль на самом солнцепекеБелой призрачной луны.…Сочных красок сны полны,В них волшебные слова,В них надежды и огни,Лунных сказок острова.Не проснешься, хоть щипни.[1]

Кончилось это все внезапно. Только что он шел, продираясь в бесцветном киселе — и вдруг нога не находит опоры, и вот уже он летит вниз, в гостеприимно раскрывшуюся серую бездну. Вновь накатила тошнота, заложило уши — а потом вдруг раздался оглушительный хлопок, перед глазами вспыхнул мертвенный лиловый свет, и ничего не стало. Ни киселя, ни теста. Был полутемный зал с колоннами, был свежий ветер, был чадящий факел на стене — и все это показалось таким милым и родным после прогулки по Тонкому Вихрю…

— Не храбрись, Вик-Тору, — возразил Вестник. — Ты шел там, где человеку не выжить. Единый предназначил для человека Круги, а не то, в чем они носятся. Тонкий Вихрь высасывает жизнь из любого, кто в него попадет. Тебя защитил лишь покров, который сплел словами силы твой друг, Ген-Нау, но никакая броня не защищает полностью, и никакая броня не вечна.

Господи, смятенно подумал Петрушко, а Лешку-то как по этому темному каналу проволокло?

— А как же мой сын? — напряженно спросил он.

— Я думаю, ему было легче. Меккос Хайяар наверняка спеленал его защитными покровами лучше, чем это сделал Ген-Нау. Ведь Ген-Нау очень неумелый маг, он и от природы-то не слишком силен, но вдобавок и необучен. Значит, и на то была воля Единого.

Это Гена-то слабый маг? Петрушко невесело усмехнулся. Что же тогда сильный маг? Нет, правильно все-таки они не стали хватать Хайяара. Крови бы пролилось…

— Ладно, это все… лирика, — последнее слово он произнес по-русски, не было ему аналога в олларском языке. — Давайте перейдем к делу, Вестник. Скажу вам правду — я вызвался быть партнером вашего… гм… разведчика главным образом затем, чтобы найти моего украденного сына и вернуть его на Землю. Все прочие цели не так уж для меня важны. Пока Лешка там, у тхаранских магов, я не нахожу себе места. И я надеюсь на вашу помощь, Вестник.