Иди через темный лес. Вслед за змеями - Джезебел Морган

– Это Полоз с тобой сделал?

Хозяйка покачала головой:

– Тогда он был для меня сказкой, и сказкой неинтересной. Это старатели о нем шептались, мне же о том знать не следовало. Мою судьбу решили люди. Не морщись так, девочка, разве не знаешь, что с их жестокостью ни один дух, ни один бог не сравнится? Обрушилась новая штольня, в старом забое шла пустая руда, и барин сгонял рабочих в шахту десятками – он и медяка прибыли терять не хотел. А крепостные? Невелика цена, всегда новых пригнать можно. Они же для того и нужны – чтобы умирать.

Она замолчала, погладила одну из кошек, тонко и жалобно мяукающую, словно умоляющую – не говори, не говори, тебе же самой вспоминать плохо, не говори! Но голос хозяйки был мягок и спокоен, он тек медовой лентой, убаюкивал жуткой сказкой… Марья тряхнула головой, словно отгоняя назойливых мошек, и снова сосредоточилась на рассказе.

– Умирать никто не хотел. И родню хоронить не хотел. Ты ведь и сама такая, Марья, ты их поймешь. А я была сиротой, и никто не вступился за меня. И тогда на старых ярусах, где уже нечего было брать, они решили, что пора пришла отдавать. Привели меня в старый забой, до пустой руды выскобленный, вбили кольцо в скалу, а к тому кольцу приковали меня, как каторжанку. Ушли и обрушили крепь.

– Я надеялась, у твоей сказки будет хороший конец. Разве та, прежняя, тебя не спасла? – Марья попыталась пошутить, но губы ее плохо слушались.

Ей бы сочувствовать хозяйке, делить ее боль и гнев, но не получалось. Вместо жалости пришел колючий страх: она озлоблена, о, как она озлоблена, нечего и надеяться на помощь и милосердие, хозяйка скорее раздавит среди камней или в камень же и обратит.

Ты ведь и сама, Марья, поступила бы так же.

Вспомнилась встреча у зеркала и нестерпимое желание рассмешить зеленоглазую, словно только смех мог смягчить ее окаменевшее сердце.

– Разве это, – хозяйка подняла руку, и широкий зеленый рукав сполз, обнажая тонкое иссушенное запястье, – похоже на спасение?

– Ты мыслишь, а значит, существуешь. Разве это хуже небытия? Дай угадаю: твоя смерть ничего ведь не решила? Насколько я помню, рудник закрыли, пусть и гораздо позже.

– Конечно, угадала. – Глаза мумии заблестели особенно ярко, а в голосе зазвенел смех. – Когда я стала здесь хозяйкой, когда гора стала мне послушна, я подняла грунтовые воды и затопила штольни. И мои убийцы и их потомки остались здесь со мной.

– Не самое приятное общество, – цокнула языком Марья. – Это их деревня у горы?

– Нет. Здесь умирали и раньше, здесь умирали и позже. Их прибрал к рукам Полоз – кому еще нужны мертвецы? Всех своих слуг он выкрал, как и все, что имеет. Тянется и тянется оплести гору и сделать своею, до ее сокровищ добраться. Если и есть в мире то, что конца и края не имеет, то это его жадность.

– Мне всегда казалось, что змеи – символ мудрости.

Хозяйка тихо рассмеялась.

– Так то змеи. А он – змей, темная их половина. Так-то и дочери его, и сестры куда добрее… если могут быть добры твари с холодной кровью. Там, где они делятся, Полоз отбирает. Где они хранят – он разрушает. Многие от него бежали, средь людей прятались, в моих чертогах приют нашли. Но он не оставляет попыток до них добраться. Его рабочие каждый день в камень вгрызаются и с камнем уходят – с пустым. Здесь мне хватает сил жилы от них закрывать.

– Что ж тогда их за браслетом не отправил?

– Много ли толку от мертвецов? Ты же видела слуг в поместье – они повторяют только то, что при жизни делали. И потому он послал тебя.

– Я сама предложила сделку, – фыркнула Марья. – Не будь моего желания, никуда б он меня не послал.

– Сама в тенета шагнула и этим гордишься? – В голосе хозяйки проскользнули печальные нотки. – Думаешь, благодарен он будет, если ты ему браслет вручишь? Вспомни слова своей сделки, маленькая глупая Марья, вспомни, обещал ли он не причинять тебе зла, не вредить тебе?

– Я попросила вернуть сестре тело. Прогнать тварь, что его забрала себе, – дрогнувшим голосом призналась Марья, и хозяйка покачала головой с жалостью и презрением.

– И даже не спросила, что за браслет тебе велено принести? Даже не попыталась узнать о нем хоть что-то? Право слово, ты заслуживаешь своей судьбы!

– Я пыталась! – Марья сжала кулаки и вскочила. – Но не нашла! Если и было в книгах хоть что-то, то это от меня спрятали! Все, что я узнала, – что браслет здесь! И что мне еще оставалось делать? Всю жизнь просидеть взаперти, смириться и ничего не делать?! Нет уж, лучше хоть как-то потрепыхаться!

Марья замолчала, переводя дыхание. Она сама не заметила, как сорвалась на крик. Злость бурлила внутри, распускалась огненными цветами, яркими и жгучими, и Марья уже ничего не различала за их пламенем.

Хозяйка молчала, не сводя с Марьи камешков-глаз. Когда она неторопливо поднялась, Марья прикусила язык, запоздало вспомнив о том, что хотела не злить ее, но хозяйка только смотрела, и кошки у ее ног молча крутились, задирая к Марье безглазые морды.

– Мне нравится твоя злость. – Голос хозяйки был тих, и Марья не могла угадать ее эмоции. Она коснулась волос Марьи, сухие пальцы пробежались по щекам. – О, как она горяча. Не боишься, что только хуже сделаешь?

– Я всегда все делаю хуже, – с горечью ответила Марья и закрыла глаза. Огненные цветы осыпались безжизненным пеплом, оставляя после себя даже не пепелище – пустоту. – Но если я не буду ничего делать, то и лучше ничего не станет.

Глаза хозяйки сверкнули довольно, а в ее голосе растеклось темное удовлетворение:

– Что ж, признаю твою правоту. Иди же за мной.

Стены разошлись бесшумно, словно ткань, сумрачный, полный мерцания коридор разворачивался впереди, и в его глубине вспыхивали разноцветные огни. Удивленная, Марья не сразу осознала последний приказ хозяйки, а потом бросилась догонять ее. Гладкие каменные плиты холодом куснули за пятки, но возвращаться за обувью Марья не стала – она и так не могла догнать хозяйку, хоть шла та неторопливо. Но сколько бы Марья ни бежала, та всегда оставалась впереди, недостижимая и жуткая.

Коридор вел вниз, и с каждым шагом уклон становился все ощутимее. Навстречу пахнуло холодом и влажностью, и к этому запаху примешалось что-то еще, знакомое, но Марья так и не могла понять что