Голливудские триллеры. Детективная трилогия - Рэй Брэдбери

— Вот именно.

— Почти все уже лежат на Форест-Лаун[367]. Хорош блокнотик… Прямо книга погребений какая-то.

— Поверь мне, это в сто раз хуже, чем справочник 1900 года.

— Почему?

— Потому что я собственноручно выкинула ее — сто лет назад. После того сериала — «Голливудские слуги» — я уже не могла вычеркивать имена выбывших. Просто рука не поднималась. А мертвецов в списке становилось все больше. В конце концов я решила, что книжка мне больше не понадобится. Конечно, немного живых там еще оставалось… Но я все равно ее выкинула. И вот теперь, представь, она ко мне вернулась. Я обнаружила ее сегодня, когда пришла с моря.

— О господи, ты еще и плавала в такую погоду?

— Мне без разницы — солнце или дождь. Пришла вечером с моря — а они там лежат — во дворе. Загробный подарочек.

— И никакой записки?

— А что здесь комментировать? Все и так ясно.

— Да уж… — Я взял в одну руку фолиант 1900 года, а в другую — записную книжку Раттиган. — Две Книги почти мертвых — да простят меня, если кто там есть живой.

— А они там есть, — сказала Констанция. — Посмотри — вот… И здесь тоже. И еще здесь.

На трех страницах она показала мне имена, обведенные красной ручкой — и рядом с каждым был нарисован крест.

— Они что — какие-то особенные? — спросил я.

— Да, особенные. Смерть их пометила. Крестом — ты же видишь.

— Пометила тех, кто скоро умрет?

— Да! Нет! Не знаю! Но я там тоже есть. Смотри.

Ее имя на первой странице тоже было обведено красным и снабжено крестом.

— Книга мертвых — плюс список тех, кто скоро ее пополнит?

— Вот ты ее держишь — ты ничего такого не чувствуешь?

— Холод чувствую, — сказал я. — Она прямо ледяная.

Дождь стучал по крыше…

— И кто бы это мог учинить такое с тобой, Констанция? У тебя есть какие-нибудь версии?

— Сто миллионов версий… Ну ладно, пусть будет девятьсот. Десятком меньше, десятком больше…

— Не слишком ли широкий круг подозреваемых…

— Для тридцати-то лет? Как бы не маловато…

— Маловато?!

— Они же выстраивались в очереди.

— Надо было не пускать!

— Они все кричали: Раттиган!

— Надо было не слушать.

— Может быть, это сделали баптисты?

— Ох…

— Ну, хорошо. — Она последний раз припала к бутылке и поморщилась. — Ты поможешь мне найти эту сволочь — или двух сволочей, если эти Книги мертвых пришли с разных концов?

— Я не сыщик, Констанция.

— Помню, помню… Как ты чуть не утонул в канале с этим психопатом Чужаком.

— Ну и что?

— И как ты лазил на Нотр-Дам вместе с Горбуном из студии «Феникс». Просто мама дорогая…

— Надо поспать. Утро вечера мудренее…

— Вот еще — поспать! А кто будет обнимать старые кости?

Она вдруг схватила обе Книги мертвых, подбежала к двери и распахнула ее с явным намерением забросить их прямо туда — в разверстую черную пасть стихии.

— Эй, подожди! — крикнул я. — Если я захочу тебе помочь, они мне понадобятся!

— То-то же! — Она закрыла дверь. — Ну что — теперь в кровать и обниматься? Только без физкультуры…

— Да у меня и в мыслях не было, — сказал я.

Глава 3

Ровно в два сорок пять чудовищная молния ударила в землю рядом с нашим бунгало. Это было похоже на взрыв. Думаю, все мыши в стенах передохли.

Раттиган так и подскочила в кровати.

— Спаси меня! — завопила она.

— Констанция… — Я вглядывался в темноту. — Ты к кому обращаешься — к себе самой, к Богу или ко мне?

— К тому, кто услышит!

— Да всем вроде хорошо слышно.

Я обнял ее покрепче.

В три часа ночи зазвонил телефон — как раз в то время, когда те, кому положено умереть, — умирают.

Я поднял трубку.

— Кто с тобой в постели? — спросил голос Мэгги откуда-то из царства тишины, где не бывает ни дождей, ни бурь.

Я снова попытался разглядеть в темноте темнокожую Констанцию, бледнолицая сущность которой была надежно скрыта под толстым слоем загара.

— Никого, — сказал я, и это была почти что правда.

Глава 4

В шесть утра встало солнце — правда, этого никто не увидел из-за дождя. Молнии по-прежнему фотографировали со вспышкой сцены истязания берега прибоем.

В тот момент, когда самая мощная из них с грохотом ударила в гущу улиц, я понял, что сейчас протяну руку и обнаружу, что кровать рядом со мной пуста.

— Констанция!

Фанерная дверь была распахнута настежь, как аварийный выход, и дождь нагло барабанил по ковру. А на видном месте лежали две телефонные книжки — большая и маленькая.

— Констанция… — Я в отчаянии оглядел комнату.

«По крайней мере, платье она надела», — подумал я.

Набрал ее номер. Тишина.

Я натянул плащ и поплелся по берегу, ничего не видя из-за дождя. Дойдя до ее дома, выстроенного в виде арабской крепости, я обнаружил, что он ярко освещен — и внутри, и снаружи.

При этом нигде не было видно ни души.

— Констанция! — срывающимся голосом заорал я.

Никто не откликнулся, свет все так же горел.

Чудовищная волна обрушилась на берег.

На всякий случай я поискал следы Констанции на песке.

Не нашел. Хотя их могло размыть ливнем…

— Ну и черт с тобой! — крикнул я.

И ушел.

Глава 5

Спустя какое-то время я шел по пыльной тропинке, проложенной в джунглях среди кустов азалии, и нес две упаковки пива. Когда я постучал в резную африканскую дверь Крамли, мне никто не открыл. Немного подождав, постучал еще раз. Тишина. Я поставил под дверью одну из упаковок пива и повернулся, чтобы идти обратно.

Последовало нескольких тяжелых вздохов — и дверь открылась, но ровно настолько, чтобы в щель пролезла рука. Желтые от табака пальцы схватили пиво и затащили его внутрь. Дверь закрылась.

— Крамли! — крикнул я и бросился к двери.

— Иди отсюда, — сказал голос изнутри дома.

— Крамли, это я, Псих. Пусти меня.

— Не пущу, — произнес голос Крамли, после чего сразу перешел в характерное бульканье. — Твоя жена звонила.

— Черт! — прошипел я.

— Она сказала, — Крамли продолжал засасывать пиво, — что, стоит ей уехать из города, как ты подцепляешь какое-нибудь дерьмо на пирсе или устраиваешь бои без правил с командой карлиц-лесбиянок.

— Она такого не говорила!

— Послушай, Вилли, — он явно имел в виду Вильяма Шекспира. — Я слишком стар для пробежек по кладбищу и крокодильих заплывов с маской по ночам. Поставь лучше пиво под дверь. И дай бог здоровья твоей жене.

— Да пошел ты… — проворчал я.

— Она сказала, что, если ты не образумишься, она вернется раньше.

— Она может.

— Ладно, договорились, никаких внезапно прибывающих жен. — Он снова отхлебнул пиво. — Надеюсь, ты помнишь, что добрые поступки заслуживают благодарности, Вильям.

Я поставил под дверь вторую упаковку пива, а сверху положил телефонный справочник 1900 года и записную книжку Раттиган. И повернулся, чтобы уходить.

Рука появилась не сразу. Сначала, будто считывая шрифт Брайля[368], шустрые пальцы обследовали телефонные книги. Затем скинули их и схватили пиво. Я подождал еще. Спустя какое-то время дверь открылась снова. Рука еще раз нащупала книги и втащила их внутрь.

— Отлично! — прокомментировал я.

«Отлично, — повторил я про себя. — Примерно через час он мне позвонит».

Глава 6

Крамли позвонил через час.

Но уже не называл меня Вильям.

— Говноу, Говнелли, Говенманн… — сказал он. — Умеешь ты все-таки создать интригу. Зачем ты подбросил мне эти Книги мертвых?

— Почему ты их так называешь?

— Ну, как тебе сказать… Я же родился в морге, детство провел на кладбище, а окончательно созрел уже в Долине фараонов, в Карнаке, — это, кажется, в Верхнем Египте. Или в Нижнем — неважно. В будущем планирую превратиться в мумию… А вообще, догадаться несложно — какую еще книгу тебе могут подать в качестве закуски к пиву, если не Книгу мертвых?

— Ты неисправим, — сказал я.

— Могу исправиться. Сейчас положу трубку и наберу номер твоей жены.

— Не надо!

— Почему же?

— Потому что… — Я запнулся, потом набрал воздуха и выпалил: — Нам надо встретиться!

— Говноу…

— Ты слышал, что я сказал?

— Да слышал, слышал… Приходи к дому Раттиган, когда начнет темнеть, — в это время из моря как раз лезет всякая нечисть.

— О’кей, у Раттиган.

Но он уже повесил трубку.

Глава 7

Правильно, в темноте. К черту дневной свет. Никакого солнца, только сумрак. На солнце все замирает. Какой интерес выходить при свете? Полночь — совсем другое дело. Деревья надевают черные тени и пускаются в пляс. Поднимается ветер. Падают листья. Шаги становятся гулкими. Скрипят стропила и половицы. С кладбищенских ангелов падает облупившаяся краска. Между уснувших фонарей, как вороны, мечутся призраки. Город слепнет — до самого рассвета.