Августовские пушки - Барбара Такман

Однако Парижу от этого было не легче — отступающие за Сену армии делали его легкой добычей для врага. Прибыв к Мильерану, Жоффр нарисовал ему безрадостную картину военной обстановки. «Ускоренный» отход английских войск обнажил левый фланг армии Ланрезака, поэтому отступление придется продолжать до тех пор, пока его части не выйдут из соприкосновения с противником. Монури приказано отступать к Парижу и там «вступить во взаимодействие» с Галлиени, однако Жоффр ни словом не обмолвился о том, собирается ли он передать 6-ю армию под командование Галлиени. Колонны противника несколько изменили направление и движутся чуть в сторону от города, что, возможно, даст небольшую «передышку». Тем не менее Жоффр «решительно и настоятельно» потребовал, чтобы правительство «без промедления» покинуло Париж в этот же вечер или в крайнем случае завтра.

Галлиени, узнав о таком повороте дел от пришедших в отчаяние министров, позвонил Жоффру, тот сумел избежать разговора с Галлиени, но военный губернатор Парижа передал главнокомандующему свое сообщение: «Мы не в состоянии оказать должное сопротивление… Генерал Жоффр должен понять, что если Монури не выдержит, то Париж не устоит. К гарнизону столицы необходимо добавить три боевых корпуса». Позднее днем Жоффр сам позвонил Галлиени и проинформировал о своем согласии предоставить в его распоряжение армию Монури; она будет представлять собой подвижные части укрепленного района Парижа. По традиции такие войска не включались в подчинение действующей армии и по требованию командующего укрепленного района могли не участвовать в крупных операциях фронта. У Жоффра не было никакого желания отказаться от корпусов Монури, и на другой день он предпринял ловкий маневр, потребовав от военного министра поручить ему, как главнокомандующему, общее руководство обороной Парижа, чтобы «иметь возможность, в случае необходимости, использовать подвижные части гарнизона для выполнения общих оперативных задач». Мильеран, находившийся под влиянием Жоффра не меньше своего предшественника Мессими, согласился и издал 2 сентября соответствующий приказ.

А Галлиени наконец-то получил в свое распоряжение армию. Войска Монури, перешедшие под его командование, состояли из одной регулярной дивизии, входившей в VII корпус, туземной марокканской бригады и четырех резервных дивизий — 61-й и 62-й под командованием генерала Эбенера, первоначально находившихся в Париже, и 55-й и 56-й дивизий, столь доблестно сражавшихся в Лотарингии. К гарнизону столицы Жоффр согласился добавить — тем более, что она все равно не находилась под его командованием — первоклассную 45-ю дивизию зуавов из Алжира, которая в это время выгружалась из эшелонов в Париже. Еще главнокомандующий выделил для помощи столице из действующей армии еще один полевой корпус. Подобно Клуку, он выбрал для этого потрепанный в боях IV корпус 3-й армии, понесший катастрофические потери в Арденнах. Его отвели для пополнения, а намеченная переброска корпуса из-под Вердена, где стояла 3-я армия, в качестве подкрепления в Париж полностью перечеркивала предположения Клука о полном отсутствии у французов резервов. Как сообщили Галлиени, части IV корпуса должны был прибыть в Париж по железной дороге между 3 и 4 сентября.

Сразу же после получения устного согласия Жоффра дать ему 6-ю армию Галлиени выехал на север, чтобы познакомиться с приданными ему войсками и их командованием. Слишком поздно, думал он, глядя на запрудивших дороги беженцев, которые шли в Париж, спасаясь от наступающих немцев. На лицах несчастных генерал читал «ужас и отчаяние». В Понтуазе, в городке к северо-западу от Парижа, куда подходили 61-я и 62-я дивизии, царила неразбериха. Солдаты, которым пришлось при отступлении участвовать в ожесточенных боях, шли усталые, многие из них были в крови и бинтах. Местное население при звуках пушечной канонады или от известий о замеченных в окрестностях уланах впадало в панику. Побеседовав с генералом Эбенером, Галлиени отправился в Крей на Уазе, в 30 милях севернее Парижа, где он встретился с Монури. Ему военный губернатор приказал при отходе к Парижу взорвать мосты через Уазу, сдерживать, насколько возможно, натиск противника и ни в коем случае не допустить, чтобы враг оказался между его войсками и столицей.

В столице, куда Галлиени поспешил вернуться, его ждало более радостное зрелище, чем беженцы, — великолепные зуавы 45-й алжирской дивизии маршировали вдоль бульваров, направляясь на отведенные им позиции в фортах. Своими яркими куртками и трепетавшими на ветру шароварами они произвели сенсацию и немного повеселили и подбодрили парижан.

Однако в министерствах ощущалась гнетущая атмосфера. Мильеран сообщил президенту о «безрадостных» фактах: «Нашим надеждам не суждено сбыться… Мы отступаем по всему фронту; армия Монури отходит к Парижу…» Как военный министр Мильеран отказался брать на себя ответственность за безопасность правительства, если оно завтра, к вечеру 2 сентября, не покинет Париж. Пуанкаре переживал «самый печальный момент в своей жизни». Было решено переехать в Бордо всем без исключения, чтобы общественность не делала выпадов в отношении личных качеств тех или других министров.

Галлиени, возвратившийся в Париж в тот же вечер, узнал от Мильерана, что вся военная и гражданская власть в жемчужине европейских городов, подвергшегося угрозе осады, переходит в его руки. «Я останусь один», если не считать префекта Сены и префекта полиции, на которого в своей деятельности должен был опираться военный губернатор и который, как выяснил Галлиени, приступил к исполнению своих обязанностей не более часа тому назад. Прежний префект, Эннион, узнав об отъезде правительства, наотрез отказался оставаться в городе. Получив официальное распоряжение, что префекту надлежит быть в городе во время осады, он подал в отставку «по причине плохого здоровья». Для Галлиени отъезд правительства означал по меньшей мере одно преимущество — прекратили свою болтовню проповедники идеи открытого города: они лишились юридического оправдания, и военный губернатор мог теперь беспрепятственно заниматься вопросами обороны столицы. Он «предпочел бы обойтись без министров», однако «одному или двоим из них следовало бы для приличия остаться в столице». Вряд ли это справедливо по отношению к тем, кто не хотел покидать осажденный город, но Галлиени испытывал безграничное презрение ко всем политикам без исключения.

Полагая, что немцы подойдут к воротам города через два дня, Галлиени и его штаб всю ночь не спали, разрабатывая «диспозиции, чтобы дать бой севернее города, между Понтуазом и рекой Урк», то есть на фронте протяженностью в 45 миль. Река Урк — небольшой приток Марны, впадающий в нее восточнее Парижа.

В тот же вечер в главный штаб поступила информация, которая могла бы избавить правительство от необходимости бежать из столицы. Днем капитану Фагальду, офицеру разведки 5-й армии, принесли портфель, принадлежавший германскому кавалерийскому офицеру из армии Клука. Автомобиль, в котором ехал этот офицер, обстрелял французский патруль. В портфеле убитого немца нашли различные документы, в том числе запачканную кровью карту, где для каждого корпуса Клука были указаны направления движения и пункты, которые должны быть достигнуты в конце каждого дневного перехода. Как следовало из обозначений на карте, вся армия двигалась в юго-восточном направлении от Уазы к Урку.

Главный штаб правильно истолковал смысл находки капитана Фагальда. Клук намеревался, пройдя неподалеку от Парижа, проскользнуть между 5-й и 6-й армиями с тем, чтобы обойти и смять левый фланг основных французских сил. Если офицеры главного штаба и пришли к заключению, что Клук временно отказался от удара по Парижу, то никто из них и пальцем не пошевелил, чтобы изложить свои выводы правительству. На следующее утро полковник Пенелон, осуществлявший связь главного штаба с президентом, доставил Пуанкаре сообщение об изменении направления движения армии Клука, однако никаких предложений Жоффра о том, что правительству не следует покидать город, он не привез. Напротив, главнокомандующий просил указать правительству на необходимость отъезда, поскольку намерения Клука неясны, а его части уже вышли к Санлису и Шантийи, в 20 милях от столицы, и очень скоро Париж может оказаться под прицелом германских орудий. Трудно сказать, какое значение придали Пуанкаре и Мильеран этому маневру Клука, но во время войн и кризисных ситуаций обстановка не кажется такой определенной и ясной, как многие годы спустя. Паническая спешка охватила всех. Пройдя сквозь муки принятия решения, правительство не находило сил, чтобы изменить его. Мильеран, во всяком случае, твердо стоял за отъезд.

Наступило 2 сентября — день Седана. Это были «страшные минуты». «Горе и унижение» президента достигли предела, когда ему стало известно, что правительство покинет столицу в полночь, тайно, а не днем, на виду у парижан. Кабинет настаивал: присутствие президента, с юридической точки зрения, обязательно там, где пребывает правительство. Даже просьба мадам Пуанкаре оставить ее в Париже, чтобы она смогла продолжать работу в госпитале, выполняя свой гражданский долг, получила решительный отказ. На морщинистом лице посла США Майрона Геррика, пришедшего попрощаться с министрами, заблестели слезы.