На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев

Дав знак солдатам, я отправился обследовать хутор. Логинов, Васильев, Квасков и Ярцев шли впереди и вскоре рассыпались среди построек. Я, Середин, Поповкин и Вогасюк остались ждать у какой-то белокаменной ограды, за которой простиралось довольно-таки широкое поле, прикрытое местами рваными хлопьями тумана. Через несколько минут появились Логинов и Квасков.

– Ничего нет, товарищ лейтенант, только, видать, недавно тут были, – докладывает Логинов, – всё как есть оставили.

Я заглянул в дом: стол накрыт светлой клетчатой клеенкой. Печь протоплена, и в доме жилой запах – запах тепла, пищи и крепкого пота. Однако не похоже, чтобы тут располагались военные. Но если даже и военные, то не строевые, а что-нибудь вроде обозных. Вернувшись, я доложил ситуацию и получил приказ двигаться дальше.

– Не терять из виду колонну! – крикнул я, садясь в кабину.

Туман оседает, лучи солнца прорываются сквозь тонкие облака, а трава причудливо искрится росою. Мы едем строго на север.

Как-то сразу, вдруг тишина прорвалась дробными звуками пулемета. Ему ответила частая трескотня автоматных очередей. Что это? Откуда? Уж не группа ли с хутора? Впереди, на значительном удалении, мелькнули какие-то тени. Из кузова машины солдаты стали бить в том направлении из автоматов, пулемета и карабинов. Накопившееся нервное напряжение разряжали они теперь в потоке пуль из своего личного оружия. Стрельба перекинулась по колонне, и я думаю, что в хвосте даже не знали, куда и по ком стреляют. Потом говорили, что первым открыл огонь якобы главный писарь полка старшина Скворцов, увидевший, как несколько финнов подбирались к штабному автобусу. Но так ли все это было – неизвестно. Со Скворцовым я на эту тему не говорил.

Вторично переезжаем по мосту реку Косен-йоки, и, судя по всему, уже должны быть где-то недалеко от места, определенного нам для района боевых порядков полка. В сопровождении нового начальника разведки второго дивизиона лейтенанта Мишки Ветрова и группы автоматчиков отправляемся в поисковый рейд. Приказ командира полка ясен: «выяснить обстановку». Прошли на восток от дороги километра два и увидели, как из головного дозора навстречу нам бегут двое.

– Товарищ лейтенант, танки там и люди! – кричит издали Ярцев.

– Какие танки? – спрашиваю я. – Что за люди?

– Должно, наши, – отвечает возбужденный Ярцев.

– Знать нужно точно, – говорит Ветров, – что такое: «должно, наши»?

– СУ-76 это, товарищ лейтенант, – уточняет Вогасюк, – и люди, однако, котовские.

– Тогда пошли! – говорю я.

Подходим к лощине среди леса, неширокой с покатыми склонами, поросшими густой и сочной травою. Посреди лощины течет извилистая и неглубокая Сумма-йоки. Лощина забита самоходками. На противоположном берегу я вижу лишь одну машину, вскарабкавшуюся вверх по склону. Толпятся и люди в черных комбинезонах и кожаных шлемофонах. Среди них я вижу подполковника Котова – он отдает какие-то распоряжения. Тотчас танкисты стали рубить лес и ладить из бревен переправу через водную преграду.

Я подхожу и докладываю. Котов смотрит на часы и говорит мне:

– Давай, лейтенант, передай Шаблию: минут через сорок там, с фронта, начнут артподготовку. Я получил приказ по радио.

И Котов пошел на переправу.

– Как это вы вперед нас проскочили? – спрашиваю я у танкиста.

– А напрямки шли, – отвечает, – углы срезали.

Вернувшись, я доложил обстановку командиру полка и передал ему сообщение Котова. Майор Шаблий отдает приказ: дивизионам разворачиваться и занимать огневые позиции.

– Буссоль основного направления, – командует Шаблий, – двадцать ноль-ноль. Огонь готовить по площади со скользящим графиком.

Люди работают в лихорадочном темпе. Кое-где пришлось свалить несколько деревьев, чтобы расчистить сектор обстрела и исключить возможность задевания собственными минами за стволы деревьев.

– Не слишком ли много шуму, – говорит парторг Князев, моргая своими маленькими близорукими глазками, – мы ведь все-таки за линией фронта. Об этом не следует забывать.

– Так мы и не забываем, – смеется Шаблий, – пусть финны думают, что нас тут целая армия. Что мы их не боимся. И пусть у них будет побольше паники.

– Но нельзя же пренебрегать и печальным опытом, – не унимается парторг, глядя сквозь толстые стекла своих очков, – был же случай, когда под Псковом, при майоре Тивзадзе, полк разбомбили.

– Преступная халатность и боевой риск – не одно и то же, капитан. Вон слышишь, началось! Иди к людям, воодушевляй их на победу!

Ухо улавливает отдаленный гул начавшейся с фронта артиллерийской подготовки. И, как ответный сигнал с нашей стороны, услышали мы зверский рев могучих моторов котовских самоходок. Последовала команда «огонь!» и нашим дивизионам. Около шестидесяти стволов обоих наших полков обрушили свои снаряды и мины на тылы укрепленного узла финнов в районе населенного пункта Суммы. Батареи утюжат пространство по скользящему графику: влево-вправо-влево, вперед-назад, вперед-назад. Даже если предположить, что в том самом районе, который подвергается нашему налету, нет никаких значимых объектов или целей, то и в этом случае наш огонь не бесполезен – он создавал панику и служил средством не столько физического, а, скорее, психического воздействия. Линия Маннергейма не рассчитана на круговую оборону. И сам факт появления в тылу этой линии мощной артиллерийской группы уже способен вызвать деморализующее состояние в частях противника. У финнов нет ни батарей, ни стволов, обращенных теперь в нашу сторону. Нет у них и авиации. Финнами овладела такая паника, что части, штурмовавшие опорный пункт Суммы с фронта, прорвали передний край обороны и ворвались в его глубину без особого труда и потерь.

Не успели стихнуть выстрелы, как пришел приказ обоим полкам: немедленно возвращаться на прежнее направление, на Приморское шоссе.

– Людей кормить будем у Роккало, – говорит Шаблий, – всё вместе – и завтрак, и обед. Теперь нет времени. Парторгов и комсоргов прошу объяснить людям ситуацию.

Подходит начальник штаба второго дивизиона капитан Курилов, голова забинтована грязной повязкой. Курилов докладывает:

– В шестой батарее разорвало миномет в результате двойного заряжания. Расчет погиб, все пять человек. Убит старший на батарее лейтенант Евсеев. Второй миномет с двумя минами в стволе на огневой.

– Какое решение приняли? – спрашивает командир полка.

– Старшим офицером на батарее назначен Бовичев, младший лейтенант.

– Не возражаю, – говорит Шаблий, – а что с неразорвавшимся минометом собираетесь делать?

– Бовичев разряжает. Говорит: ему это не впервой.

– Что же, он один разряжает?

– Нет. На батарее есть солдат, здоровенный такой – казах Дегембаев, из заключенных.

– Знаю, – резко бросил Шаблий.

– Дегембаев один ствол подымает. А у него еще приятель-земляк Шандубаев, маленький такой, юркий и мусульманин ревностный. Как начали разряжать, он молитву читал. Я уходил – так первая мина вышла.

– На одной батарее в два орудия двойное заряжание. Они что, с ума все там посходили?!

– Так ведь команда