На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Небольшая платформа безымянного полустанка завалена ящиками, которые финны, очевидно, собирались отправлять поездом. Но не успели. Ящики эти уже разбиты усилиями нашей пехоты, побывавшей тут несколько ранее нас. Все пространство полустанка: платформа, пути, усадьба рядом с путями – завалено вещами, извлеченными из всех этих ящиков и чемоданов
Впечатление какой-то фантастической барахолки. В общей куче костюмы, платья, отрезы мануфактуры, размотанные и выпачканные в мазуте, затоптанные солдатскими сапогами простыни и белье, обувь, домашние безделушки, книги, какие-то бумаги, возможно ценные документы, битые черепки сервизов, эмалированная, никелированная, медная посуда. Всего не перечтешь. Смотря на этот грандиозный развал, я думал о том, что вещи, незаменимые и нужные в быту мирного времени, вещи, без которых трудно обойтись в домашней обстановке, совершенно не имеют цены для солдата. И солдат без всякого сожаления оставляет след своего грязного сапога на нежном шелке дорогого дамского платья, поддает ногой сервскую вазу, которая тотчас разлетается вдребезги. Взгляд мой останавливается на куске хромовой кожи, из которого выйдут приличные сапоги, и на брошенном недорогом аппарате «Кодак» шесть на девять. Кожу и аппарат я поднял и положил в вещевой мешок.
Говорили потом, что этой барахолкой неплохо попользовались некоторые проживавшие в городе семьи и наши тыловики, особенно те, кто имел какие-либо связи в Ленинграде.
В тот момент, когда я разглядывал красочную пастушескую сценку в стиле Буше на осколке разбитой дорогой вазы, подошел командир полка.
– Брось ты эту дрянь: делом нужно заниматься. Отправляйся и быстро найди мне майора Сидоренко или его начальника штаба. Выясни обстановку, его намерения и что он, собственно, собирается делать? Из корпуса сообщили: финны, очевидно, будут оборонять станцию Сомме Выборгской железной дороги. Понял?
– Все понял, товарищ майор.
– Тогда давай действуй!
В сопровождении Паши Середина я иду по Приморскому шоссе, грызя финскую ржаную галету. Время – третий час дня. Завтрак был более чем скромный, а какой будет обед, неизвестно. Прижимаясь к обочине, по шоссе идет пехота – однородная масса фигур в вылинявших гимнастерках и таких же брюках, в пыльных сапогах или обмотках, в пилотках и касках, со скатками через плечо, с противогазными сумками и вещевыми мешками. И вдруг взгляд мой вычленяет из общего строя людей удивительно знакомую мне сутулую спину и косолапые ступни ног со стоптанными внутрь каблуками. Такая спина и такие ноги могли быть лишь у одного человека, товарища моего детства и юности, у Генки Рудякова. И это был, несомненно, он – лейтенант Рудяков, командир стрелковой роты 1078-го полка. Когда-то с Генкой мы играли в казаки-разбойники, состязались в теннис на никологорском корте, хотя «закадычными друзьями» никогда не были.
Наша неожиданная встреча была радостной для нас обоих. Генка с удивлением смотрел на меня, а потом сказал, что его рота идет занимать рубеж для наступления как раз в районе железнодорожной станции Сомме.
– Мне нужно связаться с командиром вашего полка, – сказал я, – выяснить кое-какие детали взаимодействия. Где его найти?
– Посмотри, вон машины стоят – возможно, там.
Мы обменялись рукопожатиями, и я пошел отыскивать майора Сидоренко.
Освободился я часа через два. Наш полк занимал боевой порядок. Майор Шаблий прибыл на НП в сопровождении Герасимова и Федорова. А я под предлогом того, что мне нужно проконтролировать батарейные НП, отправился искать роту Генки Рудякова. Пробираясь по наскоро отрытым траншеям, я довольно быстро натолкнулся на солдат его роты.
– Где командир роты? – спрашиваю я. – Лейтенант Рудяков?
– Убит! – сплевывая огрызок цигарки, нехотя отвечает солдат.
– Когда?
– Поди, минут двадцать назад.
– Как?
– Вон там. Прямое попадание в траншею.
Смерть! Боже мой! – думал я. Генка убит! Убит двадцать минут назад! И я тут же написал короткую открытку своей двоюродной сестре Тане, в которой сообщал о своей встрече с Генкой Рудяковым и о том, что он убит. Таня была подругой его старшей сестры, и я просил ее поаккуратнее известить родных о случившемся.
Прошло более тридцати лет. Я стоял на автобусной остановке у метро «Юго-Западная». Впереди меня ждал транспорта плотный, сутулый интеллигент в картузе из серого каракуля. Сзади и немного сбоку мне виден был его большой горбатый нос. Однако более всего поразили меня ноги интеллигента – удивительно знакомая косолапость и ботинки, стоптанные каблуками внутрь. Обойдя кругом, я заглянул ему в лицо.
– Простите, – говорит мне интеллигент с улыбкой так хорошо знакомого мне саркастически искривленного рта, – вас что-то во мне интересует. Да?
– Интересует. Безусловно, интересует, – отвечаю я ему в тон, – и прежде всего, как это ты вывернулся с того света в траншее под Сомме?
– Андрей! – вскрикнул интеллигент. – Неужели ты?! Тебя, брат, не узнаешь. Ну и наделал же ты тогда переполоху своим письмом!
– Так что с тобой было-то?!
Все очень просто. Пока мы ждали автобуса, он рассказал мне давнюю историю своего ранения.
– Траншея, где мы сидели, имела перпендикулярный отвод в тыл. Нас было трое. Снаряд врезал в основную траншею, и те двое, очевидно, погибли, а меня отбросило в отвод и ранило. Пока те, что были в основной траншее, соображали, меня по отводу оттащили, перевязали и отправили в госпиталь. А когда те пришли в себя, вероятно, решили, что было прямое попадание, раз меня нет.
Мы договорились о встрече, благо жили теперь недалеко. Но свидеться вновь мне пришлось на его похоронах. Через несколько дней мне позвонили и сказали, что Генка Рудяков умер от инфаркта…
А тогда, 19 июня 1944 года, узнав о смерти своего товарища детства, я возвращался на НП полка. Близилось время штурма железнодорожной станции Сомме, и некогда тут предаваться мрачному настроению.
После мощного пятнадцатиминутного огневого налета всем составом нашего полка и полковой артиллерии стрелковые батальоны 1078-го поднялись в атаку и довольно-таки быстро выбили финнов из станционного поселка Сомме. По поведению противника было ясно, что здесь, на этих рубежах, финны не станут оказывать сильного сопротивления, что оборона станции – это не что иное, как разведка боем наступающего противника, что основной рубеж обороны должен быть непременно где-то в глубине и, скорее всего, по берегу реки Сомме.
Нам было известно: войска наступающей 21-й армии имели приказ Ставки Верховного главнокомандующего: «Не позднее 19–20 июня 1944 года овладеть городом Выборг».
Армейское, корпусное, дивизионное начальство, естественно, торопило наступающие части, не давая возможности снижать темп наступления. И, как всегда бывает в подобных ситуациях, нарушало порой ту грань разумного, за которой уже совершаются непростительные
