Полуночные поцелуи - Жанин Бенедикт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Элиза рассказывала мне о нем. Могу я добавить, что без разрешения. — Я прикусываю нижнюю губу. Всякий раз, когда она упоминает его, повторяя то, что сказал Херик, или притворяясь, что разговаривает об этом с Джеймсом, я притворяюсь незаинтересованной или заставляю себя реагировать с легким раздражением. Тем не менее, мой пульс учащается, смесь облегчения и возбуждения пронизывает меня от любой крупицы информации о нем. Они почти уверены, что его выгнали из команды. Папа был не слишком доволен им после того, что он сказал, а ты же знаешь, каким придурком он может быть, когда несчастлив.
— Ты не должна плохо говорить о людях за их спиной. И я не выгонял его из команды. Он просто на испытательном сроке.
Я резко поворачиваю голову, чтобы определить местонахождение голоса, и вижу папу, без усилий поднимающегося по склону к тому месту, где я сижу.
Мое сердце падает. Черт, он это слышал. У меня будут неприятности? Он собирается отобрать у меня кадиллак? Блять.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я немного грубо, немного удивлено, но в основном пристыжено. Я уверена, что мой папа знает, что я не самого высокого мнения о нем, но это не значит, что ему нужно подтверждение.
— Ты забыла свою куртку.
— Ты проделал весь этот путь ради куртки?
— На улице холодно, девчонка. Кроме того, я ездил намного дальше за гораздо меньшие деньги. — Он фыркает. Он имеет в виду время, когда он совершил трехчасовую поездку в мой лагерь поддержки на той же неделе, когда я получила свои водительские права. Я должна была написать ему, когда приеду, а когда я этого не сделала, мой телефон был забыт на консоли моей машины, когда я догоняла своих друзей, он запаниковал и поехал ко мне. Он выглядел совершенно разбитым, и я пожурила его за излишнюю драматичность, смущенная появлением моих родителей. Только когда я обняла его на прощание, а он прижал меня крепче, чем обычно, я поняла, насколько он волновался. С тех пор я никогда не забывала написать ему.
Я позволяю одеялу упасть с моих плеч, когда тянусь за пальто и засовываю в него руки.
— Ты пытался сбежать от мамы? — обвиняюще спрашиваю я, когда он не уходит сразу. Зачем ему понадобилось преследовать меня? Не то чтобы я была к нему добрее, чем она. Я просто не могу проклинать его так, как это делает она.
Папа признается в этом не сразу, но я продолжаю пялиться на него, пока он не замолкает, недовольный своим признанием.
— Ты поймала меня. Она продолжает притворяться, что налагает на меня проклятья каждый раз, когда мы оказываемся в одной комнате
— Я не думаю, что она притворяется.
— Я тоже так не думаю.
Повисает затяжное молчание, и как раз в тот момент, когда я собираюсь попросить его уйти, чтобы оставить меня наедине с братом, папа протягивает пачку сигарет Vogue. Я закрываю глаза, мышцы напрягаются, когда я беру себя в руки.
— Прежде чем мы отойдем от темы, не хотела бы ты объяснить это?
— Это Джеймса, — автоматически вру я. Попробовать стоит.
— У него астма. Попробуй еще раз.
Это не мешает ему курить травку. Вместо того чтобы невольно уличить себя, я прикусываю язык и воздерживаюсь от всех своих оправданий, краем глаза поглядывая на папу.
Разочарование, написанное на его лице, хуже, чем гнев. Он мягко отчитывает меня.
— Брось, Грета, ты же знаешь, что это не так. У тебя все было так хорошо. Что случилось? Что происходит? С чего бы тебе сдаваться?
Отис. За исключением того, что кажется немного жалким признавать, что жалкий парень подтолкнул меня к такому саморазрушительному поступку. Конечно, ситуация немного сложнее, мои чувства многослойны и очевидны, но я не собираюсь рассказывать отцу о своей почти-любовной-жизни и о том, что я слон. Я пожимаю плечами.
— Я не знаю.
— Я это не приму. Скажи мне. Скажи мне, почему ты снова начала курить.
Я чувствую себя загнанной в угол и раздраженной его вторжением в то, что должно было стать приятным днем с моим братом.
— Почему бы тебе не сказать мне, почему ты это сделал?
— Почему я сделал что?
— Почему ты нарушил свое обещание, данное маме?
Это занимает секунду, но он понимает, что я имею в виду. Его брови разглаживаются, когда он хмурится.
— Обещание, — размышляет он про себя. Он садится и откидывается на спинку стула, упираясь голыми руками в землю, затем пристально смотрит в небо, как будто ищет там нужные слова. — Это не было обещанием, которое я давал маме. Это было адресовано Джулиану.
Он угрюмо опускает голову и смотрит на надгробие перед нами. «САМЫЙ ЛЮБИМЫЙ БРАТ И СЫН». Надпись общая и банальная, но от этого она не становится менее правдивой.
— Так будет лучше, — я фыркаю. — Мертвым нравится, когда ты нарушаешь обещания.
— По крайней мере, меня не преследовали призраки, — легче шутить, чем смотреть правде в глаза. — Пока. Любимым праздником Джулиана был Хэллоуин. Никогда не знаешь, что может случиться в этом году. Возможно, он выжидает удобного момента.
— Он действительно немного проникся духом этого праздника, правда же? Мне всегда приходилось забирать его из заброшенных домов.
Я усмехаюсь.
— А ты думал, что со мной трудно.
Папа презрительно хмыкает, скривив губы.
— Я бы в любой день согласился забрать своего сына со склада с привидениями, чем чувствовать страх из-за беременности.
— И все же ты не ответил на мой вопрос. Почему?
— Почему, почему, почему? — он закрывает глаза и опускает голову. Когда он наконец заговаривает, его голос становится чуть громче шепота, и я напрягаюсь, чтобы разобрать его признание. На его лице запечатлена запредельная печаль, печаль, которую может доставить только настоящая любовь.
— Я хотел доказать, что я не ошибался, — он делает паузу и поджимает губы, явно пытаясь правильно сформулировать свои мысли.
— Я хотел доказать, что это был не я, что я не был причиной, по которой он… Что это была не моя вина. Это проще, оставаться прежним. Легче быть таким, каким я всегда был, чем признать… чем
