Аламут - Владимир Бартол

Хасан улыбнулся.

"Подобные слова меня не очень-то волнуют".

Энергия Ибн Тахира угасла. Ему удалось успокоиться.

"Я хочу спросить тебя кое о чем, прежде чем ты убьешь меня".

"Давай".

"Как ты смог придумать для нас такую грязную схему, когда мы посвятили себя тебе душой и телом?"

"Вы хотите услышать серьезный ответ?"

"Да, я знаю".

"Тогда слушай... и я исполню твое последнее желание... Я всегда говорил своим последователям, что мое происхождение - арабское. Мои враги пытались доказать, что это не так. И они правы. Мне пришлось это сделать, потому что вы, иранцы, стыдитесь своего наследия. Потому что вы считаете, что любой выходец из земель Пророка благороднее, даже если это самый жалкий нищий. Потому что вы забыли, что вы - потомки Рустама и Сухраба, Манучехра и Феридуна, что вы - наследники славы царей Ирана, Хосроев, Фархадов и парфянских князей. Вы забыли, что ваш язык, этот прекрасный пехлеви, - язык Фирдоуси, Ансари и бесчисленных других поэтов. Сначала вы переняли свою веру и духовное руководство у арабов. А теперь вы подчинились туркам, этим конокрадам из Туркестана! Полвека вы, гордые сыновья Заратустры, позволяли этим сельджукским псам править вами! Когда я был молод, мы с великим визирем, которого вы убили, Омаром Хайямом, пообещали, что сделаем все возможное, чтобы свергнуть сельджукских узурпаторов. Мы договорились, что будем стараться продвигать себя как можно больше, чтобы максимально усилить свое влияние, и что будем помогать друг другу на этом пути. Я искал свое оружие среди шиитов, которые были настроены против Багдада, а значит, и против сельджуков. Визирь поступил на службу к сельджукам. Сначала я подумал, что он решил выполнить наше обещание именно таким способом. Но когда я призвал его к ответу, он посмеялся надо мной и удивился, что я все еще цепляюсь за эти "детские игры". Он оказал мне услугу, лишь найдя мне должность при дворе. Но вскоре он убедился, что я остался верен нашему старому обещанию. Он устроил против меня заговор и изгнал меня со двора. Но когда он увидел, что мое влияние растет, то решил уничтожить меня. Он назначил за мою голову награду в десять тысяч золотых! Так закончилась наша юношеская мечта. Визирь сидел у кормушки, подлизываясь к иностранцам. Омар пил вино, занимался любовью с женщинами, оплакивал утраченную свободу и смеялся над всем миром. Я был настойчив. Но этот опыт и другие открыли мне глаза раз и навсегда. Я понял, что люди ленивы и расхлябанны и что жертвовать собой ради них не стоит. Я безуспешно пытался увещевать и пробуждать их. Думаете, подавляющее большинство людей заботится об истине? Далеко не так! Они хотят, чтобы их оставили в покое, а сказки питали их голодное воображение. А как же справедливость? Им все равно, лишь бы вы удовлетворяли их личные потребности. Я больше не хотел обманывать себя. Если человечество таково, то используйте его слабости для достижения своих высших целей, которые принесут пользу и им, хотя они этого и не понимают. Я взывал к глупости и доверчивости людей. К их страсти к удовольствиям, к их эгоистичным желаниям. Теперь передо мной были открыты все двери. Я стал народным пророком, тем, кого вы узнали. Теперь массы собрались за моей спиной. Все мои мосты сожжены. Я должен двигаться вперед. Вперед, пока империя сельджуков не рухнет. Разве вы не видите? Неужели я не понимаю? ... Или нет?"

Ибн Тахир слушал его, не отрывая глаз. Он ожидал чего угодно, только не того, что Хасан будет защищаться, и вот так!

"Вы сказали, что вера ваших федаинов тверда. Едва ли! Все свои шестьдесят лет я прожил в вечной смертельной опасности. И если бы я мог знать, что моя смерть освободит славный трон Ирана от чужеземных деспотов, я бы бросился в нее без всяких надежд на небесную награду! По крайней мере, тогда. Я огляделся вокруг и понял, что если свергну одного из них, то на его место придет другой. Потому что не нашлось бы никого, кто знал бы, как использовать мою смерть. Поэтому мне пришлось искать других, кто согласился бы прицелиться в эти высокопоставленные головы. Никто не согласился бы пойти добровольно, потому что никто не осознавал своего призвания так остро и не гордился тем, что может пожертвовать собой ради дела. Пришлось искать другие средства. Этими средствами... этими средствами стали искусственный рай за пределами замка, сады королей Дейлама, как вы уже точно сказали . Где в жизни начинается обман и где заканчивается правда? Трудно сказать. Вы еще слишком молоды, чтобы понять. Но если бы вы были в моем возрасте! Тогда бы ты понял, что рай, который человек считает раем, на самом деле является раем для него. И что его удовольствия там - настоящие удовольствия. Если бы ты не прозрел, то умер бы счастливым в этом знании, как Сулейман и Юсуф... Я понятно объясняю?"

Ибн Тахир в изумлении покачал головой.

"Кажется, я начинаю понимать, и это ужасно".

"Вы знаете, что такое аль-Араф?"

"Да, Сайидуна. Это стена, отделяющая рай от ада".

"Верно. Говорят, что эта стена - место назначения тех, кто сражался за высшую цель против воли своих родителей и пал с мечом в руках. Они не могут попасть в рай и не заслуживают ада. Их удел - смотреть в обе стороны. Знать! Да, аль-Араф - это символ тех, у кого открыты глаза и кто имеет мужество действовать в соответствии со своими знаниями. Смотрите. Когда вы верили, вы были на небесах. Теперь, когда вы прозрели и отреклись, вы спустились в ад. Но на Арафе нет места ни радости, ни разочарованию. Аль-Араф - это равновесие добра и зла, и путь, ведущий к нему, долог и крут. Немногие имеют возможность увидеть его. Еще меньше тех, кто осмеливается ступить на него, потому что на Арафе вы одни. Это то, что отделяет вас от других людей. Чтобы выстоять здесь, нужно закалить свое сердце. Теперь я понял?"

Ибн Тахир застонал.

"Это ужасно".

"Что показалось вам таким ужасным?"

"Осознание пришло так поздно. Это должно было стать началом моей жизни".

Хасан окинул его быстрым взглядом. Его лицо просветлело. Но в его голосе все еще слышалась дрожь недоверия, когда он спросил его: "Что бы ты сделал, если бы твоя жизнь началась сейчас?"

"Прежде всего я хотел бы узнать все, что открыли величайшие умы. Я бы изучил все науки, проник бы во