Пламя Десяти - Рия Райд

превратившим меня в монстра в твоих глазах. Если ты думаешь, что это не убивает и меня, то заблуждаешься. Если ты не веришь мне, залезь ко мне в голову, как уже делала это раньше. Посмотри, как все было на самом деле! Давай!

Его трясло как в лихорадке, когда я дотронулась до его длинных окаменевших пальцев.

– Пожалуйста, – уже тише, сломленно повторил он, – избавь меня от этой пытки, смотреть на тебя и каждый раз видеть в твоих глазах страх. Я тоже так больше не могу.

В его взгляде было то же, что и во время нашей последней встречи в его сознании, когда он прижимал меня к себе, покрывая поцелуями мое лицо. Обреченность, покорность и боль затопили меня сразу, едва наши ладони соприкоснулись.

«Видимо, мы не остановимся, пока не уничтожим друг друга», – сказал он мне тогда.

Андрей дышал часто и глубоко.

– Давай, – еле слышно повторил он.

Это было последней каплей. Мне казалось, я слышала, как треснуло мое сердце. Я стиснула пальцы Андрея и, зажав рот, беззвучно разрыдалась. Меня трясло так, что я даже не сразу почувствовала, как он притянул меня. Я выпустила его пальцы, и Андрей тут же обнял меня, прижал к себе. Мир сузился до его дыхания где-то в области моего лба, и его рук, что беспорядочно гладили мои волосы, спину, плечи. Это было единственным, что я различала за ливнем, пеленой слез, шумом ветра и океана.

– Я не могу, – захлебываясь слезами, сдалась я, – я не могу. Когда я потеряла Рейнира, мой мир рухнул, но если я потеряю тебя, я не смогу дышать. Мне кажется, я правда не смогу дышать.

Губы Андрея коснулись моего лба, и я почувствовала, как тепло из той точки импульсами прошло по всему телу.

– Прости меня, – прошептал он. – Прости меня за Кериот, за Мельнис, за Софию, за все. Умоляю, прости. Прости. Прости. Прости, – взяв в ладони мое лицо, он сопровождал поцелуем каждое новое извинение. Его губы скользили по лбу, прокладывали дорожки вдоль носа и линии бровей, оставляли горячие следы под веками, горели на щеках. Они касались каждой еще не зажившей ссадины, кровоподтека, выцветших синяков. – Прости меня, – задыхаясь, шептал он, с каждым следующим шагом приближаясь к моим губам, – прости, прости, прости…

Меня пробрала дрожь, когда его губы накрыли мои. Руки запутались в его мокрых волосах. Потоки воды, стекающие по моему лицу и одежде, ветер, что дул с океана, казались не такими реальными, как ощущение его волос под моими пальцами и губы, обжигающие мои. Его запах – мяты и пихты – перебивал запах земли, зелени, дождя и морской соли. Мир состоял лишь из его близости и звука его дыхания, когда он на секунду отрывался от моих губ и тут же снова прижимал меня к себе с новой силой.

– Идем, – тяжело дыша, прошептал Андрей между поцелуями.

Он оторвался от меня, нашел мои пальцы и сжал их, увлекая за собой в сторону резиденции. Я шла за ним, спотыкаясь, не видя дороги и не чувствуя своих заплетающихся на скользкой земле ног. Едва мы пересекли порог, Андрей скинул на пол мокрый плащ и тут же вновь притянул меня к себе. Я не успела даже вдохнуть. Он целовал меня, на ходу расстегивая мою верхнюю одежду и не давая мне ни на секунду отвлечься от его губ. Когда она вслед за его плащом упала на пол, его руки тут же скользнули к молниям моего дорожного костюма. Андрей потянул за одну из них, ослабив ткань в области горла. Молния поддалась, и его губы опустились к моей шее, обжигая и лаская каждый освободившийся дюйм кожи.

– Прости меня, – казалось, в сотый раз повторил Андрей, целуя и покусывая меня за ухом, у линии подбородка, основания шеи. Моя верхняя кофта, что он резко стянул через голову между поцелуями, тут же отлетела куда-то в сторону. – Прости меня, – прошептал он, когда мои дрожащие руки легли ему на грудь, судорожно перебирая пуговицы на пиджаке, – прости меня, прости…

Его движения были нетерпеливыми, лихорадочными, резкими. Он раздевал меня на ходу. От нашей близости, жара и пульсирующего во всем теле напряжения у меня кружилась голова. Очертания холла были плоскими и смазанными. Где-то по пути я, не отрываясь от его губ, помогла стянуть с себя брюки и едва устояла на ногах, когда ледяные ладони Андрея легли мне на бедра. Мои руки обвились вокруг его шеи, и он тут же подхватил меня на руки, унося по темному коридору куда-то в глубь резиденции.

Я не видела ни проходов, ни дверей, ни стен. Не слышала плеска океана за окном, грома молний, шума ливня, воя сквозняков. Лишь учащенное дыхание Андрея. Его зеленые глаза вспыхивали каждый раз, когда сумрачный коридор озарялся резкими всполохами света от молний. Андрей казался взволнованным, сосредоточенным и… ошеломленным. Он смотрел на меня так, будто сам не верил в то, что происходит, и боялся, что очередная вспышка света разбудит его и все исчезнет. Я сама боялась этого не меньше: казалось, если я закрою глаза больше чем на секунду – все окажется сном. У меня сжалось сердце. Я провела рукой по его мокрым волосам и осторожно дотронулась до шрама вдоль виска.

– Если я потеряю тебя, то не смогу дышать, – прошептала я, коснувшись губами его уха.

За спиной глухо хлопнула дверь. Андрей поставил меня на ноги и медленно отстранился. Его глаза светились недоверием.

– Я терял тебя столько раз, что уже даже перестал считать, – сглотнув, отозвался он. – Я терял тебя снова и снова. Сначала на совете в Диких лесах, потом, когда мне сообщили, что твой корабль потерпел крушение, после – на площади во время казни Марка. Я думал, что окончательно потерял тебя, когда ты первый раз заявилась ко мне в голову и сказала, что никогда не простишь меня, и потом, когда мне сообщили, что Конгресс все же до тебя добрался, – его голос надломился. Андрей вздохнул и провел костяшками пальцев вдоль моей щеки. – Стоит ли говорить, что со мной было, когда я узнал, что это тебя до полусмерти избили плетьтоками по приказу Антеро? Последние два месяца моя жизнь – один непрерывный кошмар, в котором я снова и снова теряю тебя, Эйлер. Если это случится опять, я этого просто не вынесу.

Андрей говорил хрипло и изнеможенно. А потом вдруг отошел еще на шаг и прижал запястья к глазам.

– Я так часто терял тебя, что теперь, когда ты здесь и стоишь передо мной, я не могу поверить, что это на самом деле, – болезненно выдохнул он. – Не могу избавиться от чувства, что схожу с ума.

Мы находились в его комнате. Я поняла это только после его слов. Она была такой большой и просторной, что могла бы сойти за целую гостиную. Здесь помещалась вся жизнь Андрея в миниатюре – высокие книжные стеллажи и пространство, напоминающее кабинет, ложа с мягкими сиденьями, рояль в углу комнаты у окна – он казался вдвое крупнее, чем фортепьяно в его спальне в Диких лесах, – большая кровать со смятым одеялом и целым ворохом подушек. Тонкая, полупрозрачная занавеска в отдаленной части комнаты была насквозь мокрая и парила над полом. В распахнутое настежь окно влетали капли дождя и ветер, что