Плаха да колокола - Вячеслав Павлович Белоусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не бичуй себя, — посмеивался над ним Козлов. — Ничего ты в тех письмах дельного для следствия не выловишь, хорошего и полезного ни один дурак не напишет. Я вон рву их — да в ведро железное, горят с таким сладостным запашком, одно наслаждение. Иногда напоминает дым гавайской сигары.
— Гавайской? — в свою очередь, зло издевался над ним Борисов. — Да ты хоть раз ее пробовал? Сталин и тот перебивался «Герцеговиной Флор»…
Собраться-то ехать в Саратов они собрались, но откуда загвоздки не ждали, заявился вдруг Фринберг. Не иначе сболтнул Громозадов, больше некому, так как за всё время их пребывания не виделись ни Козлов, ни Борисов с Наумом ни разу. Слали в канцелярию для сведения кое-какие бумаги по надобности, Сисилия Карловна подавала их и. о. губпрокурора, тот знакомился, ставил печати при необходимости. Такая форма общения устраивала стороны, и вдруг заявился собственной персоной в кабинет к Борисову. Козлова Наум как-то сторонился, будто побаивался.
Борисов вышел из-за стола, выпроводил бывшего у него человека, поднял подбородок:
— Чем обязан, Наум Иосифович?
— Вот, передать велено приказ Густава Яновича…
— Так Сисилия Карловна на это? Или приболела?
— Устный, устный приказ. По телефону только что полученный.
— Так вы говорили лично с товарищем Берздиным?
— Имел, так сказать, удовольствие.
— А мы с товарищем Козловым к нему собирались… А он, значит, опередил… Поездка наша, значит?..
— Нет-нет! Ни в коем разе. Не отменяется. Как можно! Я к вам по другому поводу.
— Что-нибудь передать?.. Презент?.. С большим удовольствием.
— Отнюдь. — Фринберг губки надул. — У меня не настолько доверительные отношения с краевым прокурором, чтобы…
И смолк, не находя нужных слов, заметив, как внимательно и даже с подозрением изучает его Борисов.
— Густав Янович, согласившись со мной, предложил, прежде чем вам ехать, обсудить результаты следствия здесь, у меня на совещании.
— А тайна следствия? Как с ней быть?
— Никаких тайн обсуждать нет надобности! — замахал руками Фринберг. — Ответственный секретарь товарищ Носок-Терновский, исключив из партии первого арестованного, распорядился обсудить в каждой первичной партийной организации вопиющий случай, дать оценку, подумать о выделении общественных обвинителей в суд, но на этом всё — точка. Газете «Коммунист» не терпелось, пытались публиковать материалы о преступниках… но вы дали команду, и публикации прекратились, ждут суда…
— Я принял такое решение, потому что журналисты фактически разбалтывали факты, кои разглашать нельзя. Это секреты следствия, публикация их в «Коммунисте», хотя я глубоко уважаю печатный орган партии, вредит следствию. Тем более что ни я, ни товарищ Козлов материала не давали, по глупости увлекались этим работники ГПУ, хвастая шкурой неубитого медведя. Скольких за это уволил с работы товарищ Кастров-Ширманович, надеюсь, помните? А можно было привлечь и к уголовной ответственности болтунов.
— Знаю, знаю, — опять замахал ручками Фринберг. — На нашем совещании будут присутствовать только оперативные работники прокуратуры. Я уже всё продумал, и Густав Янович со мной согласился. Совещание будет секретным, и протокол буду вести я лично. Кстати, вам поручено доставить протокол товарищу Берздину.
— Так о чём же предполагается говорить и что обсуждать?
— В принципе, о том, что мы с вами только что обсудили.
— Ничего не понимаю.
— Обсуждать будем гнойники, что вскрыты в двух организациях, где оказались замешаны высокие начальники и многие члены партии… их размеры и долгое время безнаказанного существования. Все характеристики этого негативного явления наводят на нехорошую мысль, что подобной болезнью заражены и другие организации…
— Нет сомнений не согласиться с вами.
— Вот! Работники губернской прокуратуры, проработавшие здесь не один год, располагают фактами, позволяющими считать, что есть необходимость расширить список, может быть, даже выступить с инициативой о проведении всеобщей чистки среди чиновников и партийцев и вывести из своих рядов нерадивых.
— По двум нашим делам арестовано более ста двадцати человек, среди них около пятидесяти бывших членов партии… — раздумывая, произнёс Борисов.
— Что вас смущает? Размеры тюрьмы? Построим новую, в этом городе пустыря хватает, а недостаточно — бросим молодёжь на камыш, очищать новые площадки. Это необходимая мера пролетарской перековки гнилой интеллигенции и народившегося класса советского бюрократа-взяточника. Ещё бродят выродки замаскировавшейся буржуазии! — казалось, Фринберг стоял на трибуне и бросал в толпу слова, чем-то напоминая Борисову Фринберга Наума Иосифовича, приехавшего в первый раз клеймить позором и разоблачать своего предшественника, покойного губпрокурора Арла. Тогда он внушал страх и невольное преклонение. Борисов поёжился и попытался сбросить наваждение.
— Ответственный секретарь товарищ Носок-Терновский пожаловался мне, что Контрольная комиссия запросила от него объяснение, как такое могло случиться? — продолжал Фринберг. — Он попросил моей поддержки в том, будто начиналось безобразие ещё во времена его предшественника, товарища Странникова. Тот якобы сознательно дал волю нэпману, чтобы возродить и развить рыбодобычу на Волге и Каспии, увеличить доход. Невольно потворствовал частнику размахнуться до вредных высот. Действительно, в первые годы это дало неплохие результаты. Но нэпманы, частный капитал, быстро освоились. Словно акулы, крупные пожрали мелочь и принялись за неокрепшие, неразвитые государственные промыслы, где до сей поры процветают косность, низкая оплата труда, грязь, антисанитария, болезни и полное отсутствие социальных гарантий…
— Вы так считаете? — вскинул брови Борисов с нескрываемой иронией и весёлым любопытством.
Наум сбился на секунду, но сообразил вывернуться:
— Отнюдь! При чём здесь товарищ Странников, который давно в Кремле! Нэпманы, только они, набив карманы деньгами, завалили взятками государственных чиновников, пытавшихся тушить пожар беззакония.
«Наловчился, чёрт!» — поморщился Борисов и, потеряв интерес к и. о. губпрокурора, лениво возразил:
— Завалили взятками? Да тем доблестным чиновникам и рубля протягивать не надо, они настолько прожорливы, что сами выхватывали деньги от благодетелей.
— Вот об этом и будет разговор на совещании.
— Ничего он не даст. Все факты нам известны, — отрезал старший следователь, — и разглашать их мы с Козловым и Громозадовым не собираемся.
— Конечно, конечно. Но вы послушайте других. Их мнение узнаете. Мне представляется это очень даже интересным.
— Не та обстановка… на митингах слушать надо, где меньше думают, когда говорят.
— Это так, — покорно согласился Наум, — но… товарищ Берздин уже дал команду…
— А что вы ответили ответственному секретарю? — вдруг вспомнил Борисов и опять подозрительно прищурился. — Кто же обязан нести ответственность в губкоме?
— Я?.. — смутился Фринберг, но ненадолго. — Я дал понять товарищу Носок-Терновскому, что партия и товарищ Сталин уже оценили работу бывшего ответственного секретаря
