За гранью снов (СИ) - Екатерина Владимирова

Слишком сильное чувство – ненависть. Оно способно застилать глаза, от него теряют разум, совершают глупости. Оно может возникнуть стихийно, почти спонтанно. Его невозможно контролировать или убедить себя в том, что ненавидишь. Ее ненависть была искренней и неподдельной. Холодная, как лед, и твердая, как сталь. Она читалась в потемневших от боли глазах, в каждой дрожащей морщинке, в трясущихся губах, с силой поджатых. И он видел всё это. Вот теперь она не лгала. И он, ненавидя себя и ее, мечтал о том, чтобы не знать этой правды.

Он медленно уничтожал ее, выбивая из памяти прикосновения другого мужчины и оставляя на их месте следы его касаний. Жестких и беспощадных прикосновений его кнута. Только почему он не почувствовал удовлетворения? От ее мести!? Может, потому, что не это ему было нужно. Но это он из нее выбил.

И в отчаянной ярости, в лютой злобе и злости на самого себя он обрушил на нее еще несколько ударов. Но Кара и тогда не произнесла больше ни слова. А он чувствовал себя совершенно разбитым. Будто вновь очутился в большом зале экзекуций на коленях перед своим первым хозяином. И снова боль, раздирающая на части. Но он тогда терпел ее, он ведь привык к ней! А сейчас... боль была настолько сильной и настолько ощутимой, до дрожи в кончиках пальцев, что у него едва не подкосились ноги. Чтобы удержаться на ногах, он коснулся носком туфли ее тела, с ничего не выражающей миной на лице, повернулся к слугам и рыкнул им приказания и желание удовлетворить свою похоть с ней. Он знал, что каждого потом убьет медленно и жестоко, если только кто-то исполнит его приказ, но все равно давал столь резкие указания, выходя из зала.

Он себя тогда уничтожил, а не ее. Именно – себя. Вместе с ней.

И от боли убегал в Дублин. Запивал боль алкоголем, надеясь, что тот поможет ему забыться и забыть. Хотя бы не думать о ней. О том, что она сделала, о том, что сделал он. Потом станет легче. Она всего лишь рабыня. Предательница, к тому же. И она понесла заслуженное наказание. В чем его можно упрекнуть? Каждый хозяин на его месте поступил бы так, а может, и сослал бы девчонку в колонию на вечные муки. А он... всего лишь нарушил многовековые традиции дома Кэйвано. Продал свою рабыню другому хозяину.

Он думал, что забудется, сотрется из памяти, уничтожится и пройдет. Но не проходило.

Один день сменял другой так же, как мысли в его голове сменяли одна другую. Первый день, второй, третий... Пустой одинокий коттедж, снующие туда-сюда слуги, алкоголь и вечерние вылазки в город, чтобы расслабиться. Пить... напиваться до состояния, когда мыслям нет места в голове, занятой вином и ароматом женских тел. Напиваться и упиваться тем, что ему предлагали другие, но не могли его удовлетворить.

Тот бар бы очередным среди тех, что он посетил, заливая чувства чем-то более крепким и забываясь в объятьях красоток. Они танцевали перед ним, расставляя ноги так широко, что было видно тонкое кружево трусиков. Они кружили вокруг него, как мошкара, надоедливая и настырная, жужжа, проникающая в мозг. Они ласкали его слух сладкими словами и дразнили тело нежностью прикосновений. Но ему было плевать, пока он не увидел ее. Девушка у шеста танцевала, будто соблазняя, плавно двигаясь в такт музыке. И она была так похожа на нее! Черные волосы, гладкой волной струящиеся по плечам и спине. Завораживающие глаза неизвестного ему цвета. Но это ведь не так и важно, если он закроет глаза, то может представить, что они зеленые. Тонкий стан, выгибающийся ему навстречу. Как у нее. И крик, срывающийся с губ. Или ему лишь показалось?

Она игриво улыбнулась, увидев его жадный взгляд и поймав его в плен, и больше не отпустила.

А он смотрел лишь на нее. Так похожую на ту, что он оставил в замке.

Она подошла к нему без предложения с его стороны, когда танец закончился. А он, развалившись в кресле, так и не двинулся с места, из-под опущенных век наблюдая за ее приближением.

- Я что-то могу для тебя сделать, малыш? – томно проговорила девица, наклоняясь над ним.

И вовсе она не нее не похожа. Совсем не похожа. И волосы отдают синевой, а у нее они жгучего черного цвета. И глаза не те, золотисто-карие, куда уж им до зеленых колдовских омутов? И тело... не тонкий шелк, а лишь мягкий бархат. Не такая, как она. Не она.

- Ну, так что, малыш, - касаясь его уха, повторила девушка, - я могу тебе... ммм... помочь?

- Я позову тебя, - прикрыв глаза и затянувшись сигаретой, - если ты мне понадобишься.

- Смотри, малыш, - усмехнулась девушка, немного задетая, - я не предлагаю дважды.

- А я беру, не спрашивая разрешения, детка, - парировал Штефан, скривившись.

Она лишь усмехнулась и отошла. Не надолго. Ему нужна была разрядка. Ему нужно было забыть.

Он взял ее прямо за VIP-столиком, отгороженным от других зон защитным стеклом. Она была горячей и чувственной, жаркой и страстной, быстро дошла до грани, задохнувшись от наслаждения, а ему было мало. Он врывался в нее вновь и вновь, пока перед глазами не замаячил огонек экстаза. Но так и не смог удовлетворить возбужденное тело, пока, закрыв глаза, не представил перед собой хрупкое тело маленькой рабыни с зелеными глазами, которую оставил в Багровом мысе. И только тогда наслаждение накрыло его.

Он почувствовал себя грязным, как только отодвинулся на нее. Захотелось принять душ, чтобы смыть с себя запах чужих духов и едкую похоть, которой пропиталась его кожа. Не ее запах, не ее дрожь. Не она.

Он прогнал девицу, поправил на себе одежду, застегнул ширинку и, поднявшись, вышел из комнаты.

А в его дублинском доме, который Кара не видела и видеть не могла, тоже всё напоминало о ней. Почему так? Почему здесь? И почему – опять она!? Невольница, рабыня... преступница. Такая же, как и он.

И он вновь мыслями обращался к тому, что вынудило его прилететь в Ирландию. То, что произошло в его доме, то, чему он, став невольным свидетелем преступления, поверил. И разрушил до основания то, что еще не успело выстроиться. Потому что в основании этого не было доверия.

Так что же там произошло? Как правильно проанализировать ситуацию и выстроить верные доводы? Как сделать выводы и не ошибиться? И что есть правда: то, что он видел, или то, что витало в воздухе?

На холодный разум рассчитывать не приходилось, им полностью завладели чувства, эмоции, ощущения. Разрушительные по своей силе. В случае с Карой он не мог их контролировать, они прорывались сквозь лед души против его воли. Он вновь возвращался мыслями в ту комнату, где всё произошло, где свершилось преступление, где рассыпался по кусочкам светлый мир того Штефана, в которого он превращался. Но которым так и не успел стать. Он вспоминал и омерзение охватывало его. Презрение и безумная ярость. А потом... боль предательства. Как она могла?! Казалось, он ничего не видел из-за ослепившей его ярости, не чувствовал ничего, кроме боли и пустоты, яростно надвигающейся на него, а потом... бесконтрольное желание причинить ей такую же боль, какую она причинила ему. Поранить ее духовно он бы не смог, но в его власти было ее тело. И именно на него обрушилось всё его негодование. И он вышел из себя. Убивая ее, медленно убивал и себя.