Маски времени (сборник) - Роберт Силверберг

У ворот дворца Дукаса я позвонил слугам, и навстречу мне вышел старик-конюший, именно он показывал мне дорогу в покои в тот памятный вечер, когда Пульхерия решила отдаться мне. Я дружелюбно улыбнулся старику, конюший смерил меня отсутствующим взглядом. По-видимому, он позабыл меня, так я посчитал.

— Мои сердечные приветствия господину Льву и госпоже Пульхерии, — сказал я. — Будьте любезны, передайте им, что тут их ожидает Георгий Маркезинис из Эпира.

— Господину Льву и госпоже… — повторил конюший.

— Пульхерии, — сказал я. — Они меня знают. Я дальний родственник Фемистоклиса Метаксаса, и… — здесь я запнулся в нерешительности, чувствуя себя еще более глупо, чем обычно, распинаясь о своей родословной перед простым конюшим. — Позови-ка мне дворецкого, — прорычал я.

Конюший поспешно побежал внутрь дворца.

После продолжительной задержки появился крайне высокомерный на вид тип в византийском эквиваленте ливреи и стал внимательно меня осматривать.

— Слушаю.

— Мои наилучшие пожелания господину Льву и госпоже Пульхерии. Будьте любезны передать им…

— Госпоже… какой?

— Госпоже Пульхерии, жене Льва Дукаса. Я Георгий Маркезинис из Эпира, дальний родственник Фемистоклиса Метаксаса. Несколько недель тому назад мы были здесь на званом вечере, который давали…

— Жену Льва Дукаса, — холодно заметил дворецкий, — зовут Евпрепией.

— Евпрепией?

— Евпрепия Дукас — хозяйка этого дворца. Человече, чего вам здесь надобно? Если вы пришли сюда пьяный посреди бела дня нарушить покой господина Льва, я…

— Погодите, — сказал я. — Евпрепия? Не Пульхерия? — В моей ладони сверкнул золотой визант и быстренько упорхнул в уже ждавшую его ладонь дворецкого. — Я не пьян, и все это очень важно. Когда Лев женился на этой… этой Евпрепии?

— Четыре года тому назад.

— Че-ты-ре-го-да-на-зад? Нет, это невозможно. Пять лет тому назад он женился на Пульхерии, которая…

— Вы, должно быть, ошиблись. Господин Лев женился только однажды, на Евпрепии Макремболитис, матери его сына Василия и его дочери Зои.

Рука дворецкого снова приподнялась. Я опустил в нее еще один визант.

Чувствуя, как у меня из-под ног уходит земля, я забормотал:

— Его старшим сыном является Никетас, который еще не родился, и у него совсем не должно быть сына Василия, и… Боже праведный, неужели вы затеяли какую-то нечестную игру со мною?

— Клянусь перед образом Христа-Пантократа в том, что все сказанное мною — истинная правда до единого слова, — решительно заявил дворецкий.

Постукивая своим кошельком с византами, я сказал, теперь уже совсем отчаявшись:

— А насколько возможно устроить мне аудиенцию у госпожи Евпрепии?

— В принципе — почему бы и нет? Вот только сейчас ее нет здесь. Она уже три месяца отдыхает во дворце Дукаса на трапезундском побережье, где ждет своего следующего ребенка.

— Три месяца? Значит, здесь не было никакого званого вечера несколько недель тому назад?

— Нет, не было, господин.

— И здесь не было императора Алексея? И Фемистоклиса Метаксаса? Ни Георгия Маркезиниса из Эпира? Ни…

— Никого из них, господин. Чем я еще могу вам помочь?

— Наверное, уже ничем, — сказал я и, шатаясь, побрел прочь от дворца Дукаса как человек, которого поразили своим гневом боги.

54

Печально я странствовал по юго-восточной окраине Константинополя, вытянувшейся вдоль берега Золотого Рога, пока не набрел на лабиринт из лавок, рыночных площадок и таверн поблизости от того места, которое через какое-то время будут называть мостом Галата и где сегодня тоже лабиринт лавок, рыночных площадок и таверн. По этим узким, то переплетенным, то хаотически разбросанным, улицам я брел совершенно бесцельно, как зомби. Я ничего не видел, так же, как ни о чем не в состоянии был думать. Вот так, не соображая, я просто ставил одну ногу впереди другой и продолжал брести, пока уже под самый вечер судьба снова не «схватила меня за яичники».

Я вошел, спотыкаясь, наугад в одну из харчевен, размещавшуюся в двухэтажном строении из неокрашенных досок. Несколько торговцев потягивали здесь свою ежедневную дозу вина. Я тяжело бухнулся за покоробленный и шаткий стол в никем еще не занятом углу комнаты и, тупо уставившись на стену, стал думать о Евпрепии, беременной жене Льва Дукаса.

Ко мне подошла хорошенькая подавальщица и спросила:

— Вина?

— Да. И чем крепче, тем лучше.

— И жареной баранины?

— Спасибо, я не голоден.

— Мы здесь делаем очень вкусную баранину.

— Я не голоден, — повторил я. И угрюмо уставился на ее лодыжки. Лодыжки у нее оказались очень и очень приличными. Я перевел взор чуть повыше, на икры, но здесь меня ждала неудача, так как ноги ее скрывались за складками простого длинного одеяния. Она ушла и вскоре вернулась с бутылью вина. Когда она ставила его передо мной верхняя часть ее одеяния распахнулась, и моему взору предстали две полные, белые, с розовыми кончиками, груди, которые свободно вывалились наружу. Тогда наконец-то я взглянул на ее лицо.

Она вполне могла бы сойти за сестру-близняшку Пульхерии.

Такие же темные озорные глаза. Такая же, без малейших изъянов, оливковая кожа. Такие же полные губы и тонкий нос. Такого же возраста — примерно семнадцати лет. Различия между этой девушкой и моей Пульхерией заключались лишь в одежде, осанке и выражении лица. Девушка была в довольно грубом одеянии: ей недоставало аристократической элегантности осанки и походки Пульхерии; и были у нее какие-то надутые, будто недовольные губы. Она имела мрачный вид девушки, болезненно уязвленной тем, что она поставлена явно ниже того места, которое, как ей кажется, могла бы занимать.

— Ты почти, как Пульхерия, — сказал я.

Девушка хрипло рассмеялась.

— Что за несусветную чушь вы там порете?

— Одна моя знакомая девушка очень на тебя похожа. Так вот — ее зовут Пульхерией.

— Вы придуриваетесь или, наверное, совсем пьяный! Я и есть Пульхерия. И мне очень не нравятся эти ваши заумные заигрывания, незнакомец.

— Ты Пульхерия?

— Определенно.

— Пульхерия Дукас?

Она расхохоталась мне прямо в лицо.

— Дукас! Ну и скажете! Теперь я точно знаю, что вы не в своем уме. Пульхерия Фотис, жена Гераклеса Фотиса, владельца постоялого двора!

— Пульхерия… Фотис… — тупо повторял я. — Пульхерия… Фотис… жена… Гераклеса… Фотиса…

Она близко наклонилась ко мне, дав мне еще раз возможность полюбоваться ее потрясающей грудью. И теперь уже не надменно, но встревоженно, она тихо произнесла: