Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевиль

Где-то в глубине существа заходилась криком совесть, и заглушить ее было невозможно. «Да, ты права, – мысленно крикнула ей Дерхан, – мы его убьем. Но этих, остальных, спасем!»

Да только никакими доводами нельзя было ослабить страх перед тем, что она совершала. Можно было лишь действовать наперекор совести. Поэтому Дерхан твердо, зло посмотрела в глаза медсестре. И еще сильней сдавила на кошельке ее пальцы.

– Помоги им, – процедила Дерхан. – Теперь ты в состоянии помочь всем, кроме этого старика. Иначе – никому. Помоги им.

Очень долго монахиня молчала, глядя полными страха глазами то на Дерхан, то на грязный кошелек и пистолет, то на умирающих пациентов. Наконец дрожащей рукой опустила деньги в карман белого передника.

Когда отошла будить больного, Дерхан посмотрела ей вслед, испытывая ликование пополам с раскаянием.

«Видишь? – подумала Дерхан, презирая себя. – Не ты одна! Это и ее выбор».

Звали его Андрей Шелборнек, и было ему шестьдесят пять лет. Его внутренние органы пожирал какой-то микроб. Андрей вел себя тихо, он очень устал бояться. Задал только два или три вопроса, а потом без жалоб пошел с Дерхан.

Она ему сказала несколько слов о предстоящем якобы лечении, об экспериментальной технике, которую хотят испытать на его изнуренном болезнью теле. Он ничего на это не ответил и промолчал насчет ее внешнего вида.

«Ты понимаешь, что происходит! – думала Дерхан. – Ты устал так жить, ты упрощаешь мне задачу». Но утешать себя такими мыслями было низостью. Дерхан прогнала их.

Вскоре стало ясно, что Андрею не пройти несколько миль до Грисской пади. Поколебавшись, Дерхан вынула из кармана несколько мятых купюр. Ничего не остается, как взять повозку. Она нервничала. Давая рикше указания, понизила голос до неузнаваемого рыка, а лицо спрятала под капюшоном.

В двуколку был впряжен вол, переделанный в двуногого, чтобы легче вписываться в узкие, извилистые нью-кробюзонские улицы и переулки. Он бегал на изогнутых назад ногах, не переставая дивиться самому себе, и расхлябанная его поступь доставляла уйму неудобств седокам.

Дерхан откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза. Когда открыла, Андрей уже спал. Он не говорил; он и виду не подавал, что обеспокоен, пока ему не понадобилось взобраться на крутую насыпь из земли и бетона, по которой проходила Южная линия. Тут он переменился в лице, в глазах появилось смятение.

Дерхан принялась бодро врать о секретной лаборатории, о подземном комплексе, куда от путей ведет туннель. Но он слушал вполуха, тряс головой и озирался – хотел убежать. В густой тени под железнодорожным мостом Дерхан вынула кремневый пистолет. Андрей, хоть и умирал, боялся смерти; Дерхан, держа его на мушке, забралась следом на насыпь.

На полпути он заплакал. Дерхан подталкивала его стволом пистолета, все ее чувства, казалось, ушли куда-то далеко. А главное, отступил страх.

В пыльной хижине Дерхан сидела молча, направив на Андрея пистолет, пока наконец оба не услышали шорохи – вернулись Айзек и Ягарек. Когда Дерхан открыла дверь, Андрей поднял крик, стал звать на помощь. Для такого доходяги он оказался весьма голосистым.

Айзек, собиравшийся спросить у Дерхан, что она сказала Андрею, осекся и бросился утихомиривать его.

Лишь один миг, всего-то полсекунды, когда Айзек открыл рот, казалось, он будет успокаивать старика, уверять, что тому нечего бояться, что он в надежных руках, что это странное похищение – в его же интересах. Да и Андрей смотрел на него с надеждой, хоть и не прекращал вопить – самому хотелось, чтобы его успокоили. Но Айзек устал, он плохо соображал, и от необходимости лгать его затошнило. Подготовленные фразы застряли в горле.

Айзек решительно подошел к старику и с легкостью скрутил его, задушил крики ветошью. Связал Андрея кусками старой веревки и постарался усадить поудобнее у стены. Умирающий мычал и шумно дышал сквозь сопли и тряпку, он был вне себя от ужаса.

Айзек попытался заглянуть ему в глаза, прошептал извинения, но Андрей не слушал. Тогда Айзек со стыдом отвернулся. Дерхан поймала его взгляд и пожала руку. Она была благодарна, что нашелся человек, взявший на себя часть ее вины.

Сделать предстояло многое.

Айзек приступил к последним расчетам и приготовлениям. Андрей пищал через кляп, и Айзек в отчаянии посматривал на него.

Айзек отрывистыми фразами, шепотом объяснил Дерхан и Ягареку, что он делает. Посмотрел на сложенные в хижине обшарпанные вычислители – аналитические машины. Покорпел над записями, проверяя и перепроверяя расчеты, сопоставляя их с полученной на свалке технической документацией. Вынул ядро кризисной машины, таинственного механизма, который он отказался оставить у Совета конструкций. В этой темной коробочке были заключены электростатические и чародейские цепи.

Айзек медленно прочистил мотор, проверил в действии кинематику. Теперь он готов. И готова его техника.

Когда вернулась уходившая по каким-то своим делам Пенжефинчесс, Айзек молча посмотрел на нее. Она, пряча глаза, медленно собрала свои пожитки, смазала лук, чтобы не испортился под водой. Спросила насчет Седрахова пистолета и грустно поцокала языком, получив от Айзека ответ «не знаю».

– Жалко, серьезная была штука, – рассеянно проговорила она, глядя в окно. – Заколдованная.

Айзек перебил ее, сказал, что они с Дерхан просят ее помочь еще раз, прежде чем она уйдет. Она повернулась, посмотрела на Андрея. Как будто только сейчас его увидела. На уговоры Айзека не ответила и потребовала объяснить, что, черт побери, затевается.

Это Дерхан взяла на себя. Отвлекла ее от Андреева сопения и мрачной деловитости Айзека. Потом Дерхан спросила, согласна ли Пенжефинчесс оказать им еще одну услугу. «Мы не можем тебя заставить, – сказала она, – мы можем только просить».

Айзек не слушал разговора. Он старался вообще ничего не слышать, особенно хриплое мычание старика. Сосредоточился на том, что было ему по силам, – на сложной кризисной математике.

Глава 48

Около четырех, когда они собрались идти, Дерхан обняла Айзека, а затем и Ягарека. Поколебавшись мгновение, прижала к себе гаруду. Он не ответил на объятия, но и не отстранился.

– Увидимся, как договорились, – прошептала она. – Ты знаешь, что должен сделать?

Айзек ответил утвердительно. Она кивнула и подтолкнула его к двери.

Теперь он помедлил – потому что ему было нелегко. Глянул на Андрея. Тот, изнемогший от страха, лежал в ступоре, глаза стеклянные, кляп покрыт слизью.

– Придется его нести, да так, чтобы не поднял тревогу.

Айзек посоветовался с Ягареком – говорили шепотом, хотя очумевший от ужаса старик и так ничего бы не понял. Наркотиков у них нет, и Айзек не биомаг, а то бы погрузил ему в череп пальцы и на время отключил сознание. Стало быть, надо прибегнуть к менее гуманным навыкам Ягарека. Гаруда вспомнил «шутейные бои», что заканчивались признанием поражения или потерей сознания чаще, чем смертью. Вспомнил отработанные до совершенства приемы, прикинул, как использовать их на человеке.

– Он старый, – шепнул Айзек, – и умирает. Слаб совсем… Поаккуратнее.

Ягарек бочком двинулся вдоль стены к Андрею, а тот глядел на него полными усталости и самых дурных предчувствий глазами. Затем – стремительный бросок, и вот, переступив через Андрея, Ягарек опускается на колено, прижимает к полу левой рукой голову старика. Андрей смотрит на Айзека, глаза лезут из орбит, но кляп не пропускает воплей. Айзек, раздираемый страхом, стыдом и чувством собственного ничтожества, не может отвести глаза. Он смотрит на Андрея, понимает, о чем думает старик. О том, что его убивают.

Правый локоть Ягарека описал в воздухе крутую дугу и с безжалостной точностью вонзился в затылок умирающего. Туда, где череп соединялся с шеей. Андрей коротко захрипел – то ли боль была невыносимой, то ли его рвало. Взгляд стал рассеянным, затем глаза закрылись. Но Ягарек не отпускал голову Андрея, считал секунды, вжимая костистый локоть в ямку на затылке старика. Наконец выпрямился, отступил от бесчувственного тела.

– Он проснется, – пообещал Ягарек. – Может быть, через двадцать минут. А может быть, через два часа. Я буду за ним наблюдать. Если что, усыплю снова. Но тут нужна осторожность – плохо, когда кровь подолгу не поступает в мозг.

Они спеленали неподвижного Андрея какими-то лохмотьями, подняли. Старик почти ничего не весил, настолько источила его многолетняя болезнь.

И вот они тронулись в путь, неся на правых плечах Андрея, а левыми руками держа огромный мешок с аппаратурой. Несли бережно, как святые реликвии, как апостольские мощи. Шли, сутулясь и шаркая, точно нищие, в грязном убогом тряпье. Хмурое лицо Айзека под капюшоном было покрыто бурыми струпьями после неудачного бритья. Ягарек голову обмотал гнилой тканью, оставил только узкую смотровую щель. Он походил на безликого прокаженного, который прячет свою гниющую плоть.