Сторож брату своему - Ксения Медведевич

Жена орала так, что слышали, наверное, все соседи. «В одной комнате! В одной комнате!» Да, так не годилось, по закону нельзя совокупляться с женщиной, не отпустив предыдущую. Тьфу ты…

Размышляя таким образом, Абу аль-Хайр поднял туфель и осмотрел его. Великоват, да и кому нужен башмак без пары? Отведя в сторону прорванную тростниковую занавеску, он прищурился и запустил туфлем в одного из учеников богослова – с напутствием:

– Вот тебе приветствие от мутазилита и ученика аль-Джахиза!

Мюриды аль-Хатиба как раз шествовали мимо: важные, кивающие головами, некоторые придерживали накладные бороды. Старик славился строгостью нрава и, дабы не вводить ни себя, ни слушателей в соблазн, не допускал на занятия в масджид красивых юношей. Так что особо смазливым отрокам приходилось навешивать на лицо трепаную паклю пристойной длины.

Туфель попал в цель: мюрид, получивший по темечку, взвыл и схватился за голову. Вокруг него тут же завертелось: кто-то нагибался за башмаком, кто-то воздевал руки и потрясал кулаками, чей-то ребенок ту же ухватил туфлю и подкинул ее вверх – и вот тут-то и началась подлинная свалка. Видимо, многие верующие сегодня искали пару к уже пойманному башмаку.

Удовлетворенно хмыкнув, Абу аль-Хайр опустил занавеску.

Точнее, он хотел уже опустить занавеску, как… Бац!

– О Всевышний! – жалобно воскликнул начальник тайной стражи.

Щель между плетеными полотнищами уже смыкалась, когда в нее влетел довольно большой миндальный орех. Орех угодил ибн Сакибу прямо в лоб, отскочил и сбил набок маленький стакан с чаем.

– Таа-ак, – созерцая растекающуюся по полотенцу лужицу, сказал себе Абу аль-Хайр.

Воистину, не следует человеку пытаться обмануть Всевышнего – ибо обманет его Всевышний и воздаст ему сторицей за неразумие.

– Господин?.. – тихо позвали за спиной.

– Говори, о Хусайн, – отозвался он, поворачиваясь в сторону невольника.

Тот степенно устраивался рядом с его циновкой прямо на земляном полу. Остальные посетители чайханы делали вид, что совершенно не замечают начальника тайной стражи и его доверенного раба.

Хусайна в Медине знали хорошо, очень хорошо. Мало кто из именитых жителей не имел с ним дел, а те, кто не имел, хотели бы завести полезное знакомство. Абу аль-Хайр подозревал, что его собственные сведения о состоянии невольника не так точны, как ему хотелось бы. Вроде бы получалось, что верткий шамахинец сумел припрятать около пятисот тысяч динаров – это не считая поместья под Ахвазом и пары домов в Куфе. Ну и стоимости утвари, ковров, невольников и рабынь в ятрибском доме. Когда город отстраивался после карматского налета, Хусайн развернулся вовсю: и участками спекулировал, и припасы втридорога сбывал, и сведениями об именитых гражданах торговал, не стесняясь. Один раз его уже брали по обвинению во взяточничестве и казнокрадстве: увезли в Куфу и там поместили в дом старшего катиба наместника. Пытали Хусайна на дыбе и у столба на солнце, требуя отписать казне имущество, – тогда-то и выянилось, сколько и где у него зарыто горшков с золотыми, сколько сундуков отдано на хранение, а сколько вложено в торговлю. Однако Абу аль-Хайр готов был дать на отсечение правую руку – это лишь треть истинного состояния ушлого шамахинца. Ну или половина. Остальное записано на подставных лиц и раскидано по квитанциям и чекам у менял и ханьских ростовщиков.

Наместнику Куфы, тем не менее, пришлось вернуть плута Абу аль-Хайру вместе с подробной описью шельмовского имущества – еще бы он не вернул. Ибн Сакиб послал наместнику домашнюю туфлю его любовницы. Туфля как туфля, на первый взгляд. А на второй – как ни крути, то была туфля младшей жены уважаемого куфанского кади. Поэтому наместнику пришлось отказаться от доли в имуществе пойманного с поличным казнокрада, от самого казнокрада и вообще от всяких воспоминаний об этом досадном эпизоде. А Абу аль-Хайр в ответ любезно забыл о том, что за прелюбодеяние любовникам предусматривается суровое наказание: либо сбрасывание со скалы, либо побивание камнями в яме, если уж рядом никак не отыскивается скала.

Так вот, бритый усатый парс сидел на полу у циновки ибн Сакиба и таращился на своего господина хитрыми совиными глазками.

– Ну? – нетерпеливо понукнул его начальник тайной стражи. – Нашли старика?

– Да, господин, – угодливо поморгал глазками Хусайн.

– Он что, и впрямь забыл дорогу в дом почтеннейшего ибн Мамдуха? Или уж сразу потерял голову? – со вздохом облегчения решил пошутить Абу аль-Хайр.

Сегодня неприятности воистину преследовали его. День начался со ссоры с женой, продолжился встречей с нерегилем халифа Аммара, оказавшимся самым обычным – только очень потрепанным и тощим – сумеречником. К тому же нерегиль, как выяснилось, был явно не в себе.

«Спятило ваше чудо-юдо, как есть спятило», – хихикал в усы Хусайн, рассказывая, как там было дело в подвале крепости. «Пока по лестнице спускались, думали – все, щас вязать будем. Сам с собой разговаривал, руками махал, крутился, от теней шарахался. Натерпелись мы, я вам скажу, господин мой, вперед надолго: бормотал он, башкой мотал и все, главное, адом грозился, тварь неверная».

Впрочем, не то чтобы безумие или бессилие нерегиля сильно подивили Абу аль-Хайра. Он, конечно, в детстве наслушался страшных сказок про Величайшее Бедствие и про то, как опрокидывал города страшный аль-Кариа. Чего только в тех историях не было: и страшный говорящий меч, и волшебный крылатый конь бледной масти, и чтение мыслей. Да уж, бабушка часто его пугала: «Не будешь слушаться, придет аль-Кариа, заберет к себе в дом!» Вот только Абу аль-Хайр давно уже не ребенок, чтобы верить страшным сказкам. Аль-Джахиз учил, что следует отделять грубые вымыслы от поверяемых разумом истин. Все эти простонародные рассказы про Тарика – от невежества. Пусть глупцы верят в печень кита, который держит на себе землю, и в рог дьявола, и в то, что камень каабы некогда был белым, а язычники сделали его черным, и в свиток откровения о кормлении грудью, который якобы лежал под кроватью Сабихи и который сжевала овца, – да мало ли небылиц донесли до наших дней доверчивые передатчики хадисов.

Нет, сумеречников, конечно, не зря называют маджус, магами. Отвести глаза, заморочить видениями, погадать о будущем – это сумеречники могут. Но россказни про выходящие из берегов реки, джиннов и обрушенные одним взмахом меча ворота и стены – увольте.

Так что нерегиль не зря не стал распространяться о своей хваленой силе, только глаза опустил: не виноват же он, право, в том, что люди столько насочиняли. А что этот самийа безумен, причем изначально – так то для человека, давшего себе труд почитать не сборники-адаба, а исторические труды, никакой не секрет. Он, ибн Сакиб, верил Мискавайхи, когда тот цитировал легендарный труд Яхьи ибн Саида: мол, нерегиль повредился в уме еще на западе, пока пребывал в плену у врагов.

Обидно, что он, Абу аль-Хайр, позволил себя увлечь безумной надежде. Но нынешние времена настолько безумны, что никакая надежда не кажется в них чрезмерной. Обидно и то, что надежда не оправдалась.

Но, как говорится, лучше воробей наличными, чем павлин в кредит. Скоро на счету в городе будет каждый меч. Карматы, доносили лазутчики, уже разоряли стойбища таглиб. Поговаривали, что слухи о гибели вождя таглибитов, Абу аль-Хайджа ибн Хамдана, – истинная правда. Жаль, если так. Хороший был воин и на редкость порядочный человек.

С той стороны, где сидел Хусайн, донеслось вежливое покашливание. Что-то он задумался, забыв про беседу:

– Так где, говоришь, пребывал наш почтенный гость?

– В Куба-Масджид, – хихикнул невольник. – Прятался в кладовке для бумаги и письменных принадлежностей.

– С чего бы это? И где он сейчас?

– А там же и сидит, господин, как тушканчик в норе, и носу не кажет!

– Что это на него нашло? Или он так же безумен, как самийа?!..

Ну вот, теперь и это – да помилует нас всех Всевышний…

Юсуфа аз-Захири хватились совсем недавно – когда оторались на военном совете и пришло время приступать к действиям. За стариком послали, и обнаружилось: пропал великий языковед и знаток грамматики! Нет его ни в доме почтенного кади Исы ибн Мамдуфа, ни в масджид, где еще вчера собирал он слушателей в такой большой кружок, что каждому входившему говорили: «Повернись лицом к собранию!» Агенты с ног сбились, но повезло, поди ж ты, пройдохе Хусайну. Надо же, отыскал старикана…

– Ну?!..

– Почтенный шейх, – странно замялся невольник, – говорит, что не выйдет оттуда ни за что, ибо опасается мести соперников.

– Что?!..

– Да вроде как почтеннейший наставник ар-Руммати пустил в городе слух, что почтеннейший аз-Захири вовсе никакой не му’аддиб, а вовсе даже и му’аллим аль-куттаб.

– Тьфу ты как скверно…

Ну и денек! Ну и денек!

– И что, все поверили, что Юсуф аз-Захири учил не в знатных домах, а в школе?! За прокисший хлеб?