Незабываемые дни - Михаил Лыньков

— О, ты не знаешь! Работа диспетчера и раньше, и особенно теперь это не просто работа. Я подчеркиваю: теперь, в немецких, как бы тут точнее выразиться, не совсем благоприятных условиях. Уж одно то, что я работаю там… может, и приносит кое-какую пользу… нам…

— Довольно, Адам. Советую тебе при встречах с другими людьми — себя я исключаю — быть более сдержанным, более осторожным. Чувства свои и слова прячь более надежно. Время такое. И себя погубишь, и других потянешь в прорубь. Дело погубишь, — понятно?

— Да я только с тобой так говорю. Разве мы за эти месяцы не научились молчать? Да, молчали, стиснув зубы. И давно поняли, что не в словах дело, не в красивых фразах. Кажется, весь город молчит. А что ни день, в нем что-нибудь случается. Ты погляди вот на дома, в которых живут те, которые считают себя хозяевами. Погляди на их учреждения. Повсюду опоясано колючей проволокой, понастроили доты: в фундаментах домов, в подъездах, даже на балконах. Боятся! Безмолвных боятся! Тех, кто, стиснув зубы, ходит днем на работу. Тех, которые внешне стараются быть усердными, вежливыми, порой послушными, понятно, в известной мере, в определенных вопросах. Боятся! И, видно, у них есть основания для страха. Я не буду приводить тебе примеров, но уверяю тебя, что почти каждый наш человек, который по тем или иным причинам попал в это пекло, старается по-своему помогать нашим.

В доме Красачки уже спали. Стараясь не разбудить спящих, Адам устроил Заслонова на кушетке и собрался уйти в другую комнату. Заслонов задержал его:

— Вот что, Адам, ты говорил мне, что в вашем управлении подробно известно, где и когда совершаются те или иные диверсии.

— Не только известно, но на нашей обязанности лежит составление, еженедельных сводок специально по диверсиям.

— Кому отсылаются эти сводки?

— Гитлеру, Гиммлеру, Герингу… одним словом, в шесть или восемь адресов.

— Пакетами?

— Да, специальными пакетами.

— Кто-нибудь из наших товарищей осведомлен об этих сводках?

— Из наших? — Адам на минуту задумался. — Мало. Ими особенно не интересовались, этими сводками.

— Теперь ты мне ответь на другой вопрос: ваше диспетчерское управление чем может помочь… нашим людям?

— Управление само по себе ничем… Но есть отдельные люди, которые занимаются графиками движения поездов, тем нередко известны даже маршруты специальных, очень важных поездов. Что тебе сказать еще? Ну, порой наши люди пользуются и другими, отдельными сведениями.

— Отдельными?

— Да.

— Это плохо, Адам. Надо, чтобы диспетчерское управление полностью работало на нас. Как это сделать, надо тебе обдумать. Ну, и я помогу при случае. Вот что я тебе скажу: надо наладить дело так, чтобы один из специальных пакетов попадал не к Гиммлеру или к другому фашистскому дьяволу, а к нам… Понимаешь, к нам, в Москву. В Центральный Комитет партии. Товарищу Сталину.

— Зачем там нужна эта мазня?

— Какая мазня?

— Это целые простыни, где отмечены каждый испорченный рельс, каждый развинченный стык.

— А паровозы, а взорванные эшелоны?

— Разумеется, и они там.

— Так вот, Адам, такая, как ты говоришь, мазня нам очень пригодится. Немцы — народ довольно аккуратный в разных своих сводках, особенно секретных. По этой сводке мы тоже можем проверять свою работу. Для нас с тобой это, может быть, и не имеет особого значения, а, скажем, для командования Красной Армии такие документы представляют немалый интерес. Из них сразу видно, где, на каких участках у немцев слабо, где у них рвется и где надо поднажать, чтобы тоже рвалось.

Они говорили еще долго. Условились о паролях, связных, способах передачи материалов. Незаметно дружеская беседа приняла совсем другой характер, изменился и ее тон. Заслонов уже не просил, не убеждал в том или другом инженера-диспетчера, а просто приказывал ему. И Красачка не возражал, он только переспрашивал, когда, в какой срок надо выполнить то или иное поручение. Он сразу почувствовал над собой власть этого человека, которому когда-то добровольно подчинялся в институте в разных серьезных вопросах институтской учебы и быта.

Красачка не расспрашивал Заслонова, почему и для чего нужны все эти сведения, для кого он, Красачка, будет выполнять полученные им от Заслонова задания. Он знал, что раз Заслонов требует, значит так и надо.

— Ну, а теперь спать, Адам!

И когда собирались уже выключить свет, слегка задрожали стены, тихо зазвенели оконные стекла и лампочка сама погасла. Повидимому, где-то в городе произошел взрыв.

— Спи, не обращай внимания. Это у нас часто случается, — сказал Адам.

— А свет у вас откуда?

— Да с завода, на котором все еще работает отец.

— Он еще на станкостроительном?

— На старом месте.

— Что теперь производят на заводе? Не станки же выпускают?

— Какие там станки. Ремонтируют танки, автомашины.

— Танки, говоришь? И есть у тебя там знакомые?

— Отец там. Отец жены тоже. Поглядел бы ты на этих стариков. Не живут, а чахнут…

— Значит, танки, говоришь? Ну, не все сразу. Да, видно, и там люди есть…

— Ты о чем? — спросил Адам.

— Это я так… Про людей вот думаю. Много забот у наших людей, помогать им надо, тяжело им приходится. Ну хватит на сегодня…

20

Утром, когда Заслонов и Красачка умывались на кухне, туда вихрем ворвалась девушка. Еще с порога она крикнула:

— Братец, немцы!

— Какие там немцы?

— По всей улице облава и обыски, что-то ищут!

— Ну и чорт с ними!

— Хорошо тебе говорить, а у меня…

Девушка заметила Заслонова и в замешательстве умолкла. По виду она была похожа на подростка. Одна косичка, видно, туго заплетенная, смешно задиралась вверх, и это еще больше увеличивало сходство с подростком, с школьницей, которой самое время взять книжки и отправиться в школу.

Однако Адам не на шутку встревожился:

— Допрыгаешься в конце концов со своими авантюрами! Ей в куклы играть, а она сует свой нос, куда не следует! Где немцы?

— Да на улице. К соседям пошли….

Заслонов взглянул на девушку. Она держала в одной руке за спиной большой сверток, робко глядя на брата, который, видно, и сам немного растерялся. Пока девушка старалась что-то передать Адаму, Заслонов заметил в ее руке ложе обыкновенного немецкого автомата, завернутого в полотенце. Заслонов быстро оглядел кухню. Рядом с плитой стояла старая жестяная печурка, отслужившая свой век и вынесенная сюда из комнаты. Тут же валялось несколько коленчатых печных труб, ржавых и во многих местах прогоревших. Заслонов подошел к девушке, молча взял из ее рук автомат, торопливо сунул его в трубу и заткнул ее попавшейся под руку тряпкой.

— Есть еще что-нибудь?

— Листовки вот…

Она вытащила из рукава пачку листовок, и они мгновенно очутились там же, где лежал автомат.

Все это продолжалось не дольше чем полминуты. А Константин уже подавал девушке полотенце, мыло. Резко приказал ей:

— Айда к рукомойнику, мойтесь, мойтесь!

Смущенная, покрасневшая, она молча повиновалась.

В кухню вошли немецкие солдаты и полицейские. Бегло просмотрев документы, прошли по трем комнатам домика, в которых разместились небольшие семьи обоих Красачек: старого и молодого. Хозяева также предупредительно указали на вход в погреб.

Наконец, солдаты и полицаи двинулись на соседний двор. Заслонов и Красачка зашли на кухню. Девушка вытиралась полотенцем, и чем дольше она вытиралась, тем более мокрым становилось ее лицо. Она плакала. Это видно было по ее вздрагивавшим плечам, а голову она отворачивала, чтобы не показать своих заплаканных глаз.

— Ты чего раскисла? — уже мягко обратился к ней Адам. — Как стыдно! Никогда в жизни я так не терялась. Если узнают наши…

— Какие там наши!

Но девушка уже пришла в себя. Она глядела на брата спокойно, и глаза ее, казалось, говорили без слов:

— Hv зачем расспрашивать? Да еще при чужом человеке…

— Автомат откуда? Листовки?

— Автомат? — девушка лукаво прищурила глаза. — Оттуда…

Так я тебе сразу и сказала, как же, подожди немножко.

— Вот я скажу отцу, так он тобой займется как следует, он уж тебя научит, как совать нос не в свои дела.

Девушка резко выпрямилась и, бросив колючий взгляд на брата, молча занялась своим арсеналом.

— Я у тебя серьезно спрашиваю: где ты взяла автомат и зачем он тебе?

— Нашла. Вечером какой-то человек бежал по улице, за ним, видно, гнались немцы, ну он и бросил через забор в наш огород все это.

— Так я тебе и поверю!

— А это уж твое дело… — и с самым независимым видом продолжала возиться с заржавленной печной трубой.

— Постой! Познакомьтесь! Это, Костя, сестра моя, домашний тиран.

— Ну как же тебе не стыдно?.. Лена… — смущенно сказала девушка, пожимая руку Заслонову.