Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но еще больше пришлось удивляться – и не только Инне – когда Михаил приехал в Харьков еще через год после альплагеря. На следующий же день Юля появилась у Инны. Они тогда все вместе немного поговорили. После ухода Юли Михаил поинтересовался у двоюродной сестры: – «Ты ей сказала, что я здесь?» – Инна ответила: «Да!» – и заговорщицки улыбнулась. Видно, и ей хотелось удостовериться в том, насколько неравнодушна Юля к московскому брату. Аналогичные наблюдения сделала даже бабушка. Она сказала Мише: «Юля бывает у Инны только тогда, когда ты здесь». В этот приезд Михаил застал ее еще более повзрослевшей и похорошевшей. Но он был занят мыслями о других своих знакомых девушках, и потому не сделал навстречу Юле ровным счетом никаких шагов, да это было бы и нечестно. Охмурять такое юное существо, к тому же живущее в дальнем городе, только потому, что она выбрала его предметом своей первой любви – нет, на это он был не способен, хотя Юля нравилась, и было приятно, что она настолько выделила его из всех людей, что не упускает случая хоть просто взглянуть на него. Но одновременно в нем говорила и совесть. Что за радость могла быть от такой любви, особенно для Юли? Это же одно сплошное мучительство для девушки, которая могла бы осчастливить и себя и какого-нибудь другого своего избранника, только не Михаила, который искал свое счастье в других местах среди своих сверстниц или девушек старше себя. Видно, игривый Амур здорово созорничал, обрекая ее попаданием своей стрелы прямо в сердце на долгую и молчаливую безнадегу. В отличие от Али, она даже не могла заикнуться о своей любви – и не только из-за расстояния. Ее любовь замыкала ее уста еще категоричней, чем соображения приличия и разделяющее пространство – любовь, позволяющая постичь умом сразу все – и незаинтересованность в ней Михаила, и нынешнюю разницу в развитии, хотя со временем она могла сгладиться и даже совсем потерять значение; и очевидную занятость любимого другими девушками, и то, что даже ее собственный многообещающий расцвет в самом близком будущем не вызовет в нем переворота в ее пользу, и ей, таким образом, назначено только страдать и изводить себя из-за этой любви.
Михаил надеялся, что ум заставит Юлю перебороть безнадежное бесперспективное чувство – пусть с болью, с душевными издержками, но это следовало сделать как можно скорей. Наверно, она так и сделала. Ведь ничего другого не оставалось, чтобы получить возможность нормально жить и любить кого-то, кто ответит любовью. Или ответить любовью на чью-то любовь.
Однако не все любови, на которые Михаил не откликался в той степени, в какой желали этого любившие его женщины, оказывались столь же безрезультатны для них, как в случае с Юлей и даже с Алей, которой Михаил все же сам кое-как – с грехом пополам – помог от себя исцелиться.
История с Линой была прямо порождена тем походом по Карелии, в который Михаил отправился вдвоем с Ниной Миловзоровой.
Глава 19
В тот день Михаил еще не знал, что поход с Ниной не приведет к сексуальному сближению. Наоборот, он был полон надежд, а особенный энтузиазм ему внушил Нинин рассказ о ее разговоре с мужем. Она не стала скрывать, что уезжает в отпуск с мужчиной. Муж, нормальный собственник и ревнивец, успел именно этим ей надоесть, и теперь ему ничего иного не оставалось, кроме как постараться стерпеть этот удар, если не убить жену, предполагаемого любовника или даже себя, но он нашел еще один способ. Как бы между делом он спросил, когда у нее поезд. Нина сказала: «Сегодня, в семь вечера». Михаил так и не узнал, что подтолкнуло Нину назвать дату отъезда на сутки раньше той, на какую Михаил купил билеты – то ли потрясающая интуиция, то ли знание природы мужа и того, на что он способен, но именно этот обман позволил им с Ниной сэкономить назавтра много нервов, ибо муж запер дверь квартиры изнутри на ключ, положил его в карман и пробыл в доме до времени отправления поезда. Затем он отпер дверь, заявил ей, что теперь она может катиться куда угодно, и сам куда-то ушел. Благодаря Нининой находчивости они своевременно попали в свой вагон – Михаил в сопровождении Лены, пожелавшей взглянуть на его новую походную спутницу, и Нина в сопровождении носильщика, который привез на тележке ее совсем не тяжелый рюкзак. Судя по ироничной улыбке Лены, ее позабавила мысль, что теперь Михаилу придется работать на подходах и на маршруте за двоих, в то время как с Леной он бы так не изнурялся – свой рюкзак она всегда носила сама. С этим приятным чувством Лена и отбыла, а они с Ниной стали ждать отправления поезда. Пока что кроме них в купе никого не было, и это позволило Михаилу размечтаться, что сближение с Ниной, возможно, произойдет уже по дороге. Однако радужной надежде не суждено было сбыться. Едва поезд отошел от перрона, в дверь купе просунулась довольно молодая, но довольно рыхлая на вид женщина с головой, увенчанной желтыми, торчащими как лепестки подсолнуха волосами. Она деловито оглядела пустые полки, потом Нину с Михаилом и, ни о чем не спрашивая, предупредила: «Мы сейчас перейдем сюда, в нашем купе грудной ребенок». Михаил не ответил. Было очевидно, что если он станет активно возражать, она поскандалит у проводника, а затем вернется с ним сюда и займет пустующие места. С кем она перейдет сюда, Михаил еще не представлял.
Вскоре подсолнуховолосая появилась вместе с другой женщиной, по виду – ее ровесницей, только черноволосой и более крепкотелой. Через несколько минут они познакомились. Первую, разведчицу, не переносящую крика грудных детей, звали Мила, другую – Лина. Эти двое и еще две их подруги в другом вагоне ехали посмотреть Соловки. Им было любопытно, в какие края собрались на байдарке Нина и Михаил. Он сказал – на Энгозеро и реку Воньгу. Вскоре Нина, переутомленная семейными передрягами, забралась на верхнюю полку и уснула. Михаил остался внизу, продолжая беседовать с новыми знакомыми. Разговор зашел о роде занятий. Михаил рассказал о своих. Услышав это, Мила почти утвердительно назвала институт, в котором он, по ее мнению, должен был в таком случае работать. Это было близко к истине, но все же не так. Михаил объяснил ей, что да – занимается примерно тем же, но все-таки в другом институте, а в том, который предположительно назвала Мила, у него довольно много знакомых. Мила сходу выдала несколько фамилий. Одну из них Михаил знал – он слышал о ней от своей сотрудницы, еще когда работал конструктором на заводе. Он так и сказал. «А от кого вы о ней узнали?» – спросила Мила. – «От Светланы Черевик.» Произнесенная вслух фамилия неожиданно встряхнула что-то в памяти и Милы, и Михаила. С минуту они, пристально глядя друг на друга, о чем-то сосредоточенно думали, затем одновременно выпалили:
– Так мы же были с вами знакомы!
– Так, значит, Света однажды приводила меня в ваш дом!
Они разулыбались. Но, пожалуй особенно рассиялась лицом Лина. Она не сводила с него глаз. Еще раз напрягшись, Михаил вспомнил, что во время визита со Светланой в дом Милы, застал там и Лину. Но о ней он почти напрочь забыл. Кажется, Мила представила ее как одноклассницу.
– Надо же, какая встреча! – удивлялась, покачивая своим подсолнухом Мила. – Сколько же это было лет тому назад?
Михаил подумал.
– Минимум девять.
– Все мы изменились, – с сожалением призналась Мила.
– Главное – больше ни разу не виделись, – возразил Михаил. – Вот еще и волосы у вас стали другого цвета.
Все
