Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

– Почему же неизвестные? Известные! – вызывающе заявила Галя.

– Значит, действительно разглядела в бинокль, – понял Михаил.

Тогда он здорово распалился, мечтая о близости с Мариной, да так и кинулся голым вон из палатки остужать темперамент в воде. Видно, в тот момент Галя его и поймала. Спорить дальше становилось бесполезно.

– Что вы скажете, если я останусь? – снова с вызовом спросила Галя.

– Что скажу? Для меня это будет приятной неожиданностью – в высшей степени приятной, однако незаслуженной.

– Господи, да причем здесь заслуги?

– Извините, может и не в заслугах дело, но одна сложность все-таки есть.

– Какая сложность?

– Сами понимаете, отправляясь в одиночестве сюда, в безлюдную тайгу, я не имел никаких оснований рассчитывать на встречу с женщиной, которая пожелает меня.

– Допустим. А если это подарок судьбы или Неба?

– Что наша встреча произошла неспроста, спорить не буду. Сам так считаю, но только вижу в этом скорее не Дар Небес, а нечто другое.

– Тогда что?

– Серьезное испытание, ниспосланное моему слабому духу и «юному телу».

– А, бросьте! Причем тут испытание?

– Очень просто. В этот поход я пошел без жены, которая, как говорится, всегда разделяла со мной весь риск и превратности судьбы. Я ее люблю, и она уже почти тридцать лет воплощает для меня в себе весь женский пол. Сюда я ее с собой не позвал, чтобы не изнурять ее риском, который ей не по душе. В прежние времена я не так заботился об этом, но в конце концов мне пришлось осознать, что я не вправе рисковать ею, как собой, только потому, что она меня любит, а мне сложные походы нравятся по-прежнему. В нашей с ней походной жизни произошел один случай, когда по моей вине мы должны были неминуемо погибнуть и уже ждали скорого наступления смерти. Я тогда с диким стыдом за себя, за то, что гублю ее вместе с собой, смотрел ей в лицо, и она меня ни в чем не упрекнула. Ни словом, ни взглядом. Ни тогда, ни потом. Мысль о том, что я могу огорчить ее из-за ерунды, из-за милой готовности внести небольшое разнообразие в личную жизнь, как будто ничего не отнимая от любимой, заставляет меня сразу отклонять от себя такую возможность. И это при том, что она совсем не обязательно осудит меня. Напротив – может и разрешить. Но сам-то я себе этого больше не разрешаю.

Повисло молчание. Стало слышно, как под ветром негромко шумит тайга. Наконец, Галя спросила:

– Значит, кроме как с женой, ни с кем?

– Да. Исключения возможны, только если Господь Бог прямо укажет, с кем мне сблизиться кроме нее. Или жена сама пожелает разрешить мне это. Все остальное для меня теперь смертный грех.

– А разве я не подпадаю под первый случай? Вы же сами, уговаривая нас взять продукты, доказывали, что не будь на то особой Господней воли, мы бы и не встретились здесь.

– Это разные вещи. Возможность предложить вам помощь, когда у меня есть излишки и определенное представление о долге помочь коллегам по увлечению – здесь я действительно усматриваю Божью Волю и Божественный Промысел. А в то, что таким образом Господь Бог указывает нам с вами вступить в связь, я далеко не уверен.

– Почему? Разве этого мало?

– Мало. Я, конечно, не претендую на то, что знаю все способы, какими Господь Бог доводит свою волю до сознания смертных, но все-таки полагаю, что это должен быть либо Глас Божий, либо какое-то знамение, вполне однозначно указывающее на конкретную особу, словом – Перст Божий. Ничего подобного мне явлено не было. Вот в чем дело, дорогая. Не думайте, что я не замечаю ваших достоинств или что меня отталкивает ваша сексуальная раскованность.

– Вы, я думаю, просто не позволяете себе вглядываться в женщин из-за боязни обидеть жену!

– Вовсе нет! – засмеялся Михаил. – Наоборот! Никогда и нигде не отворачивался от женской красоты, и жена это прекрасно знает. Я свободно делюсь с ней своими впечатлениями, и она не сомневается, что это не в ущерб ни ей, ни мне. Да что я объясняю – вы же скульптор и сами знаете, что каждая новая встреча с красотой обогащает душу. Это же радость – знакомиться с неизвестными прекрасными творениями Божьими. Как же можно отворачиваться от них?

– Вы все-таки отворачиваетесь, – с упреком сказала Галя.

– Нет. Идите сюда.

Михаил притянул ее за плечи и обнял, еще не зная, что сделает вслед за этим, но тут же нашел, что сказать.

– Вы не привыкли к осечкам. При ваших данных это вполне естественно. Но сейчас и речи нет об осечке. Когда-нибудь вы поймете, что сто, ящие связи устраиваются на Небесах. И то, что решают Небеса, основывается не только на таких вещах, как красивое лицо, выразительные глаза, манящая фигура, волнующая грудь. – При этих словах руки Михаила коснулись Галиных грудей и пожали их с двух сторон.

– Минимум пятый номер, – вслух определил он.

– Пятый, – сдавленным голосом подтвердила Галя.

– Да у вас за что ни возьмись – все предмет восхищения, – продолжил свою хвалу Михаил, желая предельно смягчить свой отказ, и одновременно сознавая, что движется дальше по все более и более тонкому льду. – Мало этого, любого, на кого падет ваш выбор или благосклонный взор, обязательно приведет в волнение мысль, что им интересуется по-современному свободная, сексуально-раскованная женщина, которая готова отдаться без оглядки на какие-то глупые моральные ограничения. В этом деле у нее, конечно, может проявиться серьезный недостаток, но не сейчас, не в начале обольстительной работы, а потом.

– Какой?

– Не больно строгая избирательность. Возможно даже всеядность, потому что само дело она давно уже любит больше любого из своих партнеров.

– Это, к сожалению, не обо мне.

– Ну тогда, значит, к счастью. И все же сознайтесь, что вас не раз подмывало желание, чтобы было именно так. Иначе как вы можете чувствовать себя свободной женщиной? Ведь именно такое самоощущение для вас важнее всего – разве я ошибаюсь?

– Конечно, оно очень ценно, – глупо было бы отрицать. Но разве может быть иначе, когда уже не веришь во всепоглощающую и вечную любовь?

– А вы что, совсем изуверились?

– Да.

– Давно? Еще до Игоря?

– Ну, что вы! Задолго до него!

– А с ним вы давно?

– Порядком. Года три уже… Да что об этом?.. А жена когда-нибудь давала вам разрешение на стороннюю связь?

– Нет. Честно говоря, я даже не представляю себе, как я мог бы ее об этом просить. Ведь в самом вопросе уже заключен повод для незаслуженной горькой обиды. Вы согласны?

– Зачем же вы тогда упомянули о возможности действовать на стороне с ее разрешения?

– Только для того, чтобы объяснить вам существо дела. Я принадлежу ей по своей любви, по своей воле и по осознанию своего долга. Это она вправе решать, делиться мною с кем-нибудь еще или нет, а я такого права не имею.

– А если Бог скажет или велит вам, вы будете спрашивать у нее разрешение?

Галин вопрос заставил Михаила ненадолго задуматься.

– Думаю, нет. В надежде на то, что в подобном случае буду Свыше застрахован от неприятностей сам и не доставлю неприятностей жене.

– Да-а, – сложная у вас система взглядов, – не то насмешливо, не то сочувственно протянула Галя. – Зато я честно и определенно далека от признания высшей ценности любви и монобрачия. Есть тяга к человеку – хорошо. Прошла эта тяга – до свидания.

– Вашу иронию я понимаю. Монобрачие и для меня – не самоценный принцип. Речь идет о моем восприятии жены как редчайшего и неповторимого Дара Небес, воплощенного в высшее чудо – взаимную любовь, к тому же и прошедшую совсем не простое испытание жизнью.

Одно представление о долге хранить супружескую верность меня, конечно, вряд ли бы удержало от сторонних связей. Как не удерживало и в первом браке. Не знаю, можно ли это понять из словесных объяснений, если не почувствуешь на себе особого воздействия данной Богом твоей истинной половины.

– А у меня все-таки есть уверенность, что я вам послана.

– Вы серьезно?

– Конечно. Тем более, что не в моих правилах самой делать первый шаг к мужчине. А тут меня словно что-то подталкивало.

– Может, это от стремления помочь старику, который сам никак не решается пуститься во все тяжкие?

– Вряд ли, – засмеялась Галя. – К тому же столько стариков мне проходу не давали. Уж каких только предложений не наслушалась от них! В том числе и от очень выгодных стариков. Нет, как хотите, а в стариковскую нерешительность я не верю. Скорее меня притягивает в вас то, чего не хватает мне. Наверно, я все-таки порядком разбрасывалась, в этом вы правы. Но понимаете – некому, совершенно некому оказалось себя всю целиком посвящать, чтобы потом не пожалеть об этом.

– Ну, моя кандидатура на такую роль в вашем случае тоже не годится.

– Ну, это как сказать. Не узнавши, не определишь.

– Мы с вами – порождения разных эпох, – возразил Михаил. – Очень разных. Поэтому важные представления о жизни у нас обязательно не совпадают.

– Ну и пусть не совпадают. Подумаешь – трагедия! Было бы желание понимать друг друга и терпимость. А у вас она, кстати говоря, есть.

– Терпимость?

– Да. А что, вас удивляет?

– В общем, да. Если под терпимостью иметь в виду способность к пониманию другого человека – то да, такая терпимость для меня характерна. А вот терпимости в смысле примирения с тем, что для меня неприемлемо, что задевает и оскорбляет достоинство, во мне нет. Кстати, вы были замужем?

– Была. В девятнадцать лет.

– А развелись с мужем когда?

– В двадцать два.

– Он был виноват перед вами?

– Был. Но, откровенно говоря, я просто воспользовалась