Гном. Трилогия - Александр Шуваев

  - Дело в том, товарищ Сталин... что мне тоже не хочется, чтобы за мной однажды пришли просто потому, что таково требование момента по чьему-то субъективному мнению. Я тоже хочу относиться к людям, которых нельзя трогать. Если уж нельзя позволить быть спокойными всем, кто ни в чем не виноват, остается обеспечить железные гарантии хотя бы себе... Видите ли, я ведь знаю, что мой арест запланирован, причем, в конечном итоге, именно вами. И примерно когда, тоже знаю. Вы пока не решили только, что со мной делать потом: расстрелять от греха, отдать дознавателям годика на два, - чтоб научить жизни, - или лет на десять сдать в шарашку к Берия. Вот и скажите мне: ЗА ЧТО?

  - А-а. У меня била мысль, что это все - ты. Что ж... Так устроена наша жизнь, мастер. Если над каждым в ЭТОЙ стране нэ будет висеть топор, то ее хватит лет на десять. А потом все потихоньку начнет сыпаться, сыпаться... И еще лет через тридцать-сорок рассыплется совсем. Поэтому среди начальников процентов десять должно сидеть таких, которые вовсе не причем. Пусть лучше на свободе будет ходить кое-кто из тех, кого есть за что...

  - Вы не думайте, - я очень хорошо все это понимаю. Вот только кому нужна такая страна, где со своими могут поступить, как со врагом? Где ВСЕМ жителям страшно жить, говорить, и даже думать? Они разбегутся, а если не выйдет, то перестанут работать, а потом вымрут от водки и тоски. Стоит ли идти на жертвы ради ТАКОЙ страны? Нужно искать какое-то другое решение. То, что вы его не знаете, не значит, что его не существует.

  - Ти, что ли, знаешь? Поэтому и мэня им сдашь? Тогда зачем витаскивал?

  - Насколько это зависит от меня, вы здесь находитесь в безопасности, товарищ Сталин. Как и все прочие. Уже хотя бы поэтому я обязан приглядеть за процессом. Видите ли, среди наших маршалов довольно много людей очень, в сущности, простых. Это мозги у них могут быть сложные, хитроумные и талантливые, а сами они - нет. Понимаете? Мозги маршала или профессора, а мотивации самые незамысловатые, желания такие же, как у крестьянина или рабочего от станка. Такие же себялюбивые, эгоистичные, жадные. Поэтому-то вы так долго управлялись с ними, пока не началась война. Им нельзя доверить управление страной, почти никому, они разорвут ее на части. У вас внутренняя дисциплина гораздо выше. На протяжении какого-то времени с вами во власти стране будет лучше, чем без вас.

  - А потом? - Сталин поднял на него тяжелый взгляд. В этот бесконечный, безвылазный день он впервые понял, как мало вокруг по-настоящему преданных людей при том, что врагов достаточно много. Не то, чтобы Берович относился к их числу, но в определенном смысле был, пожалуй, поопаснее. - Мавр может и уйти? Почему - они? Чего тебе не хватало?

  - Жить очень хочется, а в тюрьму - нет. Вот вы сказали, что арест части тех, кто заведомо не виноват, обязательный элемент внутренний политики, и необходим, в конечном итоге, для общего блага. Можно даже убедить себя, что это в каком-то высшем смысле правильно, но только пока не подумаешь, что это может коснуться тебя самого. Назовите это шкурными соображениями, пусть.

  - А если б я пообещал?

  - Простите, товарищ Сталин, тем, кто вам верил, это слишком часто выходило боком. Да почти всегда. Это не один только я, это все помнят слишком хорошо... Да, я все никак не соберусь вам сказать. Не по этому делу, совсем, но лучше все-таки сказать. У меня недели две тому назад разговор произошел с Лаврентием Павловичем. Очень был вежливый, хвалил за центрифуги, обещал представить к премии... А в основном расспрашивал, как работает урановая бомба. А я в этих делах не очень-то, только постольку-поскольку, так и сказал. Он сказал что знает, а потом постепенно опять начал то же самое. Я тогда не придал значения, думал, пытается разобраться на стороне, чтоб физики ему голову не дурили, а теперь что-то тревожно... Он один из самых умных людей, которых я знаю, с редким даром видеть проблему во всей полноте... Вдруг разглядел те возможности, о которых не подумали остальные? Включая даже специалистов?

  - Я тэбе скажу, как надо, я тэбе скажу, какой процент. Клады, я сказал, нэ твое дэло, новый сдэлаешь, вон тебе каскад поставили, какой говорил, а это - клады, я сказал!

  - При такой степени обогащения речь не может идти не только о гарантиях, но и вообще...

  - Жопа твоя будэт гарантией, понал? Жопа дорога, так сдэлаешь!

  Назвать эту затею авантюрой будет, право же, совершенно недостаточно. Потому что авантюризм здесь переходит уже в новое качество. Многие подробности так называемой "истории БСБ", - относящейся к редкому жанру Страшного Анекдота, - до сих пор похоронены в архивах, и надежды на скорое опубликование остаются весьма ненадежными. Те, кто в курсе, тоже плавают в деталях. Кто говорит о "продукте 45", кто - о "продукте 55". Путаются также в размерах вкладыша, хотя почти в один голос утверждают, что он "имел форму параболоида вращения". Суть истории заключается в том, что в хвостовике бронебойной головки "Модификации "Т" выточили полость, в которую вложили кусок более-менее обогащенного урана. Степень обогащения была довольно порядочной, но при этом, конечно, очень далека от вожделенных 90%. Таким образом были экстренно модернизированы три бомбы, потому что на большее количество концентрата не хватило. Свою роль сыграло и уж вовсе смешное обстоятельство. Пара-тройка "УПАБ - 1400" разнесли бы здание заводоуправления вдребезги, вот только у Берия не было обычных бомб. Раньше не было нужды, а теперь обращаться к военным было ни в коем случае нельзя. Разумеется, здешнее тыловое начальство не знало ни подробностей, ни истинных масштабов происшедшего, но какие-то распоряжение они, безусловно, получили. А что-то, как обычно, дошло до них само. Так что, скорее всего, - не дали бы, а вот насторожиться - насторожились бы. Зато почти два десятка "Модификации "Т", окончательная сборка которых проводилась на подшефных производствах, в распоряжении наркома как раз были.

  Узнав о мятеже и лозунге, под которым его подняли, Лаврентий Павлович мгновенно сообразил, что ему - конец при ЛЮБЫХ обстоятельствах и любом исходе дела. Можно сказать даже, что он запаниковал, но, разумеется, паника такого человека радикально отличается от паники простых смертных: это был какой-то совершенно фантастический сплав бурной деятельности, нечеловеческого напора, неординарных идей, неочевидных решений и даже гениальных озарений - с идиотизмом. Лучшим аналогом тут, хоть и не вполне точным, является картежный "запой" у азартного человека: не спал сутки, глаза болят от света, руки дрожат, проигрыш, потихоньку накапливаясь, стал безнадежным, - но он этого с какого-то момента не осознает. Ему все кажется, что вот-вот - и отыграется. Вот только придет счастливая карта. "Суженное" сознание перестает воспринимать что-либо, помимо комбинации в руках, и "заигравшийся" продолжает игру, все больше теряя связь с реальностью. Некоторые останавливаются и платят долг, становясь на грань разорения. А некоторые идут ва-банк.

  Ко всему прочему, Лаврентий Павлович принял фенамин, к которому вовсе не имел привычки. Все наркотики коварны, но коварство амфетаминов состоит в том, что, в отличие от галлюциногенов, опиатов или даже банального алкоголя, они вовсе не создают ощущения "измененного сознания".

  Потребителю кажется, что он мыслит, как обычно, только куда более свежо, ярко, и легко. Оригинально, творчески и изобретательно. На самом деле наркотик загоняет мышление еще глубже в тоннель "суженного сознания", действуя, в общем, в том же направлении, что и паника пополам с усталостью и возбуждением. А для состояния "суженного сознания" как раз и характерно принятие наиболее идиотских решений из всех возможных на основании совершенно вздорных и случайных обстоятельств, при полной уверенности, что решения эти - вообще единственно верные.

  Лаврентий Павлович, например, был убежден, что сможет спасти и жизнь, и власть, совершив нечто уж вовсе неописуемое, разом изменив весь расклад сил, по сути - попросту сбросив с доски фигуры. Крупный человек даже мечется-то по-крупному.

  В то время, пожалуй, ни у кого не было представления об истинной силе ядерного оружия, никто просто не отдавал себе полного отчета, что применение ОДНОГО "стандартного" боеприпаса представляет собой страшную катастрофу. Но он, даже в состоянии паники рассудил вполне здраво, что в любом случае не мешает иметь лишний козырь. И иметь возможность его разыграть. Так или иначе. Иногда само наличие угрозы бывает разрушительнее ее исполнения. Похоже, что именно по этой причине Лаврентий Павлович и "спроектировал" БСБ.

  А еще он вычислил местонахождение Темных Сил. Незаурядные способности полицейского вкупе с большим, разнообразным опытом следователя, - и старого придворного! - в данном случае поднялись до уровня истинного искусства. До прозрения. Отрывочного факта относительно того, что Сталин улетел прямо из Кремля (!!!) на автожире (!!!) ему хватило, чтобы сделать фактически безошибочный вывод: Коба мог сесть в "мэльницу", пожалуй, только в одном-единственном случае. Приняв это сомнительное обстоятельство за исходное положение, нарком начал действовать уже целенаправленно. У него оставались жалкие обрывки прежних возможностей, но их хватило, чтобы подтвердить исходный вывод. Похоже, - все действующие лица, как нарочно, собрались в одном месте, а он во всяком случае ничего не терял. Потому что терять ему было больше нечего. Уж это-то он осознавал ясно, фенамин там или не фенамин.