Секрет долголетия - Григорий Исаакович Полянкер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Так вот каков ты, Давид Багридзе… — подумал про себя Осипов. — А мы тебя недавно на партийном собрании ругали за мелкие шалости… Надо будет привести сюда молодых бойцов, пусть видят, как умирают гвардейцы… — И еще подумал Никита Осипов: — Лишь недавно Давид приглашал меня и всю батарею к нему в Грузию, когда кончится эта проклятая война. Ему там будут справлять такую свадьбу, что вся Кахетия будет неделю гулять и танцевать лезгинку… Дед Ираклий недавно писал, что он уже приготовил на свадьбу Давида двадцать бочонков вина, двадцать баранов… Невеста Сулико ждет его с нетерпением…»
Никита опустился на колени, поцеловал лоб Давида и заплакал.
«Удастся ли похоронить его со всеми почестями, которых он заслужил? Видно, нет. Столько людей сегодня сложили свои головы на этом поле среди подбитых вражеских танков!»
Он поднялся, смахнул слезы с широкого, заросшего рыжеватой щетиной лица и помчался к наблюдательному пункту. Иван Борисюк был тяжело ранен. Надо было его сменить. Контужены и ранены были комбат Спивак и Вася Рогов, но никто из них не покидал поле боя. Санитары наскоро перевязали им раны, и они остались на своих местах.
Никита Осипов не успел рассказать о гибели Давида Багридзе, а санитары — вынести с поля боя всех раненых, как издали снова послышался грохот моторов. Небо было заполнено самолетами. Низко над землей неслись краснокрылые штурмовики, повыше — бомбардировщики, а за ними истребители. Они шли встречать лавину вражеских танков, которые вырвались с той стороны, где чернел дубовый лес. Земля, казалось, вздыбилась от грохота и взрывов. Вражеские танки рвались вперед, к траншеям, где стояли гвардейцы генерала Дубравина. Тут и там дымились машины. Бой уже шел повсюду — в воздухе, на земле, в траншеях. Все кругом горело и дымилось. Битва то прекращалась на какое-то время, то возобновлялась с новой силой.
Эти июльские дни решали судьбу войны, судьбу Родины, судьбу мира.
Пять дней содрогалась курская земля. И рекою лилась кровь. Десятки тысяч советских бойцов здесь стояли насмерть. И выстояли. Победили.
На шестой день, когда казалось, что нет больше сил сдержать натиск обескровленного, но еще сильного и хищного врага, словно из-под земли появились свежие дивизии, армии. Они пришли на смену тем, кто так мужественно, не зная передышки, дни и ночи напролет сдерживал вражеские стальные лавины.
Генерал Дубравин выводил в тыл, на отдых, на пополнение свои поредевшие полки, которые покрыли себя неувядаемой славой.
И вместе со многими офицерами вывел на отдых оставшихся в живых своих воинов скромный и бесстрашный комбат майор Спивак.
Глава тридцать вторая
ОДИН ИЗ ВЕЛИКОЙ СЕМЬИ
«Дорогому и уважаемому другу, побратиму и товарищу Овруцкому, с которым мы за свой век не один пуд соли съели и познали немало горечи и радости, мой сердечный фронтовой привет!
Как сам догадываешься, дорогой мой дружок, пишет тебе не кто иной, как Шая Спивак, тот самый Шмая-разбойник, который покамест жив и почти здоров, чего и тебе желаю. Жив и здоров — всем врагам назло, и если солдатское счастье меня не подведет в жестоких боях, то надеюсь, что мы еще встретимся у нас на Ингульце, выпьем добрую чарку и вспомним те тяжкие годы, когда спасали от фашистского зверя нашу дорогую Родину и вообще весь мир. Мы, между прочим, наносим этой кровожадной зверюге крепкие удары, согласно нашей советской стратегии и тактики, ибо, могу тебе открыть небольшой секрет, это письмо я пишу тебе из самой Германии, куда мы недавно ворвались и даем фашистам такого перцу, что они запомнят на всю жизнь, как воевать с Россией. И вежливо говорим этому гаду проклятому:
— Ну, вот, извольте, господин подлец, радоваться. Тебе захотелась война, так мы люди не гордые — мы тебе принесли ее прямо в дом, и любуйся! Радуйся!..
Спасибо тебе большое, что не забываешь старого друга.
Сам должен понимать, что значит для солдата письмо от друга, от родных. Это как бальзам.
Прочел я твое письмо одним духом, а затем прочитал его своим боевым друзьям. Так как у нас нет никаких секретов друг от друга и каждый знает, что варится у другого, как говорится, и радость и горечь — пополам!
Выслушав твое толковое письмо, наш парторг дивизиона Никита Осипов сказал мне:
— Молодчина твой дружок товарищ Овруцкий. Инвалид, на одной ноге, а так здорово трудится в тылу! Эвакуировал людей на восток и там, в тылу, развернул хозяйство, как настоящий гвардеец, и дает фронту немало продовольствия — хлеба и мяса…
А так как ты со своими людьми уже собираешься в обратный путь, на родину, к Ингульцу, то Никита Осипов и все наши пушкари просили меня передать вам сердечный, боевой привет.
Да пусть вам сопутствует счастье и удача в родном доме!
О родной дом! Как это слово греет душу! Родная земля! Как это чудесно! Где еще, как не на чужбине, ты с такой любовью и трепетом думаешь о своей родине, о своей стране, о своей Советской державе!
И так тебя тянет на родину — словами не передать и на бумаге не описать!
Я тебе уже, кажется, писал, после Курской битвы, что после того, как нас отвели на отдых и мы привели себя и орудия в божеский вид, нас погрузили на платформы и мы двинулись, — куда бы ты думал? В Пинские болота, туда, где твой Шмая-разбойник уже имел счастье воевать в ту войну.
Очень милый край! Приходилось бывать в таких уголках, где никогда не ступала человеческая нога.
Продвигались лесом и болотами. Промокли насквозь, продрогли, как щенки, и хоть волком вой, нигде не увидишь жилища, дыма над крышей. Птицы щебечут, да волк голодный где-то в гуще завывает.
Помню, как сегодня, идем густым сосновым лесом. Вековые деревья стоят, как струны. А запах какой — очуметь можно! Голова кружится. Тут и там встречаем партизанские селения — землянки, шалаши. В густых зарослях — много городских людей — старики, женщины с детьми. В этом лесу они прятались, спасались от двуногих фашистских зверей. А это необычный, оказывается, лес. За этим лесом кончается Советская земля. Там уже Буг, а за Бугом — Польша.
Еще несколько километров, и мы очистим нашу
