История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

В общем, в VIII веке заметна глубокая порча языка. Письма пап к каролингам, на которые мы так часто ссылаемся как на первоисточник, служат этому достаточным доказательством. Эти письма шли из канцелярии Латерана, редактировались чиновниками scrinium'a или архива и должны были быть лучшей латынью, которую только знал в ту эпоху Рим. А между тем глубокая пропасть разделяет блестящее красноречие эдиктов Кассиодора от стиля этих папских писем, в которых не видно ни грамматики, ни логики; в особенности письма Стефана III отличаются набором слов. Неспособность изложить ясно мысль так же велика в этих письмах, как и варварство языка. Но если справедливо считать лучшей латынью римлян того времени ту, которую мы находим в Liber Pontificals и в Liber Diurnus, то можно представить себе, каков был язык, на котором говорили тогда в обыкновенной жизни. Мы можем судить о нем до некоторой степени по документам той эпохи, — все равно, будут ли это дарственные грамоты, судебные акты, надгробные или иные надписи, — и мы повсюду видим, как из обветшалых форм древней латыни начинают проглядывать слабые зародыши новоримского языка. От народного языка того времени не осталось, однако, никаких образцов. Знаменитая клятва Людовика и Карла Лысого представляет собою неоценимый документ linguae romanae и немецкого языка 842 г.; для lingua volgare в Риме того же и даже позднейшего времени мы не имеем никаких письменных следов. А между тем есть полное основание утверждать, что такой язык существовал и был не похож на официальную латынь нотариусов. Это утверждение справедливо, однако, лишь до известного предела: lingua latina должен был сохраниться в Риме дольше, чем где-нибудь, так как Рим был родиной этого языка; кроме того, Рим не подвергался враждебным вторжениям, которые сопровождались бы поселением в нем германцев массами. Не существует также никаких указаний на то, чтобы в то время для римлян переводились с латинского на общепринятый язык проповеди священников и акты нотариусов, как это практиковалось в Галлии. Достаточно испорченная латынь нотариусов должна была, конечно, подвергаться еще большей порче в устах народа. Римлянин времен Тацита также мало понял бы язык своего народа в описываемую эпоху, как мало понял бы Карл Великий немецкий язык нашего времени или мы язык наших предков времени Карла или даже Гогенштауфенов. Язык римлян претерпевал изменения по естественным законам в зависимости от времени. Причин, действовавших в этом смысле с первого века эпохи императоров, было много: вымирание сельского и городского населения, смешение его с рабами, которые массами отпускались на волю, и затем с иноземцами самых различных наций, наконец, упадок литературы и школ. Поэтому было бы ошибкой относить порчу древней латыни исключительно на счет готов и лангобардов вместо того, чтобы смотреть на эту порчу как на естественное последствие всего процесса жизни. Разрушительный процесс, которому подвергся величественный строй латинского языка, совершался точно так же сам собой как и падение Рима и других городов с их храмами, театрами и дворцами, и, читая первоисточники VIII века, мы можем проследить, как на остатках умиравшего языка Цицерона и Виргилия зарождались христиано-романские идиомы. Официальный и литературный язык VIII века, который только и известен нам, является полным отражением состояния самого Рима — тех противоречий, которые существовали и в его архитектуре, и в его формах жизни вообще, так как величественный призрак старины повсюду выступал еще из-за новых наслоений. Это противоречие между мертвым и живым обусловило то, что язык утратил свой строй; логические законы языка древних римлян были отвергнуты, и с падением языческой религии и древнего государственного устройства общества древняя латынь, язык героев и государственных мужей, мало-помалу перестала струиться живительным потоком. Но, застыв в своих разрозненных формах, этот язык в то же время подвергся некоторым превращениям и создал затем свои новые законы — одно из самых изумительных явлений в истории человеческой культуры. Переход в новое народное наречие был постепенно достигнут искажением окончаний, отбрасыванием конечных согласных, казавшихся тяжелыми и в речи, и для слуха, смешением гласных, заменой одних согласных другими и таким образом, окончание слов по падежам и роду оказываются утраченными в языке, и это порождает уже в VIII веке в самом литературном языке такие формы, которые звучат по-итальянски, позднее же, в X и XI веках, получают полное господство.

Глава VI

1. Внутренние условия жизни Рима и быта римлян. — Три класса народа. — Воинская организация. — Exercitus romanus. — Организация цехов (scholae). — Всеобщность цехового устройства. — Корпорации (scholae) чужестранцев: иудеев, греков, саксов, франков, лангобардов и фризов

В этой главе мы постараемся выяснить, в каких гражданских условиях находился город Рим в VIII веке.

Мы уже давно отметили деление римского народа на три класса: духовных, военных и класс граждан низшего сословия, или клир, знать и народ вообще. Духовенство и знать иногда сливаются в понятии о судьях (judices) и оптиматах; вооруженные же граждане образуют милицию, главой которой являются богатые, отмеченные знатным происхождением римляне. Изложить взаимные соотношения этих трех больших классов, которыми избирался папа, является труд-ной и едва ли разрешимой задачей для историка города, и эта трудность возрастет до крайности еще оттого, что духовное и светское начала постоянно переходят друг в друга.

Во времена готов римская церковь, как и всякое другое епископство, ведала только своими собственными делами, строго разграниченными от городских дел; городе же, сохраняя свое муниципальное устройство и самоуправление, по-прежнему управлялся сенатом, издревле установленными должностными лицами и префектом. Затем, когда владычество готов пало и наступило бедственное для Италии время, римские установления распались сами собою, без всякой насильственной их ломки. В городах Италии, завоеванных лангобардами, древнее муниципальное устройство или совершенно исчезало, или видоизменялось под влиянием германских начал; но в экзархате и в римском герцогстве, где лангобарды не были властителями, законы Юстиниана как остатки древних муниципальных форм продолжали действовать. Однако общий упадок всех гражданских установлений так же, как и необходимость воинской организации, являвшейся теперь главным делом, имели последствием то, что древнее самоуправление городов и их курии исчезли. Во время византийского владычества во главе всех гражданских дел стояли императорские, назначавшиеся экзархом, герцоги (duces) и судьи (judices); но и по отношению к этому периоду мы уже имели случай сетовать на отсутствие сведений о городском устройстве, и все, что мы могли констатировать с несомненностью, это — постепенное угасание тех установлений, которые во времена Кассиодора еще оставались неприкосновенными.

Между тем одно обстоятельство повлекло за собой большие перемены: наступательные движения лангобардов вызвали к жизни воинскую оборонительную организацию, которой знать и граждане были соединены в городскую милицию. В течение почти двух веков Рим сохранял характер города, который резко распадался на две организации, церковную и воинскую. По крайней мере все светские учреждения того времени вполне носили на себе признаки военной организации; присматриваясь к римским титулам должностных лиц той эпохи, мы большей частью видим, что это были duces, magistri miiitum, трибуны и иногда comites и chartularii. Слабость византийского управления ни в чем не сказалась так ясно, как в полном пренебрежении к организации воинских сил. Если бы экзархи могли располагать преданными императорскими войсками и в Риме, и в других городах, греческий император положил бы предел нарастанию могущества пап, и возможность отделения Рима была бы навсегда устранена. Но византийцы удовольствовались собиранием податей, во всем же остальном провинции были предоставлены своей собственной участи.

К сожалению, римские граждане увидели, что они должны снова взяться за оружие, которое они в течение такого долгого времени оставляли в руках наемников. Состоя на службе у республики, т. е. империи, римляне получали, однако, свое жалованье от императора и были подчинены герцогу и начальникам, назначаемым экзархом. На этот exercitus Romanus в первой половине VII века папа еще не имел никакого влияния; доказательством этому служат возмущения византийца хартулария Маврикия, когда он конфисковал церковную казну, и затем, когда он, поддерживаемый вначале римским войском, возмутился против экзарха. Только уже при Мартине I мы впервые замечаем в милиции пробуждение национального чувства, с которым экзархи начинают считаться. С той поры чисто муниципальный характер милиции стал упрочиваться, и она явилась выразительницей политических прав Рима. Из скупости и по слабости византийское правительство предоставило церкви платить войску жалованье, а непрекращавшаяся борьба пап с ересью императоров все укрепляла национальный дух этого войска. Мы видели, как в первые моменты иконоборства именно этот exercitu явился опорой папы и помог ему положить начало своей светской власти. Римская милиция обнимала собой только имущественные классы, рабочее же сословие и плебеи не входили в состав милиции. Начальниками ее (с середины VIII века греческий герцог уже не стоял во главе войска) были знатные римляне; они по-прежнему носили титулы герцогов и трибунов, и эти титулы вскоре затем стали передаваться по наследству. Как замещались места таких начальников, нам неизвестно, но есть основание предполагать, что со времени Адриана назначение на высшие посты принадлежало папе, высшие же начальники по древнеримскому обычаю могли сами выбирать себе помощников. Распределенная по округам и разделенная на полки (numeri), милиция, кроме собственно воинской организации, обладала также чисто гражданской организацией, которая мало-помалу легла в основу гражданского устройства самого города. Эта организация исходила из цехов (scholae) — древнеримского института, который сохранился в эпоху политического упадка Рима и затем подвергся дальнейшим преобразованиям.