История Древнего мира. От истоков Цивилизации до падения Рима - Сьюзен Бауэр

Тот, кто занимается торговлей, осуждается вместе с тунеядцами и лентяями».9

С другой стороны, те, кто тяжело трудился, могли ждать вознаграждения в виде участка земли. Это было новой идеей – и, вероятно, первым официально санкционированным частным владением земли во всем Китае.10 Это новое владение было подкреплено своим набором законов: никто теперь не мог переехать в новый дом без официального разрешения, а это значило, что крестьяне не имели права истощить свою землю и затем переехать на новое место. Они должны были правильно обращаться со своей землей, иначе оставалось только голодать.11

Не все были довольны реформами. Биограф Шан Яна замечает, что протестующие, которые «приходили в столицу и сразу заявляли, что новые законы плохи, насчитывались тысячами».12 Но важное значение, отведенное в них сельским работам, означало, что большая часть земель Цинь, лежащая без обработки, теперь могла давать урожай. Несмотря на жесткость наказаний Шан Яна, его политика (которая также позволяла преступникам заработать себе свободу обработкой невозделанных земель) привлекала все больше и больше крестьян из других государств Китая. В Цинь они наконец получали возможность подняться по ступеням социальной иерархии через военную службу. Через сто лет философ Сюнь-цзы посетил Цинь и заметил: «Человек, который возвращается с битвы с пятью головами врага, становится главой пяти семей своих соседей».13

Древние китайские историки недолюбливали Шан Яна, но даже Сыма Цянь должен был признать, что его законы создали некую стабильность в государстве, не имевшем ранее законов. Он пишет, что после десяти лет нового режима «не было больше грабителей в горах, семьи сами обеспечивали себя, а люди имели много… четкого порядка, действовавшего как в городах, так и по всей сельской местности».14

Несмотря на это, Сыма Цянь считал деспотическое государство Цинь плохим местом для жизни. Люди были закабалены, хоть и обеспечены. Страх воров и мятежей сменили другие тревоги «Никто не смеет обсуждать указы, – замечает он, – так как Шан Ян приказал изгонять недовольных».15 Музыка и поэзия были упразднены как непродуктивные занятия; философия презиралась. Как часть своей кампании по усилению Цинь Шан Ян сжег все работы Конфуция, какие только смог найти.

В 344 году Цинь стало достаточно сильным, чтобы князь Сяо заявил претензии на одну из привилегий гегемона – созвать к себе других феодальных владык. Сыма Цянь, который сообщает об этом событии, не говорит нам о реакции других князей. Он лишь добавляет, что в 343 году царь Восточного Чжоу формально признал князя Сяо гегемоном. Впервые за целый век князь смог претендовать на титул, и впервые в истории его завоевал владыка Цинь.16

Теперь конечный результат реформ Шан Яна стал очевиден. Новые законы обеспечили народу хорошее питание, дали прирост населения и сделали военную службу одним из самых привлекательных вариантов карьеры для молодых мужчин Цинь. В 340 году Цинь начинает войну за завоевание соседей.

Первой целью Шан Яна стало княжество Вэй. Оно пало к ногам армии Цинь без особого сопротивления. Но эта победа оказалась последним триумфом Шан Яна. Князь Сяо умер, и ему наследовал его сын Гуй-Вэнь, который наблюдал, как за его провинности наказывали и позорили его учителей двадцать лет назад. С тех самых пор он ненавидел Шан Яна. Как только власть оказалась в его руках, новый князь приказал арестовать чиновника.

Лишенный убежища, Шан Ян вскоре был арестован людьми Гуй-Вэня и привезен в столицу Цинь. Там его приговорили к смерти: он был привязан к четырем колесницам, которые рванулись в разных направлениях, разорвав его на части.

Как только исчезло раздражающее присутствие Шан Яна, Гуй-Вэнь постановил не отменять никаких реформ министра. В конце концов, они сделали Цинь более могущественным государством, чем оно было когда-либо – настолько могущественным, что в 325 году Гуй-Вэнь официально объявил себя царем.

Другие князья отреагировали так, как можно было ожидать: «После этого, – пишет Сыма Цянь, – все феодальные владетели тоже назвались царями». Распри Воюющих Царств продолжались, как прежде, только теперь их вели цари, а не князья.

В этом бесконечно разрываемом мире учителя-философы продолжали попытки понять жизнь и задавали главные вопросы своего времени: как может человек оставаться цельным в мире, постоянно раздираемом на части?

Учение Конфуция, которое Шан Ян находил таким разрушительным для своих целей, продолжало жить благодаря его самому знаменитому ученику Менцию (как и Конфуций, это латинизированная форма имени Мэн-цзы). Работы Менция обращали особое внимание (что едва ли удивительно) на взаимоотношения между правителем и его народом. Правитель правит по воле Небес, писал Менций, но так как Небеса «не говорят», правитель обязан взвешивать, правильно ли на деле он выполняет волю Небес, прислушиваясь к мнению людей.17 Если бы он слушал достаточно внимательно, он бы знал, что война никогда не была волей Небес. «Можно угадать, каковы ваши основные амбиции – пишет Менций, адресуясь к воображаемому царю. – Расширить вашу территорию, радоваться уважению Цинь и Чу, править Центральными землями… Стараться осуществить такие амбиции [силой оружия] – все равно, что искать рыбу, взобравшись на дерево».18 Такая философия не приветствовалась царями, которые предпочитали «взбираться на дерево»; Менций, который предложил себя в советники князьям нескольких различных государств, был отвергнут ими всеми.

Но Менций был не только голосом, предлагавшим решения. Его письменные работы давали конфуцианскую трактовку способности человека к совершенствованию: необходимость доброты и соблюдение должных форм как путь нахождения мира в тревожные времена. Многие в Воюющих Царствах находили это абсолютно неприемлемым. Они ежедневно видели доказательства существования эгоизма и страстного желания власти; они жили в таком ежедневном хаосе, что соблюдение форм казалось бессмысленным.

В течение этих лет новая философия, абсолютно отличная от философии Менция, выстраивала мистические связи из более древних времен. Окончательно эта философия появилась в письменной форме как Дао-Дэ-Цзин. Дао – это Путь. Даосисты верили, что путь к миру лежит в пассивном приятии обычного хода вещей, что должно было казаться легко выполнимым.

Даосист не создает законов. Все декларации об этичном поведении неизбежно делаются недействительными, становясь отражениями собственной врожденной порочности человека.19 Любых позитивных заявлений нужно избегать, наряду с агрессией и амбициями. Вот как объясняет Дао-Дэ-Цзин:

Тао неизбежно ничего не делает,и все-таки нет ничего невыполненного.Если бы цари и князья могли сохранить это,все дела пошли бы через их преображение…Отсутствие желаний привело бы к покою;Мир сам по себе нашел бы свое равновесие.20

Чтобы выйти из хаоса, нужно ждать с верой – что будет, то будет: вот практическая философия для тяжелых времен. Вероятно, самым знаменитым даосистом был Чжуан-цзы, который родился в том же году, в котором князь Сяо унаследовал трон Цинь и пригласил Шан Яна в свою страну.

«Достоинства императоров и царей излишни, когда дело касается мудрости, – писал он, – а не средств, позволяющих поддерживать тело в целости и заботиться о жизни. И все-таки как много мужей грубого мира сегодня ввергают себя в опасности и отбрасывают жизни прочь в погоне просто за вещами! Невозможно помочь им, сожалея!»21

Сам Чжуан-цзы изложил это метафорически так:

«Однажды Чжуан-цзы приснилось, что он порхающая бабочка, он доволен собой и делает, что хочет. Он не знал, что он Чжуан-цзы. Внезапно он проснулся и вспомнил, что он во плоти и, несомненно, является Чжуан-цзы. Но он не мог понять: тот ли он Чжуан-цзы, которому приснилось, что он бабочка, или он бабочка, которой снится, что она – Чжуан-цзы».

В такие дни даосист находил наиболее приемлемым способом существования отрешиться от материального мира. Следующая военная кампания, которая разразилась у его дверей, следующий закон, выпущенный князем, чтобы ограничить его возможности – все это лишь отдельные раздражители, а не истинная природа вещей. Неважно, сколько барьеров поставлено вокруг него – он остается безучастным, как бабочка.

Сравнительная хронология к главе 67

Глава шестьдесят восьмая

Македонские завоеватели

Между 404 и 336 годами до н. э. десять тысяч греков бегут из Персии, а Македония принимает на себя задачу создания греческого единства