Проклятая игра - Клайв Баркер

— Прошу тебя… — взмолился он. — Проснись.

Черные листья стали морщиться и усыхать, дрожащие ветки застыли.

Она открыла глаза.

Досадливо ворча, гниль рассыпалась в ничто.

След от его ладони все еще пылал на ее щеке, но она, очевидно, ничего не помнила об ударе. Ее голос был сонным, когда она спросила:

— В чем дело?

Он крепко обнимал ее, не находя достаточно смелого ответа, чтобы произнести его. Он только сказал:

— Ты бредила.

Она озадаченно посмотрела на него:

— Я не помню, — сказала она. Затем, начиная осознавать, что его руки дрожат, спросила: — Что случилось?

— Кошмар, — ответил он.

— Почему я не в кровати?

— Я пытался разбудить тебя.

Она уставилась на него.

— Я не хотела, чтобы меня будили. Я достаточно устала от всего этого. — Она высвободилась. — Я хочу вернуться в постель.

Он отпустил ее, чтобы она вернулась к смятым простыням и легла. Она заснула снова прежде, чем он приблизился к ней, а Марти сел и просидел до рассвета, следя за ее сном и стараясь не подпускать к ней воспоминания.

— Я возвращаюсь назад в отель, — сказал он ей в середине следующего дня. Он надеялся, что она, может быть, даст ему какое-нибудь объяснение произошедшему прошлой ночью, — тщетная надежда! — что она, может быть, скажет ему, что это было просто оставшееся видение, от которого ей удалось наконец избавиться. Но ей нечего было ему сказать. Когда он спросил ее, помнит ли она что-нибудь о прошедшей ночи, она ответила, что во сне не видела ничего, чему была бы очень рада. Ничего. Он повторил слово, как смертный приговор, думая о комнате на Калибан-стрит, о том, как ничегобыло сущностью его страха.

Видя его отчаяние, она протянула свою руку и дотронулась до его лица. Он весь пылал. Снаружи шел дождь, но в комнате было тепло.

— Европеец мертв, — напомнила она ему.

— Я должен убедиться сам.

— Нет необходимости, малыш.

— Если его нет и он умер, то почему ты говоришь во сне?

— Разве?

— Говоришь и создаешь видения.

— Может быть, я пишу книгу, — сказала она. Попытка свести все к легкомыслию была мертворожденной. — У нас и так довольно проблем, чтобы возвращаться к ним.

Это было правдой, предстояло так много решить. Как рассказать обо всем, во-первых, и как сделать так, чтобы им поверили? Как отдать себя в руки закона и не быть обвиненными в известных и неизвестных убийствах? Где-то Кэрис ожидало состояние — она была душеприказчицей своего отца. И это тоже была реальность, с которой необходимо было столкнуться.

— Мамулян умер, — сказала она. — Мы не можем забыть о нем хотя бы на немного? Когда обнаружат тела, мы расскажем всю историю. Но не сейчас. Я хочу отдохнуть несколько дней.

— Ты заставила кое-что появиться сегодня ночью. Здесь, в этой комнате. Я видел.

— Почему ты так уверен, что это я? — возразила она. — Почему только я могу быть единственной, кого все еще влечет? Ты уверен, что это не ты заставляешь все это жить?

— Я?

— Это не должно продолжаться.

— Ничто не может сделать меня счастливее!

— Так забудь об этом, черт тебя возьми! Оставь, Марти! Его нет. Он умер, и его нет! И это конец всему!

Она оставила его размышлять над обвинением. Возможно, это и былон, возможно, он сам вообразил дерево и проклинал ее в своем собственном безумии. Но в ее отсутствие его сомнения возродились. Как может он доверяться ей? Если Европеец был жив — как-то, где-то, — не мог ли он вложить эти аргументы в ее уста, чтобы Марти не вмешивался? Время, пока ее не было, он провел в агонии нерешительности, не зная ни одного пути вперед, который не был бы запачкан подозрением, но испытывая недостаток сил, чтобы вновь увидеть отель и разрешить загадку так или иначе.

Затем, день уже клонился к вечеру, она вернулась. Они не говорили ни о чем, а вскоре она легла в постель, жалуясь на головную боль. Посидев рядом с ней полчаса, он вышел за виски и газетой, отыскивая в ней новости о расследовании. Ничего не было. Преобладали мировые события, сообщения о циклонах и войнах, мультфильмах и результатах гонок. Он направился обратно уже готовый забыть свои сомнения, но нашел дверь запертой и услышал ее голос, доносящийся из комнаты — смягченный, через сон пробирающийся к новой связности.

Он сломал дверь и попытался разбудить ее, но на этот раз ни встряхивание, ни пощечины не произвели никакого впечатления на глубокую дремоту, овладевшую ею.

74

И вот он был почти уже почти на месте. Он был плохо одет для холода, который уже подбирался к нему, и поеживался, пока шел через пустырь к отелю «Обитель Демонов».

Ранняя осень в этом году, не подождав даже начала сентября, дохнула холодом. За недели, прошедшие с момента, когда он в последний раз был здесь, лето уступило натиску ветра и дождя. Однако это уныние не нагоняло на него тоску. Летнее тепло в небольших помещениях уже никогда не пробудит в нем приятные ощущения.

Он поднял глаза на отель. В ускользающем свете он казался кораллово-красным — отметины от огня и граффити казались почти рельефными, каждая деталь в абсолютном фокусе. Он немного задержался, разглядывая фасад, отыскивая какой-то знак. Может быть, мигнет окно или скрипнет дверь — все что угодно, что подготовит его к тому, что он может обнаружить внутри. Но отель оставался безмолвным. Просто крепкое здание, изуродованное временем и огнем, ловящее последний дневной свет.

Входная дверь была закрыта последним уходящим посетителем, но попыток вернуть на место доски не было. Марти толкнул дверь и она отворилась, скрежеща по штукатурке и пыли на полу. Внутри ничего не изменилось. Люстра качнулась от порыва ветра, незвано ворвавшегося снаружи в святая святых, сухой дождь пыли осыпался на пол.

Пройдя первые два пролета он почувствовал запах — что-то пахло резче, чем хлам или зола. Очевидно, тела по-прежнему были там, где их оставили. Разложение должно было уже начаться. Он не знал, как долго длится подобный процесс, но благодаря опыту предыдущих недель, он был готов к худшему; даже усиливающийся запах едва трогал его.

Он остановился на полпути и вытащил купленную им бутылку виски, отвернул крышку и, все еще следя глазами за остатками лестницы, приложил бутылку к губам. Глоток обжег ему десны и горло и отправился дальше, продираясь к его желудку. Он справился с искушением сделать второй глоток. Вместо этого он закрыл бутылку и сунул ее в карман, прежде чем продолжить подъем.