Элохим - Эл М Коронон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кхе-кхе, – неопределенно прокряхтел Пантера.
– Хорошо, скажу тебе иначе. У нас на Востоке нет ничего хуже для мужчины, чем узнать, что кто-то обесчестил твою сестру, мать, жену и, особенно, дочь.
– А их у меня, кхе, нету, – заржал Пантера.
– Не о тебе речь. А о мужчине вообще.
– А-а-а-а!
– Жуткое переживание! Мрак! Конец света! Такое ощущение, будто тебя самого поимели. Ты горишь одним желанием – мстить, мстить и мстить. Во-первых, уничтожить самого злодея, и во-вторых, ответно обесчестить всех его ближайших родственниц: мать, сестру, дочь. И вот что поразительно: насколько жутко чувствовать себя рогоносцем, настолько же сладостно самому наставлять рога другим мужчинам.
Пантера вновь заржал.
– Тебе сладостно от того, что опасно тр*хать чужую женщину. Мы получаем какое-то особое наслаждение, если знаем, что натягиваем именно чью жену или чью дочь. Увы, такова уж наша мерзкая мужская природа.
Слово «дочь» завораживало Пантеру. «Дочь» казалась ему каким-то таинственным созданием, отличным от «женщины». Слово «дочь» звучало загадочно, как нечто непорочное, маняще сладкое. Его воображение впервые было возбуждено не зримым образом, а одним словом: «ДОЧЬ».
Ему скорее захотелось увидеть, что скрывается за этим словом. Увидеть «того иудея с дочерью», разорвать при нем ее одежду, вцепиться ногтями в нее, процарапать до крови, продрать ее до изнеможения. Он настолько зациклился на своей новой страсти, что почти забыл, о чем его просил Сарамалла.
Теперь у Пантеры появилась новая цель. И он шел к ней как одержимый. Ничто больше не могло его остановить или свернуть с пути. Ему бы только увидеть иудея и его дочь. Что делать дальше – он знал. Остальное его не волновало.
Накануне Йом Кипура Пантере сказали, что он должен отправиться в Храм с тремя идумеями, где ему покажут «того иудея». Он потирал руки в предвкушении.
Перед Тройными воротами, пока идумеи рассматривали проходящую толпу, Пантера непрестанно теребил их, требовал, чтобы ему скорее показали «того иудея с дочерью». Но когда им это не удалось, он взбесился. Впервые он не получал немедленно того, чего хотел.
Вернувшись во Дворец, Пантера потребовал встречи с Сарамаллой. Ему сказали, что Сарамаллы нет во Дворце. Тогда он потребовал, чтобы его пустили к царю. Царь его не принял. Он тогда сказал стражникам, что никуда не уйдет пока не увидит царя.
Пришел Ахиабус в сопровождении десяти вооруженных галлов, и приказал ему убираться вон. Пантера сперва подчинился. Но ушел недалеко. Посередине царского двора он увильнул от галлов и как настоящая пантера забрался на дерево. Галлы не могли его видеть из-за темноты и уже собрались уходить, как внезапно услышали протяжный вой. Это Пантера выл во всю глотку.
– Снимите этого идиота, пока не разбудил царя! – приказал Ахиабус.
Один из галлов забрался на дерево. Через несколько минут галлы услышали тупой удар и крик, а потом увидели, как их собрат свалился с дерева и грохнулся на каменные плиты. Его быстро уволокли в сторону. Следом упала толстая ветка. Пантера издал победоносный клич и стал выть сильнее.
Звериный вой в ночной тишине отдавался во всех углах Крепости. Он звучал назойливо и противно. Царские жены и дети проснулись. Дворцовый люд засуетился повсюду. В окнах Августова и Агриппиева домов появились люди в ночных рубашках. Никто спросонок не соображал, что же стряслось.
Царь и без воя Пантеры не мог уснуть из-за болей в теле и голове. Он лежал в постели, зажав Гермо-альбо-карло между ног. Но с каждой минутой вой Пантеры становился все более невыносимым. Терпение у царя лопнуло. Он вызвал раба Симона и приказал «снять этого долбо*ба с дерева и заткнуть ему пасть».
Но Ахиабус не знал, как это сделать. Он только мог упрашивать, уговаривать и умолять Пантеру спуститься вниз. Пантера молча внимал его словам, но как только они прекращались, начинал выть с новой силой.
Так прошло несколько часов. У всех раскалывалась голова.
Перед рассветом вой внезапно прекратился. Наступила благодатная тишина. Но в ушах все еще отзывался голос Пантеры. Галлы обступили дерево, но не могли его видеть. С верхушки дерева до них доносились тяжелые стоны и вздохи.
– Что теперь это животное там делает? – недоуменно спросил Ахиабус.
– Не видно, – ответил один из галлов, – но кажется, др*чит себя.
А рядам стоящий галл потрогал свою голову, затем понюхал пальцы и брезгливо крикнул:
– Фу! Он слил на меня!
Галлы быстро отступили от дерева, но Пантере удалось все-таки обмочить кое-кого из них мощной струей мочи. Пантера заржал от удовольствия.
– Сволочь сс*т как лошадь, – процедил сквозь зубы Ахиабус.
Как только последние капли струи ударились о каменные плиты, галлы вновь обступили дерево. Но им не пришлось стоять там долго. В этот раз на их головы посыпались обломанные ветки. Галлы разбежались. Пантера воспользовался моментом, быстро слез с дерева и убежал к себе в Агриппиев дом.
Ахиабус не знал, как поступать дальше. Взять его или нет. Вскоре от царя поступило распоряжение оставить римлянина в покое. Все облегченно вздохнули и разошлись.
До полудня во Дворце было тихо. Люди отсыпались после кошмарной ночи. Даже стражники задремали на посту. В полдень в Царском дворе эхом раздались удары топора. Ахиабус выбежал во двор. Пантера рубил топором то самое дерево, на которое забрался ночью. А каменные плиты вокруг были испещрены фаллическими рисунками и большой латинской буквой «Р». Увидев Ахиабуса, Пантера убежал обратно в Агриппиев дом.
Как только царь проснулся, раб Симон доложил ему о случившемся, добавив, что в данную минуту Пантера крушит топором двери и окна в Агриппиевом доме. Царь немедленно повелел позвать Сарамаллу и Куспия Фадия, будущего римского прокуратора в Иудее.
Первым пришел Сарамалла.
– Что за долбо*ба ты навязал мне на шею. Крушит, рушит все на своем пути. Не давал спать всю ночь.
– Знаю, Родо, знаю.
Сарамалла явно жалел, что обратился к Пантере.
– Мне Элохим, на х*й, больше не нужен. Ни живым, ни мертвым. Сними только этого вредителя с моей шеи.
– Хорошо, Родо, нет базара.
Раб Симон доложил, что пришел римский посланник в Иудее.
Куспий Фадий был статным римлянином, с волнистыми волосами и орлиным носом и происходил из знатного эквестрианского рода[71]. Ему также все было известно. В этот день он ночевал в Агриппиевом доме и не мог не услышать вой Пантеры. Но решил не вмешиваться и, накрыв голову
