Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы радикально упростили инвестиционные операции, легализовали частные банки и страховые компании. С особой гордостью хочу отметить резкое увеличение вложений в социальную сферу. В течение моего первого срока открылось 18 тысяч начальных и средних школ.
Реформы очень быстро принесли плоды. Возросли зарубежные инвестиции. Доходы от нетрадиционных статей экспорта подскочили на четверть. Возобновленное соглашение с США по текстилю привело к резкому росту производства в этой экспортной отрасли.
Но, пожалуй, больше всего я горжусь тем, чего мы смогли добиться на ниве эмансипации женщин в обществе, ими пренебрегавшем и часто оскорблявшем. Женщины вошли в мой кабинет министров, я учредила министерство развития женщин. В университетах инициировались учебные и научные программы, посвященные «женскому вопросу». Не забыли и женщин-заключенных, облегчили их доступ к правовой защите.
Мы основали специальный банк для выдачи кредитов женщинам и облегчили получение ими ссуд в обычных банках, запустили программы планирования семьи и контроля рождаемости, правильного питания, ухода за детьми. Мы легализовали участие женщин в международных спортивных состязаниях, способствовали развитию женского спорта, фактически запрещенного в годы диктатуры Зии. Очень много мы добились в женском вопросе, разительным контрастом смотрелись наши достижения на фоне более чем десятилетнего прозябания женщин под гнетом извращенного диктатурой ислама.
Всего этого мы добились, несмотря на постоянные помехи, чинимые нам политическими и техническими средствами. Войдя впервые в офис премьер-министра, я обнаружила, что там пусто, голо; никого, кроме одного скучающего помощника секретаря. Я немедленно отослала рабочую команду в Лондон для ознакомления с организацией работы офиса британского премьер-министра на Даунинг-стрит, 10. В течение нескольких дней в мой офис не поступало никаких документов, секретарь кабинета получил указание пересылать все в канцелярию президента.
Пожалуй, наиболее зловещей проблемой первых дней моей работы стала ситуация в соседнем Афганистане. После того как Советский Союз оккупировал Афганистан в 1979 году, Пакистан вместе с Соединенными Штатами пришел на помощь моджахедам. Соединенные Штаты при этом руководствовались лишь своими эгоистическими соображениями, стратегией «холодной войны». Афганистан оказался для них удобным средством ослабления противника, его экономического истощения, подрыва его морали и разрушения идеологии — в чем они и преуспели. Используя Афганистан и Пакистан в качестве пешек в своей глобальной игре, Соединенные Штаты ценой крови жителей удаленной от них страны и разрушения ее экономики фактически нанесли Советскому Союзу поражение, прямо способствовавшее политическому крушению этой коммунистической империи в 1990 году.
Для Пакистана отношения с Афганистаном гораздо более критичны, более многогранны, противоречивы. Между Афганистаном и Пакистаном ведется давний спор по поводу пограничной «линии Дюрана». Более того, многие пуштуны (называемые также пахтунами и т. д.) категорически возражали против создания Пакистана во время разделения субконтинента в 1947 году. Афганские верхи всегда оставались настроены проиндийски, и поэтому пакистанцы, в свою очередь, им не доверяли. Президент Афганистана Дауд поддерживал в семидесятые годы восстание приграничных племен по линии Дюрана, к подавлению которого Пакистан прилагал значительные усилия. Пограничные споры между нашими двумя странами так и остались в подвешенном состоянии.
Советский Союз покидал Афганистан согласно условиям переговоров в Женеве в феврале 1989 года, и Пакистан принимал участие в формировании временного правительства Афганистана. Пакистанские генералы хотели назначить президентом афганского лидера Сайяфа, а Хекматьяра премьер-министром. Я на это не согласилась и потребовала от военных компромиссного решения. Мы хотели, чтобы хотя бы президент Афганистана придерживался умеренных взглядов, предоставив военным продвинуть в кресло премьера выбранную ими кандидатуру. С нашего благословения афганцы приняли в качестве президента Муджаддади, а премьером — Сайяфа.
Процесс этот потребовал от меня немалых усилий. Долгие заседания в резиденции президента время от времени прерывались на молитву; мужчины покидали зал, оставляя меня в одиночестве. Они не желали, чтобы я, женщина, молилась вместе с ними. Я находила это странным, ибо в Каабе, наиболее священном для мусульман месте, мужчины и женщины молятся вместе, как и в масджиде пророка в Медине, в Саудовской Аравии.
В Пакистан зачастили шеф разведки Саудовской Аравии принц Турки Бен Фейсал и министр иностранных дел Ирана.
Каждый раз, когда я пыталась прийти к согласию, определиться с решением, мои разведывательные службы докладывали, что либо саудовцы недовольны, ибо этот вариант обеспечивает чрезмерные выгоды шиитам, либо иранцы возражают, так как следующий вариант слишком много обещает суннитам. Мне и моим коллегам вполне приемлемым и нейтральным кандидатом казался изгнанный афганский король, проживавший в Риме, но иранцы категорически не допускали монархии. Уйму времени я убила на бесплодные переговоры с самими афганцами. Часто я чувствовала, что они действуют и говорят с чужого голоса, но разведслужба уверяла, что не может сломить их упрямства. Я искренне жалела этих афганцев, зажатых между мощными силовыми структурами, способными уничтожить их в случае отступления от заданной линии поведения.
Мы ожидали визита в Пакистан советского министра иностранных дел Шеварднадзе. Советский Союз намеревался вместе с нами выработать политическое решение ситуации в Афганистане после вывода советских войск. Советы хотели, чтобы президент Наджиб оставил свой пост не фазу после их отступления, фактически хотели «спасти лицо». Три миллиона афганских беженцев, скопившихся в Пакистане, могли бы спокойно вернуться в страну, на свои земли, к прежней жизни. Я склонялась к тому, чтобы обсудить этот вариант с советским министром, но ни армия, ни госбезопасность Пакистана и слышать не хотели об этом.
— Кабул падет через неделю, — заявил мне шеф госбезопасности. Я подняла вопрос о признании афганцами линии Дюрана, но в ответ услышала: — Нам ни к чему линия Дюрана. Афганцы — наши мусульманские братья, и границы между нашими странами не будет.
Я все же не оставляла мысли об обсуждении мирного варианта перехода власти, но шеф разведки прибегнул к эмоциям:
— Премьер-министр! Вы хотите лишить ваших людей и славных афганских муджахиддин права победоносно войти в Кабул и помолиться в Масджиде?
Что я могла ответить? Невозможно забыть о жертвах, понесенных населением Афганистана в результате советской оккупации, о страданиях женщин и детей. Конечно же, афганское сопротивление и наши военные заслужили право на триумфальный вход в Кабул. Тем более, что наши генералы и разведслужбы уверены в молниеносном захвате афганской столицы.
Что ж, несмотря на заверения, через неделю Кабул не пал. Не
