Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Эти молодые люди, вон тот блондин, инженер, со значком на лацкане фрака, и этот красивый брюнет, доктор, ну, и ваш знакомец, Бронислав Коркович, у которого такой вид, точно он разучивает роль Отелло для театрика на Праге, - это все поклонники моей сестры. Могу вас заверить, все они боготворят ее не из корыстных побуждений, - это народ состоятельный. Эля других при своей особе не держит.

- Нужно ли это, пан Казимеж? - спросила Мадзя.

- Что? Состояние влюбленным? Думаю, что нужно, особенно если барышни красивы и требовательны.

- Я не о том... Нужны ли эти молодые люди, когда есть пан Стефан, понизив голос, сказала Мадзя.

- А это уж тактика моей сестры и вообще дам, - ответил пан Казимеж. Это вы, женщины, открыли, что самая прочная цепь для мужчин - ревность. Не так ли?

- Не знаю, - ответила Мадзя.

Пан Казимеж прикусил губы и продолжал:

- А теперь обратите внимание на самую любопытную группу. На этих немолодых и некрасивых дам, господина с седыми бакенбардами и другого с блуждающими глазами. Поглядите, какие они все важные! Это адепты спиритизма, ученики и ученицы пани Арнольд. Бойкая бабенка! Совсем недавно поселилась в Варшаве, а уже в добром десятке домов ножки столов и угольники вещают потустороннюю мудрость. Если бы я не знал, что жена отчима воплощение бескорыстия, я бы сказал, что она сделает состояние. К несчастью, общение с духами моему отчиму стоит, кажется, немалых денег. Легче дать ужин на сто персон, чем устроить один удачный спиритический сеанс!

- Вы смеетесь над всем этим? - спросила Мадзя.

- Ну конечно!

Кто-то позвал пана Казимежа, и Мадзя подсела к панне Сольской.

Раскрасневшаяся Ада лихорадочно играла веером.

- Говорят, пан Норский большой волокита, - сказала она Мадзе. - Он и за тобой ухаживает?

- Нет, - ответила Мадзя, чувствуя, что говорит неправду. - Он описывал мне сейчас собравшихся и безжалостно издевался над спиритизмом.

- Как знать, может, он и прав. Не правда ли, пан Дембицкий?

- А о чем вы говорите? - спросил старик, словно очнувшись ото сна.

В эту минуту к ним подбежала панна Норская в белом платье и еще раз нежно поцеловала Аду и Мадзю. Протянув затем с игривой улыбкой руку Дембицкому, она сказала:

- Чувствую, что после истории с этим несчастным биномом я у вас впала в немилость. Если вы и впрямь сердитесь, что ж, приношу извинения. Сегодня я бы так не поступила, я переменилась, - прибавила она со вздохом. - Когда сам изведаешь горе, понимаешь, что никому нельзя причинять неприятности.

Элена была очаровательна. Она стояла так близко, что Дембицкий слышал запах ее тела, и смотрела на старого математика большими темными глазами. Но он ответил с невозмутимым спокойствием:

- Что вы, сударыня! Да и к чему вам бином Ньютона? Это хорошо как вступление к ряду Тейлора, а так!..

- Ах, чудовище! - воскликнула Ада. - С ним говорит женщина, прекрасная, как небесное виденье, а он, вместо того чтобы глаз с нее не сводить, думает о Тейлоре!

Дембицкий в замешательстве развел руками, не зная, что сказать. Но тут вмешался Сольский, который прислушивался к разговору.

- Пан Дембицкий восхищен красотой панны Элены, но весь свой восторг передал мне, - сказал он. - Так что я имею удовольствие восхищаться вдвойне...

- Только сегодня? - поднимая глаза, спросила Элена.

- Ну зачем же! - ответил Сольский. - Вас просит пани Арнольд по хозяйственным делам.

Он подал панне Элене руку, на которую та оперлась с небрежной грацией, и отошел, бросив мимолетный взгляд на Мадзю.

Но Мадзя этого не заметила. Она сидела, опустив глаза, и прислушивалась к острой боли, которая пронзила ей сердце.

- Как хороша Эленка! - шепнула она Аде.

- Сказать по правде, - ответила ей тоже шепотом панна Сольская, - я не могу с этим согласиться! Есть в ней что-то ненатуральное...

Сердце у Мадзи еще больше сжалось.

"Как скоро баре забывают о своих симпатиях!" - подумала она.

Подошел пан Казимеж и, нежно глядя на Аду, завел с нею весьма утонченный разговор, украдкой бросая взгляды на Мадзю. Но панна Сольская играла веером, отвечала холодно и, воспользовавшись первым удобным случаем, ушла с Дембицким поискать комнату попрохладней.

- Не понимаю, что случилось с панной Адой, - с беспокойством сказал пан Казимеж. - В Швейцарии она была так мила со мной...

- Вы слишком редко ее навещаете, - ответила Мадзя.

- Это потому, что с некоторых пор я заметил в ней перемену. Расположением пана Сольского я тоже не пользуюсь, так что... Ну разве не ясно, панна Магдалена, что отсюда следует? Что я, к несчастью, слишком редко вижу вас...

Когда он говорил, лицо его пылало и глаза сверкали. Мадзя в самом деле была прелестна, молодые люди даже спорили о том, кто красивей: словно выточенная панна Элена, в каждом движении которой сквозило сознание своей красоты, или смиренная и тихая Мадзя, которая думала, что она дурнушка.

В толпе поднялся шум. Седоватый адепт пани Арнольд с жаром доказывал, что медиум сегодня в превосходном расположении и надо попросить его устроить сеанс.

- Бьюсь об заклад, - говорил он господину с блуждающими глазами, - что мы увидим нечто из ряда вон выходящее. Пани Арнольд в том состоянии одушевления, когда по воле медиумов столы поднимаются в воздух и даже духи являются в материальной оболочке.

Господин с блуждающими глазами ответил, что в интересах новой науки показать профанам хотя бы стол, летающий в воздухе. А пан Згерский - тут как тут, изъявил готовность попросить почтенную хозяйку дома устроить сеанс.

- Ну, - сказал Мадзе пан Казимеж, - раз за дело взялся Згерский, представление обеспечено. Пойдемте пока отсюда.

Они направились в другие комнаты и чуть не задели пана Бронислава Корковича, спрятавшись за дверью, бледный, с побелевшими губами, он впился глазами в панну Элену, которая напропалую кокетничала с Сольским.

- Итак, панна Магдалена, - заговорил пан Казимеж, когда они очутились в уютном кабинете, - сегодня мы собственными глазами сможем увидеть, как создаются религии. Находится медиум, о котором многое мог бы сказать Шарко, находится несколько фанатиков, которым вера так же нужна, как черный кофе после обеда, появляется какой-нибудь пан Згерский, готовый выступить в качестве посредника, для того чтобы упрочить свое положение, ну и толпа слабых умов, то есть общество, которое, если перестанет думать о боге и загробной жизни, тотчас предается пьянству, воровству, разбою или игре в винт...

- Так вы не верите в духов? - с любопытством спросила Мадзя.

- Я?

- А в бессмертие души?

- Какой души, какое бессмертие?

- Но уж в бога-то вы должны верить, - с отчаянием сказала Мадзя.

Пан Казимеж улыбнулся и пожал плечами.

- Мне пришлось бы прочитать вам целый курс философии, - ответил он, как я читал университетским товарищам, среди которых встречалось немало верующих. Не будем обманываться, панна Магдалена! Надо брать жизнь, как она есть, и думать прежде всего о том, чтобы ничего не потерять из ее радостей. О горестях за нас подумают люди. А когда придет последняя минута, у нас будет, по крайней мере, утешение, что мы не погубили зря ценный дар природы...

Мадзя всерьез обеспокоилась.

- Но, сударь, как можно сомневаться в существовании души? - воскликнула она. - Я ведь чувствую, мыслю, и я верю в будущую жизнь...

- Где она, эта душа? - спросил пан Казимеж. - Ученые открыли в мозгу жиры, кровь, фосфор, миллионы клеток и волокон, но души не обнаружили. А где прячется эта душа во время крепкого сна или обморока и почему она перестает сознавать окружающее и даже самоё себя, если в мозг поступит на несколько капель крови меньше, чем в состоянии бодрствования? Где была наша душа до нашего рождения? Почему ее не было тогда, когда темя у нас было мягким, почему наши души росли и созревали вместе с телом, почему вершины развития они достигают в зрелом возрасте и слабеют в старости? И не подобна ли душа пламени свечи, которое в первую минуту едва мерцает, потом растет, а когда кончается стеарин, начинает гаснуть? Говорить о бессмертии души это все равно, что утверждать, будто пламя горит, хотя свеча погасла. Пламя - это только горящая свеча, а душа живое тело.

- Стало быть, нет будущей жизни?

- Где же она может существовать? В могиле или в так называемом небе, этой межзвездной пустыне, которая холоднее и темней, чем сама могила? Откуда, наконец, эти дикие претензии на вечную жизнь? Разве не смешна была бы искра, которая, сверкнув на мгновение, обеспечила бы себе сто лет жизни? Все, что имеет начало, должно иметь и конец.

- Это ужасно! - прошептала Мадзя.

- Для больного воображения, - подхватил пан Казимеж. - Человек нормальный так поглощен жизнью, что ему некогда думать о смерти. Когда она постигнет его, он даже не знает об этом: спит без сновидений и, наверно, очень рассердился бы, если бы мы захотели его разбудить.

- Что это вы говорите, сударь? - покачала головой Мадзя. - Я знаю, что такое человеческий организм, знаю, как разумно он устроен. Но откуда он взялся, кто сотворил его и с какой целью? Если смерть это сон, то зачем пробуждать нас от этого сна? Ведь это несправедливо.